Дядя Миня.

Jan 15, 2015 17:45

- В моей памяти, - начал Старик, - он остался очень старым, страшно морщинистым, прихрамывающим, плохо одетым стариком.
Он всегда и у всех вызывал жалость, когда беззубым ртом шепелявил о трудностях жизни и при этом разминал изуродованной правой рукой папиросу "Беломорканал".

Указательный палец не сгибался в суставе.
Местный хер-ррр-ург что-то там испортил, когда вырезал загноившуюся рыбную косточку, засаженную по невнимательности.

Вечно небритые щёки, шаркающая походка - у него с ногами тоже были проблемы - вот таким я запомнил своего дядьку Менделя.

Помню, как я, девятнадцатилетним, пружинистой походкой наматывая круги по площади Ленина и поглядывая по сторонам в поисках подходящей девочки, проходил мимо лотка, с которого дядя Миня продавал лотерейные билеты, и он всегда меня останавливал одним и тем же вопросом:
- Ну, как там?
Последнее слово он многозначительно выделял особой интонацией, подмигивая при этом.






А что я знал об этой стране тогда, когда фанфары строителей коммунизма в одной отдельно взятой стране вышибли из моей студенческой головы всё, кроме сопромата и Братской ГЭС или БАМа, я уже не помню точно, о чём трубили во всех газетах и на всех радиостанциях, которых тогда, по-моему, была всего одна?
Я бодро отвечал, что вроде, всё в порядке и шёл дальше, а он успокаивался и раскладывал свои лотерейные билеты, бережно перебирая на двадцатый раз.
В те советские времена, ребятки, Израиль был не просто бранным словом, а почти запретным! Сионисты, Израиль - это были ругательные слова и вслух произносить их, евреям в особенности, было нежелательно, поскольку в газетах "Правда", "Известия" и "Комсомолке" эти слова и их смысл клеймились со страшной силой!

Старший брат дяди Мини, а мой дядька, рванул в Палестину в двадцать четвёртом году из Украины, или как теперь принято говорить, с Украины.
Он насмотрелся весёлой жизни в черте оседлости и она ему осточертела, эта черта!
Забрал жену, двухлетнюю дочь, и очертя голову, бросился в новую и совершенно незнакомую жизнь, в пустыню, в голод, в палаточный городок.
Он был одним из пионеров движения за переезд евреев на историческую родину, за двадцать четыре года до создания государства Израиль.
А вся остальная семья осталась в Жванце, под Каменец-Подольском, на Украине.
Потом всем семейством перебрались в Сибирь, да и застряли там.

Дядя Миня не успел толком выучиться и получить специальность. Подрабатывал, где попало, а к концу жизни оказался на площади Ленина у лотерейного лотка.

Когда он умер, мы, его дети и племянники, собрались у гроба.
Детей у него осталось двое из троих.
Старший, Лёнька, погиб нелепо.
В день получения красного техникумовского диплома его пригласил дальний родственник покупаться в реке Обь.
Ну, и пошли.
Плавать Лёнька не умел. Поэтому, попав недалеко от берега в водоворот, молча пошёл ко дну.
Потом свидетели говорили, что он несколько раз появлялся над водой, но молчал.
Думали, ныряет.

Я помню, был у них в гостях, заглянул в комнатку, а там дядька смотрит на Лёнькин портрет, вставленный в бумажную рамочку, и плачет.
Жалкий дядька был у меня.
И жалостливый. Но нелепый какой-то. Беспомощный. Ну, бог с ним. Не все люди рождаются сильными да умными.

А один из его сыновей попал всё же в Израиль.
Сёмка учился в школе хорошо.
Потом я уговорил его поступить в институт, где я уже учился. Он легко сдал экзамены и поступил, кажется, на радиофак.
Через полгода бросил.
Дядя Миня прибежал тогда ко мне в слезах и попросил, чтобы я уговорил его вернуться хоть на первый семестр.
Я уговорил. Он вернулся.
Восстановил эпюры по начерталке, пересдал недостающие экзамены, его зачислили, а через год он всё же бросил это дело.
- Ты чего? - спрашиваю.

