Кружится, падает
Если бы несчастливая жизнь была причиной самоубийства, Турция бы лишилась половины женского народонаселения. Особенно в северных районах, где иногда сверху немилосердно давит снег.
Но сначала они бы прикончили автора этой книги, который, осознано или нет, смог умудриться нагадить всем вокруг. Женщинам (об остальных чуть позже) - отрицая наличие у них здравого смысла, а признавая лишь инерционное движение по пути мама, бабушек и прабабушек с небольшими отклонениями в сторону из-за любви (к чему и к кому угодно, очень влюбчивые они, но никогда наружу, только внутрь себя глядит их сердце). С прологом - все. А нет, не все. Мужчины же предпочитают наоборот - именно быть несчастливыми. Особенно - в молодости. Потому что быть счастливым там, где они живут, значит быть глупцом. Или плохим человеком. Большинство так несчастны, что не могут спать, получают удовольствие от сигарет, потому что знают, что курение их убивает; многие из них бросают недочитанное наполовину предложение, поняв, что дочитывать бесполезно; телевизионные передачи они смотрят не потому, что они им нравятся или их развлекают, а потому, что они не могу выносить тоску и скуку окружающих их людей; на выборах голосуют за самых позорных кандидатов самых позорных партий, чтобы получить от них заслуженное наказание. А турецкие семьи? Как искренне ненавидят друг друга и как неохотно помогают друг другу турецкие братья и сестры! Сейчас точно все.
Иммигрант-поэт-журналист приезжает в город Карс для расследования нескольких случаев самоубийств молоденьких девушек и девочек, и попадает в снежную ловушку. Город оказывается отрезанным от остального мира метелью. Хорошее начало, неправда ли? Треш, расчлененка, мистика и ночь, которая, кажется, не кончится никогда - обеспечены. Да только это Памук. Орхан Памук.
И на сцену первым выходит стыд. Простой такой человеческий стыд обычного турка за себя. За свою никчемность, за бедность свою, за неграмотность (в широком смысле) и за неумение этой грамотности достичь. Стыд за близость Европы и невозможность пользоваться ее дарами. За свою третьемирность бывшего великого народа. Север богато и привольно жил при русских и при армянах, хорошие крепкие дома остались только от них. Как и театры, казармы, здания муниципалитетов. А также налаженные торговые пути и, что удивительно, поставщики. Хоть и прошло много, много десятков лет.
На втором плане идет нескончаемая война турков с двумя ипостасями внутреннего «я», победой в которой будет считаться ответ на вопрос - «Что важнее - приказ Б-га или государства?». Нам, полуевропейцам, ответ очевиден, но тут такое дело - Памук сравнивает ислам с идеями коммунизма, находит много общего и особенно одно - почему такие добрые книжки, чьи постулаты глубоко филантропичны, в итоге несут смерть. Почему именно ислам и коммунизм породили точечных борцов, разящих простых смертных, о которых им и надо заботится? Что не так в слоге этих добрых книжек? Герои настоящего маленьких турецких городков - воевавшие против сербов в Боснии и против русских в Грозном. Обратите внимание на это «против». Нет даже намека - за что воевали.
Две нити эти идут, переплетаясь, как будто от волнения в кинотеатре воображения главного героя начались одновременно два фильма, как это бывало с ним в детстве в минуты чрезвычайной радости.
Но вернемся немного к любви. Не открывая ничего нового в том, что любовь - главная мука человечества, разрушающая личность, сознание, вены на руках, Памук пишет о невозможной боли ожидания. Когда ты сидишь на кровати в темной комнате и ждешь. Шагов по лестнице, звонка по телефону, смс-ки, знака, слова, кивка головы, полуулыбки, жеста, трех строчек, дождя. И это ожидание так сильно терзает своей неизвестностью, неопределенностью, потенциальным разрушением хрупкой скорлупы, только наросшей с прошлого раза, что хочется бежать в горы, под одеяло клубочком, в бутылку, в три ночных гамбургера, лишь оно пронеслось как мгновение. Время, щелкая такими медленными секундами - как бесконечная соль, которая сыпется в Большой Каньон в груди, усиливая муки до бесконечности.
