Тряхнём стариной - 2.
предыдущее здесь:
http://artur-s.livejournal.com/5514837.html
Игорь Власов с женой-красавицей Люсей.
Эта пара, пожалуй, была самой симпатичной из нашей компании. Внешне и внутренне. Была.
Была.
Они и все другие ушедшие мои друзья и приятели умерли, когда я уже был далеко-далеко от них, тысяч пять, а то и больше, километров.
Впервые я познакомился, ещё на четвёртом курсе, не с Игорем, а с его отцом, доцентом, преподававшим аэродинамику.
Это был небольшого роста, крепко лысоватый, как мне казалось, старик лет сорока пяти-пятидесяти.
И этот змей ну просто впивался глазами и поводил бёдрами в сторону моей тогдашней страсти, которую я боготворил и обожествлял, несмотря на то, что оба этих слова фактически синонимы!
Моя пассия багровела от удовольствия, потому как девятнадцатилетней девочке льстило внимание хоть и замухрышного, но всё же преподавателя, кандидата и доцента.
Я же сидел за соседним столом, сжимая кулаки и бледнея от ревности, и прикидывал, каким карам я подвергну этого старого урода, осмелившегося в моём присутствии распускать слюни в адрес моего обожаемого существа!
Завершилось всё, как и следовало ожидать, прозаически. Сдали мы зачёт этому хлыщу, да и позабыли об инциденте.
Непонятно зачем, поскольку доцент послюнявил губы, да и забыл о студентке; студентка порадовалась чуток, да и послала доцента своей дорогой; и лишь в моей голове осталась зарубка на долгие годы, как штрих этой неудачной, несостоявшейся и непонятной страсти, о которой я так много писал в своих воспоминаниях.
А с сыном доцента мы пересеклись на одной из многочисленных студенческих пьянок, в кругу приятелей, о которых я уже рассказал и о которых ещё расскажу.
Папа Игоря, тот самый доцент-слюнопускатель на молоденьких студенточек, был чисто русским человеком, а мама была чистокровной еврейкой, что случалось частенько на просторах бывшего Союза, где ассимиляция евреев шла иидёт полным ходом.
Так что, по русским законам Игорёк считался русским, а по еврейским - кошерным евреем, подпадавшим под Закон о Возвращении.
Но в паспорте он писался русским человеком, что упрощало его карьерные дела, однако осадок оставался и сидел глубоко в печёнках, сидел и зудел помаленьку.
Жена его Люся, чисто русская по папе-маме, была красавицей с лицом Джины Лолобриджиды, о чём ей постоянно напоминали её воздыхатели, но она была верна мужу и не давала ему поводов для ревности.
И вот однажды...
В девяностом году мне сообщили, что мой дальний-дальний родственник, доцент кафедры марксистко-ленинско-сталинской политэкономии побывал в гостях в Израиле и приехал пару дней назад.
А я как раз к тому времени уже оформлял документы на выезд.
Разумеется, новостью о приезде Бориса из солнечной средиземноморской страны я поделился с Игорем, который, видя, что дела в Союзе швах, тоже задним умом соображал на предмет улучшения своих печальных дел.
А дела были печальны в его родимом КБ, где он служил Главным Конструктором по части автоматизации станков с электроприводом, вследствие развала конторы наподобие множества других фирм, терпящих фиаско, принимая во внимание общую разруху тех времён.
Извини, запутался я в причастных и деепричастных оборотах.
Пришли мы к Борису вчетвером, двумя парами: я с женой и он с Люсей.
Первые слова марксиста-экономиста повергли нас в прах и пыль:
- Ну что, ребята, вам сказать: я приехал из сказки! Зелень, всё цветёт, какая нахрен пустыня? Это просто рай земной! Я был в Иерусалиме, в Хайфе и Тель-Авиве. С ума сойти просто. После этих мест наш сраный городишко-миллионник просто захудалая и голодная Тьмутаракань.
- А ты, Боря, когда туда намыливаешься? - по праву родственника спросил я охрипшим вдруг скрипучим баритоном, сваливающимся на теноровые нотки от волнения, охватившего мои члены.
- Да кому я там сдался со своей профессией? Политэкономии социализма нету, как таковой, всё это бред пьяной кобылы. Там эта дребедень и даром не нужна. Я её пока что здесь потолкаю, а потом посмотрю, куда лыжи вострить.
Задним числом скажу, что он навострил их впоследствии на родину выдумщиков этой самой политэкономии Маркса-Энгельса, где и почил в бозе лет десять тому назад.
Долгий и подробный рассказ Бориса о Земле Обетованной повлиял на наши две пары по-разному.
Мы с женой воспламенились, а Игорь с Люсей потухли-погасли от неуверенности в себе и прочих комплексов, которые и по сей день терзают многих полукровок и вполне себе евреев по маме на просторах бывшего Союза.
Кончилось неправильно принятое решение трагично.
Игорь умер от инсульта лет через пять после моего отъезда, а Люся пережила его лет на пять и тоже умерла.
Инфаркт.
Молодыми были ребята.
Жаль их жутко.
Здесь жили бы и жили.
Мне потом рассказал Аболенцев, близкий друг Игоря, что тот получил инсульт от диких перегрузок на работах, которыми он занялся после развала КБ: сначала какое-то пельменное предприятие, потом что-то связанное с утилем и прочее и прочее.
Неудовлетворённость в работе, вечные долги в связи с некомпетентностью всех тружеников этих контор - бывших электронщиков и системщиков привели вначале к диким скачкам давления, а потом и к преждевременной смерти по дороге домой на заросшем бурьяном пустыре.
Аболенцев, которого я вскользь упомянул, не имел отношения к еврейству.
Этот красивый черноволосый и черноглазый интеллигент, будучи голубых кровей дворянского рода, задвинутого Крррасной Ррреволюцией в сибирские каторжные края, был отличником в нашем вузе, потом поступил в аспирантуру, закончил её, защитился и, став доцентом, подался в деканы своего родимого радиотехнического факультета.
Помню, на втором курсе со всем нашим факультетом попал я на сельхозработы в какой-то пьянчужный колхоз-совхоз, где аборигены пили с утра до ночи, а мы, студенты пахали на кукурузе и прочей капусте.
Борис Аболенцев, рафинированный интеллигент, аспирант и будущая звезда, командовал нашей сопливой бригадой, показывая пример в рубке этих самых яровых-озимых, презрительно морща точёные черты аристократического лица и стряхивая грязь с красивых перчаток, защищавших его холёные музыкальные пальцы рук.
Он великолепно играл на фортепьяно.
В том числе, вечерами в сельском клубе после работы.
Пианино было раздербанено и стояло в углу под плакатом "Вперёд в коммунизму!".
Убило его пьянство, в которое он впал, не в силах совладать с бардаком девяностых годов. Интеллигентность на Руси частенько стоит жизни хороших ребят.
Что-то, я смотрю, у меня воспоминания получились какие-то похоронные.
"Они все умерли" - так можно озаглавить мой рассказик.
Но что поделать?
Из песни слова не выкинешь.
Даже если эта песня похоронная!
Так что иногда трясти стариной не хочется.
Теперь ты понял, отчего я такой пессимист?
- Да. Печальные у тебя воспоминания. А давай лучше о бабах? Может, вспомнишь чего игристого? Фейерверкального? Зажигательного? А то у меня рюмка опустошилась, а я, как ты помнишь, не люблю пустых рюмок.
Я их наполняю доверху.
Как завзятый оптимист!
(продолжение следует)