Поговорим за жизнь?
- Короче, Старик, давай поговорим за жизнь. За твою, к примеру.
- Не понял. Какого дьявола…
- Погоди, не кипятись! Из нас троих, сидящих за этим чудесным столом, в центре которого прелестный коньячок-с, ты самый, самый… ну, не то, чтобы старый, но долженствующий быть самым мудрым, согласно паспортным данным. Или я что-то перепутал?
- Ну, Дока, и гусь же ты! Язва подколодная! Твоим языком можно запросто брить щетину на щеках Друга, которая за прошлую ночь подросла больше обычного…
Спокойно, Друг, это я травлю Доку, не возникай!
Итак, Дока.
Как говорила моя покойная бабушка, чиво ти из-под миня хочишь?
- Да не травлю я тебя! Просто я интересуюсь подбить некие вехи твоей непростой, насколько мне известно, жизни.
Чтобы описать жизнь замечательных людей, то есть, нас троих, нужен либо Бальзак, либо Толстой, который Лев, либо, на худой случай, я! Верно говорю?
- Ты, Дока, скромен, как Леди Гага. Ага. Или экс-президент Клинтон, доказавший всему миру, что минет - не есть преступление, а наоборот, - ворчливо вставился Друг, зажёвывая коньяк лимоном. - Не пойму, чего ты хочешь от Старичка?
- Ничего я от него не хочу. Просто, как истинный друг, прошу, чтобы он рассказал нам вкратце о своей непростой судьбине, потому как мне мнится, что это представляет интерес для истории, которую я в данный момент и представляю!
- Ну ж, итить твою налево, от скромности ты не провалишься сквозь этот паркет! Выразись яснее, может и снизойду! - Старик заулыбался, чувствуя интересное продолжение разговора.
- Суть моего предложения сводится к следующему.
Вот возьмём именно вехи. С периодичностью, ну, допустим, в десятилетие. Ты приглашён мною первым, от имени истории, естественно, рассказать о важнейших событиях твоей жизни с данной периодичностью. Согласен? Если нет, то я потрясу Друга или, что для вас катастрофично, сам начну! Про себя.
- А что? Идея мне нравится. Дай секунду только сосредоточиться. По этому поводу налей-ка ещё мне этой французистой бражки! Вот так…
Наши еженедельные встречи с друзьями продолжаются без перерыва вот уже скоро двадцать лет.
Как раз с тех пор, как все мы втроём прибыли из разных мест бывшей супер-пупер-державы, рассыпавшейся в хлам от аналогичного застолья в одном из городов Белоруссии, тоже в составе трёх лиц!
С той лишь разницей, что ни мы, ни теперешняя наша держава рассыпаться не имеем никакого желания.
Встречаемся мы в разных кабачках Израиля, с двумя лишь условиями: чтобы была хорошая выпивка, и чтобы место было красивое.
А красивых мест у нас хоть отбавляй.
Ага. Отбавляй…
О чём мечтают впустую наши соседи из дружественных стран, окруживших нас плотным кольцом согласно анекдоту: меня окружают хорошие люди, но без боя я не сдамся!
На этот раз мы, уже не впервые, забрались в уютный ресторанчик кибуца Гиносар, что на берегу озера Кинерет.
Народу мало, никто не мешает, разговор льётся плавно, без сбоев, равно как и жидкость из красивой бутылки.
За большими окнами - пальмы и бугенвиллии, а чуть подальше - вид на Кинерет с Тверией справа и отрогами Голан слева.
Очень даже способствует этот пейзаж, как подаче крепкого напитка из одного горлышка в три здоровенные глотки нашей тёплой компании, так и плавному течению беседы за круглым столиком!
- Уговорил. Мне это даже показалось интересным! Подбить кое-какие бабки. Бабульки, так сказать.
Ладно. Десять лет, говоришь, периодичность? Нехай будет десять.
Ну, с вашего позволения, я пропущу первый и второй год моей жизни, ибо ни черта не помню. А вот через десять лет после этого, пожалуйста!
Учился я тогда в пятьдесят первой школе города Новосибирска, которая была чисто мужской, что является диковинкой для молодого поколения.
Это здесь, в Израиле, мы привыкли к тому, что ультраортодоксы по сей день держат женщину за второй сорт, а оказывается в Союзе это было нормой в те времена, хотя никаких ультраортодоксов там, в Сибири, не было.
Да и евреев там было мало.
Я, например, был единственным в классе.