Пока единственный путь избежать распада от сердечных треволнений, шепчет Орхан, увлечь себя внутренними вопросами книги или рукописи - путь, обретенный благодаря опыту, помогающий держаться подальше от любви. И ведь он прав - как только ты дашь какой-нибудь, пусть завалящей, никчемной мыслишке укорениться в голове, прочно, основательно, то она поможет забыть. Нет, не забыть, а протолкнуть в глубь памяти, туда, где правит паутина. Но надо ли это? Женщинам немного сложнее. Или проще. Вера в то, что они может любить мужчину, греет их гораздо больше самой любви. И процесс обновления клеток, отвечающих за рану, нанесению гадом-Амуром, проходит быстрее. Им сложно в этом признаться, они боятся потерять таким образом частичку духовности на людях, но… Поэтому турецкие мужчины часто плачут. Да что уж там, все мужчины.
Снег не прекращается ни на секунду и не прекратится даже тогда, когда Памука кто-нибудь пристукнет - снег оросит его могилу твёрдой водой. В этой книге он умыл турков и курдов, кемалистов и исламистов, женщин, детей, мужчин, простых работяг и буржуа, чиновников и военных, никто не ушел от его натруженных на клавиатуре пальцев, сделавших им всем массаж предстательной железы (я недавно из санатория, наслышан-с) выточенным из горькой правды (а может и - не правды, но он достаточно убедителен) твердым, очень твёрдым знаком. Почему девушки кончали с собой и почему в каждой его книге есть собака - узнаете, пролистав эти пятьсот страниц. Или не узнаете, тут никто гарантий не дает. Это Памук. Орхан Памук.
P.S. Я хочу б-га, перед которым мне не надо снимать обувь, не надо вставать на колени и целовать кому-то руку. Б-га, который поймет мое одиночество. Орхан Памук.
Но сначала они бы прикончили автора этой книги, который, осознано или нет, смог умудриться нагадить всем вокруг. Женщинам (об остальных чуть позже) - отрицая наличие у них здравого смысла, а признавая лишь инерционное движение по пути мама, бабушек и прабабушек с небольшими отклонениями в сторону из-за любви (к чему и к кому угодно, очень влюбчивые они, но никогда наружу, только внутрь себя глядит их сердце). С прологом - все. А нет, не все. Мужчины же предпочитают наоборот - именно быть несчастливыми. Особенно - в молодости. Потому что быть счастливым там, где они живут, значит быть глупцом. Или плохим человеком. Большинство так несчастны, что не могут спать, получают удовольствие от сигарет, потому что знают, что курение их убивает; многие из них бросают недочитанное наполовину предложение, поняв, что дочитывать бесполезно; телевизионные передачи они смотрят не потому, что они им нравятся или их развлекают, а потому, что они не могу выносить тоску и скуку окружающих их людей; на выборах голосуют за самых позорных кандидатов самых позорных партий, чтобы получить от них заслуженное наказание. А турецкие семьи? Как искренне ненавидят друг друга и как неохотно помогают друг другу турецкие братья и сестры! Сейчас точно все.
Иммигрант-поэт-журналист приезжает в город Карс для расследования нескольких случаев самоубийств молоденьких девушек и девочек, и попадает в снежную ловушку. Город оказывается отрезанным от остального мира метелью. Хорошее начало, неправда ли? Треш, расчлененка, мистика и ночь, которая, кажется, не кончится никогда - обеспечены. Да только это Памук. Орхан Памук.