А он и говорит:
- Понимаешь, братишка, в школе моя учительница по литературе сказала, что у меня талант и надо поступать в актёры.
Она устроила самодеятельность, театральные постановки типа Тургенев "Бежин луг", и я играл там цыгана. Она сказала, что я здорово играю. Хочу поступать в театральный!
- А куда это?
- В Москву. В училище при МХАТе или ещё куда-нибудь.
- Ну, ну. Давай. А может, вернёшься и инженером станешь? Верный хлеб.
- Не. Я попытаюсь. Талант у меня. Так она сказала.
- А что за училка? Хорошая?
- Да. Алевтина Алексеевна.
- Да ну? Она же у нас работала.
- Я знаю. Она в двух школах преподавала. В твоей и моей. Как успевала - не знаю.
- А где она сейчас?
- Не знаю. Давно не видел.

Семь лет подряд Сёмка ездил в Москву.
Его пинали семь раз!
Весь год работал на тяжёлых работах, то шпалы таскал, то грузчиком при магазинах, то ещё что-то.

А в августе-сентябре ехал в столицу поступать на актёра.
Москва его не захотела.
На восьмой год он поступил в театральное училище в Иркутске, закончил его.
Выступал на сцене в классических спектаклях, играл красноармейцев и других положительных героев.
Как-то приехал в наш город с гастролями.
Здорово у него получалось!

Потом исчез.
А встретились на похоронах дяди Мини.
Когда выпили за столом, где собрались все братья, он стал показывать свои актёрские успехи.
Наливал полный стакан водки, брал его зубами, опрокидывал в рот, не закусывая.
Красиво получалось! Стоило выучиться на актёра!

Потом ещё показывал, как ему ставили голос, и выдавал разные реплики то густым басом, то баритоном, то тенором.
Тоже здорово. Это тебе не эпюры чертить по начерталке!

Потом стал главным режиссёром, а после и директором в русском театре в Душанбе.
А когда там в девяностых началась заваруха, забрал жену и сына и приехал в Израиль, в город Сдерот, рядом с Газой.

Там и окопался, пока не помер скоропостижно.
Саркома. Но в Израиле в актёры не подавался. Мыл посуду в ресторанчике и работал на стройке. Почти как в молодости. Между техническим вузом и театром.
Да.
Вся наша жизнь - театр. А мы… Кто актёры, а кто зрители и сочувствующие. Эх.

Старик потянулся всем телом, закурил и задумался, перебирая воспоминания.

- А остальные братья как? Где кто? - спросил Друг.
- Остальные? Кто где. Кого, как говорится, убила водка, кого убила старость, кому ссы в глаза, а он думает, что это роса. Но героев нет. Все более-менее пырхают на этом свете, кроме тех, кто уже на том. А где лучше - кто знает?
А никто не знает. Актёры мы все. С театра. Кто с погорелого, а кто с тлеющего.

- Ты чего-то загрустил, Старик?
- Нет. Просто задумался философски о смысле жизни.
- Ну и?
- А всё просто, оказывается. Нету никакого смысла жизни! Нет его! Ты случайно появляешься на свет, а потом закономерно съезжаешь с него в помойку.
Не зря ведь то ли голландцы, то ли датчане предлагают покойников не сжигать, отравляя благолепие атмосферы и не закапывать в землю, занимая пастбищные угодия или площадки для строительства, а растворять в какой-то химии, да и спускать в канализацию!
Выгодно, быстро, удобно, как Аэрофлот.

И места не занимаешь и воздух не портишь.
А если ты за отпущенное тебе время на поверхности Земли сделал что-то: детей поднял, дерево посадил или книжку накатал, то честь тебе и хвала и долгая, хотя и относительно, память!

Если же нет, вали отсюдова в канализацию, не заслоняй пейзаж. Миллиарды были до тебя, будут и после! Используй, дурак, время, данное тебе случайно!

Вот такая у меня, примерно, философия на данную единицу времени, ребятки!
Дядя Миня оставил после себя потомство.
И то хлеб.
Пусть пухом будет ему земля.
И вечная память.

Дока, ты тоже хочешь вставить свои пять копеек и продолжить мои грустные воспоминания?
Валяй!

мои рассказы.

Previous post Next post
Up