А во всей школе от силы было ещё пара-две моих соплеменников. Но надо сказать, что тогда, в двенадцать лет, я уже чувствовал, что я чужак, мне об этом изредка напоминали. И соседка по дому - учительница начальных классов, и приятели, нагло коверкавшие мою фамилию и прочее, и прочее, вам известное не хуже меня. Но не об этом речь.
Когда я вспоминаю эту школу, в памяти возникает завуч Александр Александрович, заходивший внезапно в школьный сортир и бивший себя по карманам якобы в поисках спичек насчёт прикурить.
Простые, как правда, пацаны тут же услужливо вытаскивали из карманов спички и даже папироски "Беломор", после чего АА, как мы его звали, брал за ухи курильщиков, вёл их к себе в кабинет и писал в дневниках маме, чтоб пришла! Отцов не звал. Дело было после войны, в начале пятидесятых, и у большинства нас, малолеток, отцы не вернулись с фронта.
Училка истории Ксения Александровна.
Громовая баба! Указкой, показывающей на карте страны света, она неоднократно охаживала не столько наши спины и головы, сколько учительский стол и парты, требуя тишины в классе и порядка в стенах учебного заведения! Пару раз, помню, ломала она указку. Крепкая была женщина…
Голос её был трубный, и она тоже частенько пускала его в ход, когда замечала у нас рогатки, пульки, зоски и прочее из нашего пацанского обихода.
Один раз она чуть не навернулась на пол, войдя в раж по теме что-то там из Южной Америки и идя задом по межпартовому проходу, когда мне вздумалось по полу дотянуться до сидевшего в соседнем ряду приятеля, чтобы толкнуть его за ногу в приступе баловства!
Но поскольку я был круглым отличником, Ксения лишь замахнулась на меня указкой, но не тронула…
Чеча.
Вот уж где мы измывались-то. Балбесы, что и говорить.
Нам нравилось её дразнить, потому что она жутко заводилась с полоборота! Она преподавала биологию и была влюблена в свой предмет. Но, к сожалению она была горбата и страшна лицом. Это нас забавляло, наряду с пеной из её рта, когда она расходилась вовсю по поводу какой-нибудь птички или рыбки.
А Чечей мы её прозвали в честь чечётки, не танца, а птички, на которую, по нашему общему мнению, она смахивала, когда орала криком, чтобы нас, балбесов, перекричать на уроках, которые всем нам без исключения, были до одного места!
Она топорщилась, глазки бешено округлялись, и визжала.
Нас это очень забавляло.
Вспоминая об этом, я не раз краснел и морщился от стыда: надо же быть такими безжалостными идиотами!
Но ничего не поделаешь: возраст…Дурь в башке полная. Жуткое дело.
Помню страшный случай.
Рядом со школой в те времена проходила трамвайная линия. Она делала большой круг по площади.
И вот как-то раз иду я в школу, помахивая портфельчиком.
Дело было зимой. Смотрю, из переднего вагона на ходу, на повороте выскакивает Витька из соседнего класса, поскальзывается и летит под колеса! Все прохожие, видя это, остолбенели. И я в том числе.
Витька свернулся калачиком, и трамвай вращает его деревянной обрешёткой колёс заднего вагона.
И тут из трамвая на ходу выскакивает горбунья в метр двадцать ростом и начинает отпинывать и оттаскивать придурка из-под колёс!
Оттащила.
Тот встал, весь белый лицом, и заплакал.
Чеча обняла его и повела в школу.
Слух об этом облетел мгновенно все немытые уши школяров.
С тех пор мы её не травили.
Были и ещё интересные моменты моих двенадцати годков, но давайте переключимся на десять лет позже.
Я вообще-то всегда был умным мальчиком. Не только сейчас…
Школу я закончил с золотой медалью, и меня прочили в будущие филологи и писатели, ибо сочинения я писал отлично. О чём мне и говорили учитель литературы и директор школы. Только МГУ, только филологический факультет, на что я нагло заявлял, что не желаю быть таким же, как они, жалкими учителями предмета, который никому не нужен…Они жутко обижались.
Авиация и космос - вот что засело в моей голове.
Я пошёл против авторитетов. В шестнадцать лет я не послушался советов старших.
И сегодня рад, что поступил так. На сто процентов я был прав!
Но я отвлёкся.
Это я к тому, что школу закончил на отлично, а потом и вуз.
Итак.
Двадцать два.
Диплом университета в кармане.
