Афровход
Кассы большинства театров находятся сбоку. А то и - сзади. Ты хочешь потискать за соски Мельпомену, но не можешь вот так сразу войти в мрамор, ковры и люстры. Ныряя в невзрачный подъезд с облупившейся краской, скользкими ступенями, понимаешь, что только пройдя через глухой презрительный голос из-за пыльного стекла, сухо швыряющего в тебя наводящие вопросы, ты сможешь попасть туда, где бьются в неистовой судороге ладошки, поддерживая хриплое «браво».
Игра на контрасте. Подворотня и настоящая парадная, блеск и нищета. Любой занюханный спектакль с уставшими спившимися актерами, мечтающими о геноциде зрителей как класса, проникнет в душу, вытравит душок касс. Сознательное унижение, принимаемое всеми участвующими сторонами; солнечные черные зайчики софитов выжгут его и вытравят лишь затем, чтобы через некоторое время опять зачесалось где-то внутри, требуя упасть, проползти закоулками ума и опять протиснуться в маленький зальчик и сжать в руках плохо отпечатанную типографию, бумажное тавро твоей ущербности, выдаваемое за любовь к искусству.
Люди, идущие по контрамаркам и приглашениям, едят эрзац, думая, что получают удовольствие. То удовольствие, за которым и пришли, не подозревая, что опыт кассы дает человеку маленькую подсказку того, что ему показывают актеры, состоящие в тёмном сговоре со звоном аппарата, шуршанием банкнот, грымзой, отмечающей проданные места.
ЗАГСы. ЗАГСы тоже имеют некрасивую пластиковую дверь туда, где любят, умирают, ставят действительно реальные подписи. Именно эта дверь несет запах настоящих чувств, не обряженных в цвета и цветы. Безритуальность, лубочность, грязные ботинки, сопливые носы. Гербовая бумага не терпит неискренности, пропитавшую центральный вход.
Вход через некрасивую пластиковую дверь честен и тревожен. Ты приходишь сюда менять свою судьбу и менять судьбы людей закорючками, несущими капельку страха и боли. И страшно и волшебно. Нет очередей, лишь парочка таких же как ты, неуютных, никчемных, решившихся, спонтанных. Обычно молчат, даже парочки. Чернила как продолжение кровеносной системы, бьют, пульсируют в руке, такой чужой и не слушающейся приказов, гневно, один за одним, отправляющихся к ней из ватной головы.
Ты очень полюбил черные и служебные входы, которые не обязательно - выходы. Там то, что мы называем жизнью. Пусть несколько корявая, с вздувшимися на висках венами, не опрятная. С душком. Люди там не похожи на людей, но это они и есть. Вываливаясь наружу и облегченно хватая воздух, они все равно будут стремиться к этим ходам, темным дворам, загаражным пространствам, анальному сексу, напоминающему им об этих постыдных переживаниях. И черные дыры нашей Вселенной может тоже какой-то вход туда, где все блестит. Но ведь это не выход, правда же?
Игра на контрасте. Подворотня и настоящая парадная, блеск и нищета. Любой занюханный спектакль с уставшими спившимися актерами, мечтающими о геноциде зрителей как класса, проникнет в душу, вытравит душок касс. Сознательное унижение, принимаемое всеми участвующими сторонами; солнечные черные зайчики софитов выжгут его и вытравят лишь затем, чтобы через некоторое время опять зачесалось где-то внутри, требуя упасть, проползти закоулками ума и опять протиснуться в маленький зальчик и сжать в руках плохо отпечатанную типографию, бумажное тавро твоей ущербности, выдаваемое за любовь к искусству.
Люди, идущие по контрамаркам и приглашениям, едят эрзац, думая, что получают удовольствие. То удовольствие, за которым и пришли, не подозревая, что опыт кассы дает человеку маленькую подсказку того, что ему показывают актеры, состоящие в тёмном сговоре со звоном аппарата, шуршанием банкнот, грымзой, отмечающей проданные места.
ЗАГСы. ЗАГСы тоже имеют некрасивую пластиковую дверь туда, где любят, умирают, ставят действительно реальные подписи. Именно эта дверь несет запах настоящих чувств, не обряженных в цвета и цветы. Безритуальность, лубочность, грязные ботинки, сопливые носы. Гербовая бумага не терпит неискренности, пропитавшую центральный вход.
Вход через некрасивую пластиковую дверь честен и тревожен. Ты приходишь сюда менять свою судьбу и менять судьбы людей закорючками, несущими капельку страха и боли. И страшно и волшебно. Нет очередей, лишь парочка таких же как ты, неуютных, никчемных, решившихся, спонтанных. Обычно молчат, даже парочки. Чернила как продолжение кровеносной системы, бьют, пульсируют в руке, такой чужой и не слушающейся приказов, гневно, один за одним, отправляющихся к ней из ватной головы.
Ты очень полюбил черные и служебные входы, которые не обязательно - выходы. Там то, что мы называем жизнью. Пусть несколько корявая, с вздувшимися на висках венами, не опрятная. С душком. Люди там не похожи на людей, но это они и есть. Вываливаясь наружу и облегченно хватая воздух, они все равно будут стремиться к этим ходам, темным дворам, загаражным пространствам, анальному сексу, напоминающему им об этих постыдных переживаниях. И черные дыры нашей Вселенной может тоже какой-то вход туда, где все блестит. Но ведь это не выход, правда же?