Гуру-на-Делавэре
Ушел Константин Кузьминский - самый экстравагантный интеллектуал эмиграции
13 мая 2015
Умер Константин Кузьминский. Легенда русскоязычной эмиграции. Уникум. Редкий знаток литературы. Поэт. Ратоборец. Хулиган. Самый общительный на свете отшельник (черт-те где жил).
Кузьминский - одна из ключевых фигур питерского арт-авангарда 60-х годов. Составил ряд самиздатских книг, в том числе Иосифа Бродского. Проводил квартирные выставки неофициального искусства.
В 1975 году эмигрировал в США. Жил в Нью-Йорке. Его фундаментальный труд - 9-томная «Антология новейшей русской поэзии у Голубой Лагуны». Это обширное собрание поэзии самиздата 1950-80-х гг., снабженное его комментариями.
Его знали очень многие. Сегодня мы даем слово двум людям, которые знали его достаточно хорошо. Но, конечно, другие его друзья и знакомые могут вспомнить его иным. С этой мысленной оговоркой я и включил диктофон, позвонив Михаилу Шемякину и Евгению Зубкову.
Михаил ШЕМЯКИН, художник:
На днях в Петербурге, где я сейчас нахожусь, пройдет презентация книги «Круг Шемякина», объемом в шестьсот страниц. Там представлены 120 человек. И, конечно, Костя там занимает очень большое место. И портреты, и рисунки, и другое-третье. А 20 мая здесь же открывается большая выставка «Мир Шемякина в фотографиях 60-х годов» в одной из галерей, с очень интересным каталогом. Костя там представлен большими портретами, увеличенными в новой технике. Кушнер хочет организовать вечер и, может, даже и выставку, ему посвященные. Перформансы в моей питерской мастерской 60-х годов - это был абсолютно параллельный мир, в котором мы жили. Тогда было четкое размежевание, не то что сегодня. Козлы были отделены от овец. С козлами мы не общались.
Кузьминский был самый гениальный актер в перформансах, которые я организовывал и запечатлевал на фото, поэтому они дошли до сегодняшнего дня. Нам нужно было время от времени выплескивать энергию. Когда мне удавалось продать какую-либо из своих работ или заработать в монастыре на реставрации, мы покупали тушу, брали в театральных мастерских самые поношенные костюмы, плащи, цилиндры. И начинался безумный перформанс. Костя, чтобы снять стеснение и подлить масла в огонь, конечно, нажирался до поросячьего визга. И при этом оставался центральной фигурой всего действа. Время от времени, подзаправляясь, он падал на пол. Он почти всегда раздевался догола и куролесил обнаженным.
Когда люди, его хорошо знавшие, узнают, что его не стало, они не могут не удивляться: а как при таком безумном образе жизни он умудрился дожить до такого почтенного возраста? Я полагаю, что это совершенно уникальный организм, который надлежит исследовать ученым. Во-первых, столько пить, сколько пил он... Физически немыслимо продержаться. Обычно у сильно и регулярно пьющих происходит потеря памяти, быстрая деградация личности. Кузьминский - феномен. Он мог пьяный в дупель часами читать стихи поэтов Серебряного века, поэтов-авангардистов. Мы часто с ним вдвоем импровизировали. Здорово получалось. В области поэзии он знал все и вся. Он был архивариусом поэзии, страстным собирателем с повадками Плюшкина. Возьмите его многотомную антологию поэзии «Голубая лагуна». Он целиком принадлежал к традиции русского футуризма. Все от руки, все умышленно коряво, все демонстративно антибуржуазно. Поэтому он поддерживал всегда самых эпатажных, самых непристойных, самых левых - это, конечно, Лимонов, Могутин и прочие. Он себя любил именовать анархистом. Человек маскарада. Представить его в обычном цивильном костюме просто невозможно. Поп-расстрига, батька Махно. Как-то, помню, после чествования меня как князя Карданова я явился к нему в бурке, черкеске и папахе. Его это так потрясло, что спустя короткое время он раздобыл шерстяной румынский плащ, напоминающий кабардинскую бурку, достал где-то папаху. Он явно завелся. Абсолютно театральный человек.
Костя был не всегда принципиален, себе очень многое прощал. Хорошо знакомый тебе Валерий Вайнберг дал Кузьминскому подвал в «Новом русском слове», где в рубрике, что-то вроде «Лежа на диване», он всех пинал и всячески изголялся. Все его комментарии строились на скандале. И вдруг он начал задевать меня. И моя мама, которая в свое время Косте помогала, когда ему было плохо, сказала мне: как же так, ты ему так помогал, как он может говорить о тебе такое?! Ведь это я его с женой вывез на Запад. Я ему позвонил и сказал: Костя, что ж ты мою маму расстраиваешь? Он сказал: а тебе что жалко? Мне же нужно запулить в кого-то известного, это увеличивает интерес к моим статьям. Эти атаки стали принимать со временем ну совсем обидные формы, и я перестал с ним общаться. Правда, несколько лет назад наша общая знакомая мне позвонила и сказала, что ему плохо. Я ему позвонил, он, оказывается, загремел в больницу после запоя. Костя стал говорить, как он меня любит. Но прошло какое-то время, и в одной телепрограмме он снова поливал меня...