Я - молодой специалист.
(продолжение следует)
- Не понял. Какого дьявола…
- Погоди, не кипятись! Из нас троих, сидящих за этим чудесным столом, в центре которого прелестный коньячок-с, ты самый, самый… ну, не то, чтобы старый, но долженствующий быть самым мудрым, согласно паспортным данным. Или я что-то перепутал?
- Ну, Дока, и гусь же ты! Язва подколодная! Твоим языком можно запросто брить щетину на щеках Друга, которая за прошлую ночь подросла больше обычного…
Спокойно, Друг, это я травлю Доку, не возникай!
Итак, Дока.
Как говорила моя покойная бабушка, чиво ти из-под миня хочишь?
- Да не травлю я тебя! Просто я интересуюсь подбить некие вехи твоей непростой, насколько мне известно, жизни.
Чтобы описать жизнь замечательных людей, то есть, нас троих, нужен либо Бальзак, либо Толстой, который Лев, либо, на худой случай, я! Верно говорю?
- Ты, Дока, скромен, как Леди Гага. Ага. Или экс-президент Клинтон, доказавший всему миру, что минет - не есть преступление, а наоборот, - ворчливо вставился Друг, зажёвывая коньяк лимоном. - Не пойму, чего ты хочешь от Старичка?
- Ничего я от него не хочу. Просто, как истинный друг, прошу, чтобы он рассказал нам вкратце о своей непростой судьбине, потому как мне мнится, что это представляет интерес для истории, которую я в данный момент и представляю!
- Ну ж, итить твою налево, от скромности ты не провалишься сквозь этот паркет! Выразись яснее, может и снизойду! - Старик заулыбался, чувствуя интересное продолжение разговора.
- Суть моего предложения сводится к следующему.
Вот возьмём именно вехи. С периодичностью, ну, допустим, в десятилетие. Ты приглашён мною первым, от имени истории, естественно, рассказать о важнейших событиях твоей жизни с данной периодичностью. Согласен? Если нет, то я потрясу Друга или, что для вас катастрофично, сам начну! Про себя.
- А что? Идея мне нравится. Дай секунду только сосредоточиться. По этому поводу налей-ка ещё мне этой французистой бражки! Вот так…
Наши еженедельные встречи с друзьями продолжаются без перерыва вот уже скоро двадцать лет.
Как раз с тех пор, как все мы втроём прибыли из разных мест бывшей супер-пупер-державы, рассыпавшейся в хлам от аналогичного застолья в одном из городов Белоруссии, тоже в составе трёх лиц!
С той лишь разницей, что ни мы, ни теперешняя наша держава рассыпаться не имеем никакого желания.
Встречаемся мы в разных кабачках Израиля, с двумя лишь условиями: чтобы была хорошая выпивка, и чтобы место было красивое.
А красивых мест у нас хоть отбавляй.
Ага. Отбавляй…
О чём мечтают впустую наши соседи из дружественных стран, окруживших нас плотным кольцом согласно анекдоту: меня окружают хорошие люди, но без боя я не сдамся!
На этот раз мы, уже не впервые, забрались в уютный ресторанчик кибуца Гиносар, что на берегу озера Кинерет.
Народу мало, никто не мешает, разговор льётся плавно, без сбоев, равно как и жидкость из красивой бутылки.
За большими окнами - пальмы и бугенвиллии, а чуть подальше - вид на Кинерет с Тверией справа и отрогами Голан слева.
Очень даже способствует этот пейзаж, как подаче крепкого напитка из одного горлышка в три здоровенные глотки нашей тёплой компании, так и плавному течению беседы за круглым столиком!
- Уговорил. Мне это даже показалось интересным! Подбить кое-какие бабки. Бабульки, так сказать.
Ладно. Десять лет, говоришь, периодичность? Нехай будет десять.
Ну, с вашего позволения, я пропущу первый и второй год моей жизни, ибо ни черта не помню. А вот через десять лет после этого, пожалуйста!
Учился я тогда в пятьдесят первой школе города Новосибирска, которая была чисто мужской, что является диковинкой для молодого поколения.
Это здесь, в Израиле, мы привыкли к тому, что ультраортодоксы по сей день держат женщину за второй сорт, а оказывается в Союзе это было нормой в те времена, хотя никаких ультраортодоксов там, в Сибири, не было.
Да и евреев там было мало.
Я, например, был единственным в классе.
