Девиафан
Он всегда ждал раскаленного солнца. Ждал до дрожи. Как только температура перешагивала третий десяток на старом градуснике, прикрепленном снаружи к кухонному окну, он отправлялся на трамвайную остановку. Забегая в каждый останавливающийся трамвай, он за две секунды осматривал салон, и если не находил взглядом ЕЕ, то выбегал обратно. Удача могла улыбнуться и на десятый раз, и на двадцатый, но он был очень терпелив.
И вот - Она! Она - это любая юная и красивая девушка, сидящая на солнечной стороне в коротких шортиках. Он вставал рядом, смотрел в окно, вытирая шею носовым платком в синюю полоску и ждал. Ее остановка. Она прятала телефон в сумочку и легко выпрыгивала. А он протискивался на ее место и садился на чуть влажный старый дерматин сиденья и впитывал нежную девичью испарину лёгкими хэбэшными брюками, замирая от маленького своего счастья.
В магазинах его привлекал только овощной отдел, в остальные он даже не заглядывал. Вставал у горы свежей, сочной капусты и выискивал глазами тонкие, холеные руки с длинными пальчиками пианистки. И если эти пальчики брали в руки кочан и начинали освобождать его от уже увядших листьев, он весь наполнялся какими-то бурлящими пузырьками, ему хотелось упасть на колени и целовать, целовать бесконечно эти пальцы.
Куклы. В его квартире было полно кукол. Самых разнообразных, от больших и говорящих, до маленьких пупсов советского времени. Здесь были и большеглазые, с закрывающимися веками, и обычные пластиковые болванки. Их объединяло лишь одно - все они были так или иначе повреждены. У них не было руки или ноги, или была проломлена головка. Иногда они были обуглены или испачканы краской.
Он подбирал их на улице, в урнах или на земле под балконами, приносил домой и часами любовно отмывал, изредка шил новое платьишко или костюмчик, но никогда не восстанавливал те части, которых не было. Просто ставил на полку и раз в месяц опять их всех купал.
Кроме кукол в его квартире нашли огромное множество гипсовых слепков поп, в масштабе примерно - один к пяти. Судя по записям в дневнике, это попы его одноклассниц, которые он рисовал по памяти, изготавливал форму и лил. Здесь были попы начиная с первого класса и до последнего, десятого, выпускного. Он постарался удивительно точно проследить изменения как формы, так и размеров, выставив их рядами в огромном зале, который больше ни для чего не использовался.
Умер в больнице, отказали почки на шестом десятке. Его боялись во дворе, нелюдимого, мрачного, всегда в одном и том же темном потертом костюме, очках в металлической оправе. Пугали им детей и юных барышень, настороженно провожая его взглядом. Однако он никого не обидел за свою тихую непонятную жизнь и уж тем более - не убил. В отличие от соседа, прекрасного парня, отличника, владельца двух красных дипломов, собственной маленькой фирмы, не пьющего и не курящего, балагура и весельчака. Сосед, заподозрив жену в измене, а ребенка - в постороннем отцовстве, зарезал ее и пятилетнюю дочку, и отправился на дачу к другу есть шашлыки и прыгать из бани сразу в холодное озеро, подкинув нож через балкон нашему негерою.
И вот - Она! Она - это любая юная и красивая девушка, сидящая на солнечной стороне в коротких шортиках. Он вставал рядом, смотрел в окно, вытирая шею носовым платком в синюю полоску и ждал. Ее остановка. Она прятала телефон в сумочку и легко выпрыгивала. А он протискивался на ее место и садился на чуть влажный старый дерматин сиденья и впитывал нежную девичью испарину лёгкими хэбэшными брюками, замирая от маленького своего счастья.
В магазинах его привлекал только овощной отдел, в остальные он даже не заглядывал. Вставал у горы свежей, сочной капусты и выискивал глазами тонкие, холеные руки с длинными пальчиками пианистки. И если эти пальчики брали в руки кочан и начинали освобождать его от уже увядших листьев, он весь наполнялся какими-то бурлящими пузырьками, ему хотелось упасть на колени и целовать, целовать бесконечно эти пальцы.
Куклы. В его квартире было полно кукол. Самых разнообразных, от больших и говорящих, до маленьких пупсов советского времени. Здесь были и большеглазые, с закрывающимися веками, и обычные пластиковые болванки. Их объединяло лишь одно - все они были так или иначе повреждены. У них не было руки или ноги, или была проломлена головка. Иногда они были обуглены или испачканы краской.
Он подбирал их на улице, в урнах или на земле под балконами, приносил домой и часами любовно отмывал, изредка шил новое платьишко или костюмчик, но никогда не восстанавливал те части, которых не было. Просто ставил на полку и раз в месяц опять их всех купал.
Кроме кукол в его квартире нашли огромное множество гипсовых слепков поп, в масштабе примерно - один к пяти. Судя по записям в дневнике, это попы его одноклассниц, которые он рисовал по памяти, изготавливал форму и лил. Здесь были попы начиная с первого класса и до последнего, десятого, выпускного. Он постарался удивительно точно проследить изменения как формы, так и размеров, выставив их рядами в огромном зале, который больше ни для чего не использовался.
Умер в больнице, отказали почки на шестом десятке. Его боялись во дворе, нелюдимого, мрачного, всегда в одном и том же темном потертом костюме, очках в металлической оправе. Пугали им детей и юных барышень, настороженно провожая его взглядом. Однако он никого не обидел за свою тихую непонятную жизнь и уж тем более - не убил. В отличие от соседа, прекрасного парня, отличника, владельца двух красных дипломов, собственной маленькой фирмы, не пьющего и не курящего, балагура и весельчака. Сосед, заподозрив жену в измене, а ребенка - в постороннем отцовстве, зарезал ее и пятилетнюю дочку, и отправился на дачу к другу есть шашлыки и прыгать из бани сразу в холодное озеро, подкинув нож через балкон нашему негерою.