И на сцену первым выходит стыд. Простой такой человеческий стыд обычного турка за себя. За свою никчемность, за бедность свою, за неграмотность (в широком смысле) и за неумение этой грамотности достичь. Стыд за близость Европы и невозможность пользоваться ее дарами. За свою третьемирность бывшего великого народа. Север богато и привольно жил при русских и при армянах, хорошие крепкие дома остались только от них. Как и театры, казармы, здания муниципалитетов. А также налаженные торговые пути и, что удивительно, поставщики. Хоть и прошло много, много десятков лет.
На втором плане идет нескончаемая война турков с двумя ипостасями внутреннего «я», победой в которой будет считаться ответ на вопрос - «Что важнее - приказ Б-га или государства?». Нам, полуевропейцам, ответ очевиден, но тут такое дело - Памук сравнивает ислам с идеями коммунизма, находит много общего и особенно одно - почему такие добрые книжки, чьи постулаты глубоко филантропичны, в итоге несут смерть. Почему именно ислам и коммунизм породили точечных борцов, разящих простых смертных, о которых им и надо заботится? Что не так в слоге этих добрых книжек? Герои настоящего маленьких турецких городков - воевавшие против сербов в Боснии и против русских в Грозном. Обратите внимание на это «против». Нет даже намека - за что воевали.
Две нити эти идут, переплетаясь, как будто от волнения в кинотеатре воображения главного героя начались одновременно два фильма, как это бывало с ним в детстве в минуты чрезвычайной радости.
Но вернемся немного к любви. Не открывая ничего нового в том, что любовь - главная мука человечества, разрушающая личность, сознание, вены на руках, Памук пишет о невозможной боли ожидания. Когда ты сидишь на кровати в темной комнате и ждешь. Шагов по лестнице, звонка по телефону, смс-ки, знака, слова, кивка головы, полуулыбки, жеста, трех строчек, дождя. И это ожидание так сильно терзает своей неизвестностью, неопределенностью, потенциальным разрушением хрупкой скорлупы, только наросшей с прошлого раза, что хочется бежать в горы, под одеяло клубочком, в бутылку, в три ночных гамбургера, лишь оно пронеслось как мгновение. Время, щелкая такими медленными секундами - как бесконечная соль, которая сыпется в Большой Каньон в груди, усиливая муки до бесконечности.
Пока единственный путь избежать распада от сердечных треволнений, шепчет Орхан, увлечь себя внутренними вопросами книги или рукописи - путь, обретенный благодаря опыту, помогающий держаться подальше от любви. И ведь он прав - как только ты дашь какой-нибудь, пусть завалящей, никчемной мыслишке укорениться в голове, прочно, основательно, то она поможет забыть. Нет, не забыть, а протолкнуть в глубь памяти, туда, где правит паутина. Но надо ли это? Женщинам немного сложнее. Или проще. Вера в то, что они может любить мужчину, греет их гораздо больше самой любви. И процесс обновления клеток, отвечающих за рану, нанесению гадом-Амуром, проходит быстрее. Им сложно в этом признаться, они боятся потерять таким образом частичку духовности на людях, но… Поэтому турецкие мужчины часто плачут. Да что уж там, все мужчины.
Снег не прекращается ни на секунду и не прекратится даже тогда, когда Памука кто-нибудь пристукнет - снег оросит его могилу твёрдой водой. В этой книге он умыл турков и курдов, кемалистов и исламистов, женщин, детей, мужчин, простых работяг и буржуа, чиновников и военных, никто не ушел от его натруженных на клавиатуре пальцев, сделавших им всем массаж предстательной железы (я недавно из санатория, наслышан-с) выточенным из горькой правды (а может и - не правды, но он достаточно убедителен) твердым, очень твёрдым знаком. Почему девушки кончали с собой и почему в каждой его книге есть собака - узнаете, пролистав эти пятьсот страниц. Или не узнаете, тут никто гарантий не дает. Это Памук. Орхан Памук.
P.S. Я хочу б-га, перед которым мне не надо снимать обувь, не надо вставать на колени и целовать кому-то руку. Б-га, который поймет мое одиночество. Орхан Памук.