А во всей школе от силы было ещё пара-две моих соплеменников. Но надо сказать, что тогда, в двенадцать лет, я уже чувствовал, что я чужак, мне об этом изредка напоминали. И соседка по дому - учительница начальных классов, и приятели, нагло коверкавшие мою фамилию и прочее, и прочее, вам известное не хуже меня. Но не об этом речь.
Когда я вспоминаю эту школу, в памяти возникает завуч Александр Александрович, заходивший внезапно в школьный сортир и бивший себя по карманам якобы в поисках спичек насчёт прикурить.
Простые, как правда, пацаны тут же услужливо вытаскивали из карманов спички и даже папироски "Беломор", после чего АА, как мы его звали, брал за ухи курильщиков, вёл их к себе в кабинет и писал в дневниках маме, чтоб пришла! Отцов не звал. Дело было после войны, в начале пятидесятых, и у большинства нас, малолеток, отцы не вернулись с фронта.
Училка истории Ксения Александровна.
Громовая баба! Указкой, показывающей на карте страны света, она неоднократно охаживала не столько наши спины и головы, сколько учительский стол и парты, требуя тишины в классе и порядка в стенах учебного заведения! Пару раз, помню, ломала она указку. Крепкая была женщина…
Голос её был трубный, и она тоже частенько пускала его в ход, когда замечала у нас рогатки, пульки, зоски и прочее из нашего пацанского обихода.
Один раз она чуть не навернулась на пол, войдя в раж по теме что-то там из Южной Америки и идя задом по межпартовому проходу, когда мне вздумалось по полу дотянуться до сидевшего в соседнем ряду приятеля, чтобы толкнуть его за ногу в приступе баловства!
Но поскольку я был круглым отличником, Ксения лишь замахнулась на меня указкой, но не тронула…
Чеча.
Вот уж где мы измывались-то. Балбесы, что и говорить.
Нам нравилось её дразнить, потому что она жутко заводилась с полоборота! Она преподавала биологию и была влюблена в свой предмет. Но, к сожалению она была горбата и страшна лицом. Это нас забавляло, наряду с пеной из её рта, когда она расходилась вовсю по поводу какой-нибудь птички или рыбки.
А Чечей мы её прозвали в честь чечётки, не танца, а птички, на которую, по нашему общему мнению, она смахивала, когда орала криком, чтобы нас, балбесов, перекричать на уроках, которые всем нам без исключения, были до одного места!
Она топорщилась, глазки бешено округлялись, и визжала.
Нас это очень забавляло.
Вспоминая об этом, я не раз краснел и морщился от стыда: надо же быть такими безжалостными идиотами!
Но ничего не поделаешь: возраст…Дурь в башке полная. Жуткое дело.
Помню страшный случай.
Рядом со школой в те времена проходила трамвайная линия. Она делала большой круг по площади.
И вот как-то раз иду я в школу, помахивая портфельчиком.
Дело было зимой. Смотрю, из переднего вагона на ходу, на повороте выскакивает Витька из соседнего класса, поскальзывается и летит под колеса! Все прохожие, видя это, остолбенели. И я в том числе.
Витька свернулся калачиком, и трамвай вращает его деревянной обрешёткой колёс заднего вагона.
И тут из трамвая на ходу выскакивает горбунья в метр двадцать ростом и начинает отпинывать и оттаскивать придурка из-под колёс!
Оттащила.
Тот встал, весь белый лицом, и заплакал.
Чеча обняла его и повела в школу.
Слух об этом облетел мгновенно все немытые уши школяров.
С тех пор мы её не травили.
Были и ещё интересные моменты моих двенадцати годков, но давайте переключимся на десять лет позже.
Я вообще-то всегда был умным мальчиком. Не только сейчас…
Школу я закончил с золотой медалью, и меня прочили в будущие филологи и писатели, ибо сочинения я писал отлично. О чём мне и говорили учитель литературы и директор школы. Только МГУ, только филологический факультет, на что я нагло заявлял, что не желаю быть таким же, как они, жалкими учителями предмета, который никому не нужен…Они жутко обижались.
Авиация и космос - вот что засело в моей голове.
Я пошёл против авторитетов. В шестнадцать лет я не послушался советов старших.
И сегодня рад, что поступил так. На сто процентов я был прав!
Но я отвлёкся.
Это я к тому, что школу закончил на отлично, а потом и вуз.
Итак.
Двадцать два.
Диплом университета в кармане.
Я - молодой специалист.
(продолжение следует)