Что останется от Кости, как говорится, в сухом остатке? Он - великолепный архивариус русской поэзии, он персонаж, верный себе до конца дней. Незаурядная, ни на кого не похожая личность. Мы говорим Кузьминский и представляем огромного мужика в папахе, бурке, на спине написано слово х.. китайскими иероглифами, беспрерывный шум, не всегда умный, но всегда искренний. А рядом всегда жена Эмма, заботливая Мышь. Если бы не Мышь, он бы ушел гораздо раньше. До конца дней он оставался большим ребенком. Кузьминский - один из последних могикан русского культурного радикализма.
Евгений ЗУБКОВ, врач: О прощании с Кузьминским в традиционном смысле говорить нельзя. Никаких речей. Люди приезжали в Лордвилл, в его дом, расписывались на урне с его прахом, точнее на картонной коробочке, в которую она была помещена, садились помянуть Костю за стол в саду, где рядом был сооружен импровизированный алтарь - цветочки, скульптура обнаженной женщины. Когда-то здесь был склад угля для проходящих паровозов. Сейчас о тех временах напоминает сюрреалистическая колея железной дороги, проходящая рядом с домом. В общем, все было в стиле, который покойный очень любил, - в стиле перформанса. Мы там провели с друзьями часа три. Приехали друзья Кости времен эмиграции конца 70-х. Кто-то остановился в близлежащем мотеле. Накануне, в субботу, как рассказала Мышь, приехало очень много народу, несмотря на то, что это медвежий угол, часа три езды на машине от Нью-Йорка. И когда мы уезжали, народ начал подваливать в больших количествах. Какие-то американцы, хиппи со стажем, женщины все в фенечках, художники со следами многолетнего употребления «травки». Кстати, Мышь держалась очень хорошо, достойно.
Я приехал в Америку из Петербурга в 90-м году. Когда я уезжал, мне мой дружок Митя Шагин дал несколько телефонов: мол, ты им всем позвони от меня, передай им привет, все они хорошие люди. Год телефоны лежали, и я вдруг взял и набрал. Это все люди, связанные с питерским андерграундом. Один из тех, кому я позвонил, был Костя Кузьминский. Я представился, передал привет от Мити. Он обрадовался, говорит, приезжай. Я приехал, он тогда жил на Брайтоне. В его квартире, или это был подвал, не помню, находились в тот момент человек сорок. Варились на плите пельмени, Костя возлежал на диване, причем ряса, надетая на голое тело, у него была бесстыдно распахнута. Как во французском фильме «Три мушкетера»: ваше декольте говорит больше, чем скрывает. Я перезнакомился с кучей народа. Интересная компания. Каждый раз - по 30-40 человек. Соханевич, Молот, Гришка Винников и еще многие-многие. Я стал туда регулярно ездить. Мы задружились. Вероятно, я ему был нужен для коллекции.
Начиная с 92-93 года ко мне в Нью-Йорк стали ездить по разным надобностям мои питерские приятели из мира рок-н-рола. Я их приводил к Косте. Ему было интересно, и им тоже. Назову имена - Юра Шевчук, Олег Гаркуша, Владимир Рекшан, Дюша Романов, там длинный список фамилий. У него со всеми установились личные отношения. Он очень тепло относился к Шевчуку. А вот с БГ у него не срослось, Костя ему чего-то наговорил, и тот перестал к нему ездить.
Чем Костя привлекал людей? Он был энциклопедически образован. Он реально знал те вещи, о которых ребята только слышали. Он удивительный рассказчик, тонко знал поэзию. Он говорил: я опубликовал Лимонова, я опубликован Бродского, вот на фото я с Шемякиным, с Наташей Медведевой. Я никогда не задумывался, все ли правда в его словах. Вероятно, как всякий талантливый рассказчик, он немного добавлял. Костя - живая история андерграунда. Помнил сотни стихов. Ему приносили тексты, и он разбирал их по кирпичикам, причем довольно нелицеприятно. По мордам хлестал. Так что поэты предпочитали ездить к нему на рецензию без свидетелей. Он был бесспорный гуру для очень многих. Ему никто не пытался сказать, что мы тут сами с волосами, все безропотно принимали его лидерство, его авторитет.
Он переехал с Брайтона, полагаю, по финансовым соображениям. Особых источников существования у него никогда не было. Помогал ему Нортон Додж, помогали друзья. Он деньги тратил бестолково - покупал оружие, маски, какие-то колотушки. И после переезда в Лордвилл многие перестали к нему ездить - очень далеко, 150 миль, на самом берегу реки Делавэр. Он очень расстраивался, когда люди к нему не приезжали и не звонили. Потом, слава Богу, он стал пользоваться Интернетом, это стало его главным каналом общения с миром.
Записал Олег Сулькин.
http://www.vnovomsvete.com/articles/2015/05/13/gurunadelavere.html
ПС
совершенно невозможный был человек, конечно
я кое-что читал его и подтверждаю его абсолютный вкус к поэзии
помимо всего прочего, он был другом Николая Рубцова, он издал в Голубой Лагуне Псковский самиздатовский альманах "Майю",
при этом сказав о псковских авторах несколько тёплых слов
Царство Небес