Faster, нах!
Именно, что - быстро! Очень быстро прочитал и вообще мое впечатление об этой книге хотел ограничить емким «Да!». Черт, я опять влюбился, хотя после Диккенса этого не случалось давненько.
Господин Елизаров свеж, ядренен как струя скунса, питавшегося с рождения бабушкиной хреновиной. Раскачал, понимаешь, маятник Фуко таким образом, что совсем не осталось в России-матушке светлых сил. И приходиться выбирать наименее темную, серенькую такую, имя которой - регион. Пусть при ней для вызова дождя нужно выкапывать труп алкоголика и топить его в реке, но зато ум твой почти свободен. Образок с Брежневым, книги-убийцы, дед и внук, ересь и спесь - родник живой духовности, текущий сквозь родничек. Внемлите дикому реву апостолов, осознавших, что Христос был наказанием, а не искуплением. Карма у них была так себе, решетоподобная. За что и поплатились мученической смертью.
Всяк, открывший этот труд, через некоторое время уже не сможет глядеть в темное окно без затаенного страха. Страха, густо замешанного на ожидании чего-то прелестного. Это как с потерей девственности - вроде приятно, но отчего-то испугавшись, бежишь в баню, а утром улепетываешь на первой электричке. Не поверите, но у меня вылезло парочка седых волосков в самых неожиданных местах. Видимо, это и есть духовные приходы, обещанные и возданные.
Вообще это литературная тризна по уплывшим куда-то за горизонт всяким Толстым, чья классика давно «окаменела и напоминает высохший кал». Боль, плач, девятый калибр, ножи из… А, впрочем…
А какой тут чудесный эпос «Стать отцом»! Я рыдал и визжал как шелудивый пес под сапогом сторожа, смакуя каждый слог этих семи страниц, снося благословенные удары каблука, за которыми всенепременно последует пробитая в нескольких местах банка тушенки. Из нее течет дурманящий сок, но дотянуться через жесть до мяса нельзя. Как сладко!
Все, теперь буду охотиться. Пока, подлец, еще не написал чертову уйму произведений, есть шанс изучить и проследить. А потом - и проучить. Или - наказать.
Господин Елизаров свеж, ядренен как струя скунса, питавшегося с рождения бабушкиной хреновиной. Раскачал, понимаешь, маятник Фуко таким образом, что совсем не осталось в России-матушке светлых сил. И приходиться выбирать наименее темную, серенькую такую, имя которой - регион. Пусть при ней для вызова дождя нужно выкапывать труп алкоголика и топить его в реке, но зато ум твой почти свободен. Образок с Брежневым, книги-убийцы, дед и внук, ересь и спесь - родник живой духовности, текущий сквозь родничек. Внемлите дикому реву апостолов, осознавших, что Христос был наказанием, а не искуплением. Карма у них была так себе, решетоподобная. За что и поплатились мученической смертью.
Всяк, открывший этот труд, через некоторое время уже не сможет глядеть в темное окно без затаенного страха. Страха, густо замешанного на ожидании чего-то прелестного. Это как с потерей девственности - вроде приятно, но отчего-то испугавшись, бежишь в баню, а утром улепетываешь на первой электричке. Не поверите, но у меня вылезло парочка седых волосков в самых неожиданных местах. Видимо, это и есть духовные приходы, обещанные и возданные.
Вообще это литературная тризна по уплывшим куда-то за горизонт всяким Толстым, чья классика давно «окаменела и напоминает высохший кал». Боль, плач, девятый калибр, ножи из… А, впрочем…
А какой тут чудесный эпос «Стать отцом»! Я рыдал и визжал как шелудивый пес под сапогом сторожа, смакуя каждый слог этих семи страниц, снося благословенные удары каблука, за которыми всенепременно последует пробитая в нескольких местах банка тушенки. Из нее течет дурманящий сок, но дотянуться через жесть до мяса нельзя. Как сладко!
Все, теперь буду охотиться. Пока, подлец, еще не написал чертову уйму произведений, есть шанс изучить и проследить. А потом - и проучить. Или - наказать.