ЭМ2
- Да нет, просто размышляю. О том, как жить дальше… и ближе. О том, как жить сверху, снизу, справа, слева, впереди и сзади. И, конечно, о том, как жить прямо здесь, - для наглядности похлопываю себя по ребрам.
Он думает, у нас впереди куча времени, а потому не спешит. Я же знаю, что период нашей совместной жизни и странной, но целительной для меня дружбы может завершиться в любое мгновение: по меньшей мере один из нас - исчезающая величина. Знаю - и тоже не спешу. Когда времени совсем не осталось, торопиться бессмысленно.
На смену привычному кругу пришла искривленная восьмерка, не то математический символ бесконечности, не то схематический портрет ленты Мёбиуса.
Просто наш внешний вид и правда отчасти зависит от наблюдателя. Вы увидели нас симпатичными, но довольно нелепыми людьми. Это значит, что в настоящее время вы испытываете некоторый душевный разлад, но природное легкомыслие и привычка видеть вещи в комическом свете помогают вам держаться на плаву. Это неплохо для начала. Очень неплохо.
- Мне очень нравится быть живым, - говорю. - Думаю, в ближайшие годы это станет моим основным занятием. Очень уж увлекательно.
- Я задала только один вопрос: нравится ли тебе быть живым. И ты что-то такое невразумительное мяукнул. Конечно, настоящий ответ там и близко не валялся. Но теперь ты сам знаешь, что такое быть живым. Быть живым очень страшно, правда? Быть живым - это значит содрогаться от невыразимого ужаса, вслепую метаться по темному коридору, кричать и не докричаться, ослабеть от слез и обнаружить, что слабому - легче, потому что настоящий ужас требует много, очень много сил… И - если еще повезет! - случайно уткнуться носом в нужную дверь. Тебе повезло, ты уткнулся туда, куда требовалось.
Не наяву, не во сне, а на перепутье, у подножия мифического камня, где, к слову сказать, еще и некое третье направление должно быть указано, чувствую, что я уже не один в этом мире. Двое нас. И больше никого - за ненадобностью. Теплая, живая тень женщины окутывает меня, как облачное одеяло. Телесность ее несомненна, но в то же время она рассеяна и вездесуща, как туман. Она повсюду: сверху, снизу, вокруг и внутри; я окружен и заполнен ею. Вдыхаю едва уловимый аромат чужой кожи и понимаю наконец, за кем гнался сегодня, кто привел меня сюда, и кого я, оказывается, искал в этом доме.
Мой разум, вероятно, просто устал истерить по поводу всякого завалящего чуда. Сидел смирно, привыкал к мысли, что концепция сменилась. Теперь истерить будем только в том разе, ежели чудеса вдруг закончатся, что, впрочем, сомнительно. Вот и ладно.