«Жизнь наоборот» или «Езда по встречной полосе».
Посвящается маме и моим детям, что есть и что будут. Я вас всех люблю.
Платон мне друг, но ведь любой язык Эзо́пов…
«Жизнь наоборот» или «Езда по встречной полосе».
Пролог или Ты помнишь, как всё начиналось?
Для правильного восприятия моего ирреального сказания просто совершенно необходимо сделать небольшое отступление. Бог, устами моего ближайшего друга, зовут его Алик, а для своих он по-прежнему просто Мазай, что сейчас для меня уже совсем не важно, со всей необратимостью сказал мне прямо и без обиняков:
- Подобное в моей обширной практике уже имело место быть. Будем готовиться к операции на открытом мозге. Это абсолютно безопасно, беспокоиться совершенно не о чём. Есть ли аллергические реакции на какие-нибудь медицинские препараты? Пробы давно делали? На что? Наркоз как, переносите? - Остроты сыпались из него почти непрерывно, но исключительно на выдохе.
К вздохам в последнее время пришлось относиться как того и требовали неумолимые обстоятельства, а именно гораздо более внимательно. При этом Алик по-свойски мне подмигнул, сверкнул белозубым оскалом и одновременно с этим утробно хохотнул, всем своим видом показывая, что, мол, ты совершенно точно знаешь, о чём сейчас идёт речь. При этом он ещё успел облизнуть подушечку мизинца на правой руке. Под манжетой чёрной как ночь шёлковой рубахи, мелькнула недорогая копия часов «ORIENT» на браслете из легированной стали, уже давно показывающих величину весьма и весьма далёкую от реального времени. Но вот прошлое, будущее, параллельное или что ещё они показывают, узнать мне до сих пор не довелось. Любая попытка подступиться хоть немного плотнее к интересующему меня вопросу, а именно к вопросу о Свободном Времени, проходила всегда по одному и тому же сценарию. Мазай владел НЛП виртуозно, поэтому всегда реагировал мгновенно и брал на болевой. Предлагал немедленно помедитировать вместе или, на худой конец, по возможности не откладывать это дело в долгий ящик. От таких предложений просто невозможно было отказаться, не потеряв при этом своё лицо. Но Алик был самураем по духу, божественный ветер давно уже растрепал, в награду посеребрив, его кудри. «Путь воина» для него был и есть отнюдь не пустой звук, и очень тщательно подбирая слова, мой друг абсолютно не допускал возможности его, в смысле лица, потери. Мой запас прочности для медитаций «по-Суворовски», что лично для меня означало полевые условия и отсутствие горячего питания, как того и требовал уровень моего, на тот момент, ментального доступа, составил чуть больше двух лет. Но ведь охота пуще неволи.
- Все симптомчики, как обычно, на лицо и прямо-таки сами прут в глаза. Возрасту тебя подходящий, убиваешься почем зря на ску-у-учной работе, не приносящей удовольствия, думаешь, что тебе всё это нужно, а куража-то больше нет, и всё это уже давно. От безысходности ищешь спасения с женщинами. Типа, красота страшная сила, бла-бла-бла, спасёт Мир. Но пока всё ещё мимо денег. От себя-то ведь не убежишь, верно?
Мой друг засунул руки по локоть в бардачок и начал производить невидимые миру манипуляции, будто чётки перебирал. Алик явно готовился к очередной медитации, при этом мурлыкая себе под нос разбитной мотивчик с блаженной улыбкой чеширского кота. Экспромт, оригинально импровизирующий на творении Юрия Хоя, был отчаянно смел - «Мне-е-е сег-о-о-одня тридца-а-ать ле-е-ет!» - Он явно наслаждался складывающейся ситуацией, чего никак нельзя было сказать обо мне. Вот уж, воистину, не можешь изменить реальность, измени своё отношение к ней. Спасаясь от накрывающего меня с головой splin, я заглянул в зеркало заднего вида. Из глубины мутного стекла, как из прошлого, на меня смотрели повидавшие жизнь и явно предельно утомлённые от увиденного глаза. А цвет из небесно-голубого в серо-стальной переродился уже около четверти века назад. В общем - душераздирающее зрелище. Сон разума, порождающий чудовищ. Смотреть противно.
- А отправляйся-ка, Ты, дружище, в Индию, на месяц, не меньше, да давай-ка уже поживее. Точно, целее будешь,- как выстрелив, сказал он, и упёрся зрачками, ожидая моей немедленной капитуляции.
- Да не, так не получится, что ты, что ты, - скорее по старой, закостеневшей уже привычке запричитал я речитативом.
И тут я снова, конечно, совершенно случайно, взглянул Алику в глаза и немедленно получил сильнейший ментальный удар в солнечное сплетение или как там по Матери эту чакру зовут. Я тут же мысленно пересчитал нули на пластике и бумагу в железном ящике, соизмеряя свои желания и потенциальные возможности, пока, наконец, не отказал себе в удовольствии улыбнуться. Совместные медитации с Аликом всегда меня успокаивали.
- Партнёры мне этого не простят. Да, наверно, совместные проекты попросту не переживут! Ну, скажем, две недели в санатории в пригороде, ванны там, солярий, все дела. Как план? - Без сопротивления сдаваться не в моих правилах, и белый флаг давно разорван мной на бинты и корпию. Часть из них уже потрачена по назначению.
