перламутровое зеркало Андрея Таврова
Оригинал взят у russgulliver в ПЕРЛАМУТРОВАЯ СТВОРКА / АНДРЕЙ ТАВРОВ
ПЕРЛАМУТРОВАЯ СТВОРКА
Перламутровая створка моллюска, которую однажды нашел то ли в пыли, то ли в волне. Потом ее теряешь, но все равно чувствуешь стекло ее обломанных краев на ладони. Все равно чувствуешь, как она переворачивается в волне и тебя переворачивает вместе с ней, как будто ты уже зашел туда, где эта волна объявляет свое лицо и раскрывает в тебя свои ввалившиеся и неподвижные глаза. И ты поднимаешься над землей как над собственным затылком и безвольно летишь спиной вбок, легкий как мотылек или пыль.
И понимаешь, что никогда не жил там где не было волны, но у нее другое лицо и другой облик - или утренняя постель, когда в окно деревянного дома падает луч солнца и зажигает выщербленный край зеркала на тумбочке, или ночные мерцающие звери, которые идут, осторожно как китайские святые, от одной звезды к другой через все ночное небо.
И ошеломленно видишь, что уже случилось то, что звал всю жизнь, уже произошло. И сухо ходят по улице люди из перламутра - мертвые и нежные, толкая друг друга лбами, а в небе летит желтый дирижабль. Дитя мое кричишь ты, дитя мое - и она выходит тебе навстречу девочка-страшилище с ангельским лицом, белыми руками и чем-то похожим на тянущуюся сеть из затылка. Ах, как ты мечтал танцевать с ней на летней площадке с мелькающими светляками и жестяными звуками выстрелов из тира! Из затылка выходит эта сеть, почти неуловимая, расширяясь, захватывая пески и высоты, куда не дойти ноге - мелькают в сети серебряные как жестянки, рыбки, но это свет. Оттуда приходят слова с лицами рыб и людей, и звуки, твердые, как кремень, оттуда ты сам сразу весь - с младенческим лицом, с натруженными как тетива жилами, с гниющей в земле плотью.
Дитя мое, дитя мое - девушка, яркая как петух на солнце, бьющаяся под своим платьем, играющая губами, красными и валкими как гребень.
Дитя мое - как же ты похожа на кладбище пещерных медведей - сокровище дальних пещер, как бел клык твой, как неуклюжи слова, пробирающиеся через эту белизну, переваливающиеся, обрастая мной. Разве не твои слова собрали и вырастили меня, играя, когда ты творила этот яркий невыносимый мир.
И те два дерева на металлическом сером фоне, продольном и бесконечном - на одном сидит красная птица, на другом - синяя. За одним мальчик в коротких штанишках, с грязной кудрявой головой, за другим - голая девочка, с черепом в руке.
Я трогаю перламутровую створку улавливая ее капилляры языком, я чую руку пустоты, на которую я надет как кукла. Ко мне, тигры и бродячие собаки, ко мне, брат мой сокол, ко мне, друг барбарисовый куст! Ко мне, взволнованное солнце и дохлый бессмертный мальчик с зубами, выбежавшими вперед! Наконец-то я юн как ты!
Я высокопарен как полковник на свадьбе! Никто не слышит мою тишину! Никто не видит, что от меня осталась летящая в ветре горсть пепла и створка моллюска. Сокрушающие мир с танками, правительствами, нефтью, умниками и ракетоносцами. А вот уже и их не осталось. Какой простор!
ПЕРЛАМУТРОВАЯ СТВОРКА
Перламутровая створка моллюска, которую однажды нашел то ли в пыли, то ли в волне. Потом ее теряешь, но все равно чувствуешь стекло ее обломанных краев на ладони. Все равно чувствуешь, как она переворачивается в волне и тебя переворачивает вместе с ней, как будто ты уже зашел туда, где эта волна объявляет свое лицо и раскрывает в тебя свои ввалившиеся и неподвижные глаза. И ты поднимаешься над землей как над собственным затылком и безвольно летишь спиной вбок, легкий как мотылек или пыль.
И понимаешь, что никогда не жил там где не было волны, но у нее другое лицо и другой облик - или утренняя постель, когда в окно деревянного дома падает луч солнца и зажигает выщербленный край зеркала на тумбочке, или ночные мерцающие звери, которые идут, осторожно как китайские святые, от одной звезды к другой через все ночное небо.
И ошеломленно видишь, что уже случилось то, что звал всю жизнь, уже произошло. И сухо ходят по улице люди из перламутра - мертвые и нежные, толкая друг друга лбами, а в небе летит желтый дирижабль. Дитя мое кричишь ты, дитя мое - и она выходит тебе навстречу девочка-страшилище с ангельским лицом, белыми руками и чем-то похожим на тянущуюся сеть из затылка. Ах, как ты мечтал танцевать с ней на летней площадке с мелькающими светляками и жестяными звуками выстрелов из тира! Из затылка выходит эта сеть, почти неуловимая, расширяясь, захватывая пески и высоты, куда не дойти ноге - мелькают в сети серебряные как жестянки, рыбки, но это свет. Оттуда приходят слова с лицами рыб и людей, и звуки, твердые, как кремень, оттуда ты сам сразу весь - с младенческим лицом, с натруженными как тетива жилами, с гниющей в земле плотью.
Дитя мое, дитя мое - девушка, яркая как петух на солнце, бьющаяся под своим платьем, играющая губами, красными и валкими как гребень.
Дитя мое - как же ты похожа на кладбище пещерных медведей - сокровище дальних пещер, как бел клык твой, как неуклюжи слова, пробирающиеся через эту белизну, переваливающиеся, обрастая мной. Разве не твои слова собрали и вырастили меня, играя, когда ты творила этот яркий невыносимый мир.
И те два дерева на металлическом сером фоне, продольном и бесконечном - на одном сидит красная птица, на другом - синяя. За одним мальчик в коротких штанишках, с грязной кудрявой головой, за другим - голая девочка, с черепом в руке.
Я трогаю перламутровую створку улавливая ее капилляры языком, я чую руку пустоты, на которую я надет как кукла. Ко мне, тигры и бродячие собаки, ко мне, брат мой сокол, ко мне, друг барбарисовый куст! Ко мне, взволнованное солнце и дохлый бессмертный мальчик с зубами, выбежавшими вперед! Наконец-то я юн как ты!
Я высокопарен как полковник на свадьбе! Никто не слышит мою тишину! Никто не видит, что от меня осталась летящая в ветре горсть пепла и створка моллюска. Сокрушающие мир с танками, правительствами, нефтью, умниками и ракетоносцами. А вот уже и их не осталось. Какой простор!