Классическая поза литературы
Установить точно, когда это произошло, сейчас не представляется возможным. Скорее всего, историки будут опираться на конец семидесятых, расцвет самиздата, причем самиздата острого и противоречивого. Именно тогда в буквенных сочетаниях русских подпольных писателей начали проскальзывать не только социальные конструкты, опровергающие сияние коммунизма, но и очертания человеческих половых органов, до того момента сокрытые решениями партии. Словно всей русской литературе двадцатого века надоело держать себя в руках, надоело копить в себе людское, надоело зажимать себя в рамках светлого будущего. И уже года этак с восемьдесят второго прорвало.
Одним из самых ярких и колючих розовых кустов, выросших на этой хорошо удобренной куче словесного компоста, стал Виктор Ерофеев. В замечательной книге «Русская красавица», вобравшей в себя кроме часто изливающегося семени сам роман и несколько рассказов, описания этих самых органов предостаточно, иногда кажется, что чрезмерно. Все эти пахнущие укропом или бузиной вагины, лиловые, со вздувшимися венами, члены, дряблые, безыдейные соски, губы, тянущиеся в преисподнюю физического взаимодействия.
Впрочем, роман читается быстро, несмотря на рвотные позывы, бред главной героини, записанный ею одним, как кажется, предложением, перед самой ее кончиной, окончательной кончиной, а не тех кончин, что с нею будут приключаться на каждой странице, затягивает.
Автор, исходя из своего личного опыта, доказывает нам, что писатели есть народ мелкий, как мужчины - и того мельче. Доказывает убедительно и трудно с ним не согласится. Да и зачем было существовать мужчиной в Советском Союзе, где декларировалось отсутствие самого понятия «секс», а народ всецело, всеми руками подобное состояние нестояния дел поддерживал, ибо что могут любовники, искривленные заботами, скользящие серыми тенями близ винно-водочных магазинов, поблескивая низкопробными лицами из глубин, набитых как чулок луком, троллейбусов и пригородных электричек, несущих в крупные города изыски нравов стопервых километров.
Отсутствие секса и бога плодили тщательно скрываемые нательные крестики и подпольные абортарии, обслуживающие в первую очередь слуг народа, а уж потом и сам народ, если из него все же выходили те, кому хватало сил на эти нелепые телодвижения, вызывающие подспудно Сатану, называвшегося тогда (и сейчас) «тлетворным влиянием Запада».
Но зато была любовь. Да, в те смутные и страшные времена она прекрасно себя чувствовала. Женщины нужны были мужчинам меньше, чем они им. Однако женщины делали вид, что не очень в мужчинах заинтересованы, а мужчины - наоборот, что нуждаются в женщинах. На этой лжи, по словам автора, любовь и расцветала. Сейчас, конечно, уже не так, никто никому не нужен, и мы можем смело об этом заявлять.
Россия тогда (и сейчас) воспевала свою прекрасную осень. Желтые и красные листья, небо завалено тучами, а когда ветер их разгонит, становится прозрачным словно мыльный пузырь. Осень прекрасна прежде всего тем, что ее совсем скоро убьет зима. Поэтому мы стараемся подметить всю ее красоту. С женщинами та же история - мы так сильно восхищаемся ими, потому что скоро сами их убьем. Кулаками ли на кухне, бытом, пеленками, работой на железной дороге или строительных кранах, соседскими сплетнями, невозможностью купить им башмаки от Джимми Чу - неважно. Нужно успеть прогнусавить им несколько серенад, написать стихов, глупых и слащавых, подарить сломанную розу в целлофановой упаковке и воспеть на страницах газет. Пусть смерть их будет хоть немного праздничной.
Судьба главной героини ничем не отличается от судеб миллионов наших сограждан той эпохи, разве что ей удалось потрахаться с южноамериканским послом, знаменитым музыкантом из Армении и великими русским писателем, перемежая эти значительные вехи вехами поменьше, да разбавляя подругами. Каждый штрих ее портрета (штрих карандаша для бровей) дается Ерофееву так легко, слишком легко, откуда он может знать Ирину Тараканову, не он ли ее создал тогда, в начале восьмидесятых, не он ли и подтолкнул ее к той табуретке, не он сам бросал ее в постель ко всем этим проходящим через ее жизнь самодовольным и самовлюбленным партнерам.
Женщины, слава автору, в этом романе выживают. Правда, они выживают из ума, диагнозы считываются с первых же строчек шизофренического письма, переполненного запятыми и висящими, расслабленными мошонками. Что, впрочем, совсем не скрадывает их предсмертной красоты.
Рассказы. Рассказы шокируют неприкрытым шовинизмом и вообще контрастным разделением персонажей на нормальных и ненормальных, как дегенератов со сплющенным черепом, отчего жена одного из персонажей делает вывод, что это башкирец. Видимо Виктор Ерофеев никогда не бывал Солнечной Башкирии и не знает, что сплющенные черепа здесь у всех, вне национального признака. Хотя, может он это и имел ввиду, став предтечей моего более глубокого обозначения проживающих тут высших приматов.
Рассказы более непринуждённы и свободны от любых рамок, сейчас такое уже невозможно в русскоязычной литературе. Вернее, в русскоязычной литературе на территории России. Возможно ли теперь, в 2021 году, написать про вагину, которая может беседовать о православном боге? Или про полицейского, уважающего американцев и право молодежи на собственное мнение?
И есть один рассказ, «Комплект», написанный в девяносто третьем году, который вместил в себя всего Пелевина целиком и полностью, без остатка.
Вся эта содомия, вывернутые наизнанку половые губы, сорокинщина высшей пробы, обязаны были появиться так или иначе. Дошло даже до того, как два героя повернулись ногами друг к другу и стали лизаться как собаки, вот такая мода пошла в в интеллигентных кругах. А мы с вами обязаны это прочесть и примерить на свою выхолощенную фотофильтрами жизнь. Не думаю, что это являлось конечной целью автора, обращающегося к тебе со страниц «Читатель хуев». Осмысление скорее нужно нам самим, его так мало в нашей жизни, упорядоченной несколькими звонками будильника через каждые десять минут. Я держал эту книгу в руках как крышку гроба, в котором покоится что-то хорошее. Хорошее тоже нужно иногда хоронить, уберечь его двумя метрами земли.
««Великая русская литература» - какой русский хуй не встанет со своего места под эту мантру?» - спрашивает нас автор. И становится печально, потому что встанут все, совершенно не понимая ни самого вопроса, ни что такое русская литература, ни что такое литература вообще. Мы дышим лозунгами и не пытаемся их объяснить. Поэтому будем вставать и вставать при упоминании Пушкина, Гагарина, Ломоносова по мановению своего забитого методичками сердца. Сначала вставать с кресел, затем приучимся вставать на колени.