- Не-а, это ты погнал. Санаторий там, - передразнил он, - а с собой у нас два телефона, компьютер, машина под окном. Так ты можешь и этот год не пережить. А те, о ком ты здесь сейчас так стенаешь, не переживут твоей кончины, а не месячного заслуженного отпуска лучшего из всех партнёров, что им только Бог послал. Я всё сказал. Отдых! В Индию, на месяц. И точка. Сопротивление бесполезно.
Его лицо вдруг стало неожиданно серьёзным, взгляд колючим и пронзительным, и он при этом весь как-то внутренне собрался, как будто под его кожей кто-то, больший видимого обычным глазом, решил расположиться поудобней, ассоциативно напомнив виденный однажды документальный фильм. С названиями у меня всегда неважно было, я как-то больше образами. Смысл у того фильма был таков - если с одеждой всё правильно и Вас больше чем один, то Земля пока что в безопасности, если конечно Вам так будет угодно. По всему было сразу видно, что спорить сейчас просто бесполезно, и его приговор вынесен. Я был обмерян, просвечен рентгеном его лучистых глаз, взвешен, признан недостаточно лёгким и, как легко прогнозируемое следствие, был немедленно отправлен на Северный Гоа. После чего без всяких видимых усилий мой друг снова превратился из «Бог его знает кого», без всякого видимого сожаления щеголяющего в чужой коже, в добротную копию чудаковатого Шляпника, каким я его уже давно и знал.
- Ступай-ка за белым кроликом и посмотри сам, насколько глубока бывает у грызунов нора. Просветлений там всяких их не возжелай, даже не думай об этом, не надо. Тебе, как лицу православной национальности, вовсе не к лицу, прости меня, Господи, за тавтологию, возжелать эти слова за мудрёные.
Алик с лёгкостью переходил на просторечный старославянский или любой другой фольклорный диалект при острой необходимости. Или, как я сейчас смел надеяться, просто ради красного словца.
Решение патовых ситуаций всегда было моим любимым хобби. Мозг работал в привычном режиме. После нажатия клавиши на долю секунды раньше стал слышен звук раскручивающегося CD автомобильного проигрывателя, снятого с паузы. И тут же из динамиков, как я тогда считал, моей машины, в которой мы сидели и курили, беседуя уже больше часа, полилась песня Цоя. Точнее припев песни, в его же, Виктора, исполнении:
-Перемен!!! Требуют наши сердца-а-а!!!
- Перемен!!! Требуют наши глаза-а-а!!!
В воздухе что-то совершенно беззвучно, но от этого не менее сочно и смачно хлопнуло, наполнив душу сладкой грустью неизбежности. Алик открыл окно, выпустив в небо мольбу погибшего поэта вкупе с густым клубом сизого ароматного дыма. Символизм увиденного и услышанного мной сейчас понятен был мне лишь отчасти. Действия моего друга всегда имели более глубинный, а не глубокий, смысл, чем может показаться неискушённому стороннему наблюдателю на первый взгляд. Причём во многом, конечно, благодаря практикуемому НЛП, и имели во всех смыслах и именно неискушённого стороннего наблюдателя. Наверняка так было и сейчас, и я что-то безвозвратно терял из своей жизни, даже не осознавая, в своём блаженном неведении всю тяжесть своей невосполнимой утраты непонимания. Как у нас в народе говорят, толи лыжи не едут, толи я не совсем адекватен. Но нужно снова уныло вернуться к своим бренным размышлениям о суете сует.
- Плюсы. Первое - отпуск всегда хорошо, а сейчас он мне просто жизненно необходим. Тут Алик прав на все 100%. К тому же отдых всем по Конституции положен. Российской проекции в нашу реальность Основного Закона, если соблаговолите. Второе - у нас сейчас не обеденное время, чтоб добавки просить. Мне и первого уже хватило с головой, нечего её, эту самую голову, лишний раз сомнениями мучить. Дальше…
- Минусы. Завистливое мелочное недовольство деловых партнёров в преддверии Мировой Революции можно за ничтожностью в расчёт вовсе не брать, а дома мой очередной каприз поймут, как пить дать. Куда же им деваться. Да и слова Мазая, нашего, всеми безоговорочно признанного прорицателя и пророка для моих домашних, знающих нас обоих уже без малого целую уйму лет, весьма и весьма серьёзный аргумент.
В общем, как Вам уже становится видно из всего мной вышесказанного, отправиться в своё опасное и полное невзгод и лишений путешествие, я был вынужден под непереносимым гнётом жизненных обстоятельств и направляемый знамениями свыше. Судьбой мне было оставлено совсем немного времени, чтобы привести в относительный порядок финансовые дела со своими ближайшими партнёрами. Ещё я набил красивую тату на одном из мёртвых языков на правое предплечье, купил рюкзак, с помощью брата переместил из Всемирной Паутины в свой смартфон англо-русский разговорник и словарь плюс карту Индии. Итак, моё крайнее путешествие начинается…
Глава 1. Страна контрастов и контрабанды.
Индийский аэропорт встретил меня прохладой кондиционеров и усиленными мерами безопасности по профилактике и предотвращению террористической опасности, от которых я и у себя на Родине и за её кордоном уже натерпелся гораздо больше, чем от самих террористов непосредственно. Вот только с периферии жизни в её центр втягивает всё больше то бородатых, то вовсе обритых, демонстративно прикрывающих глаза своим Уставом. Как будто до них здесь сущностей сложнее козла не ночевало! Но я же жив, сыт и рассуждаю об этом. (В скобках я оставлю мысли о своей большой семье. Они не оставляли меня ни на миг, причиняя мне невыносимое наслаждение. И не думать о них, я, по сути, не смогу.) Я в Индии! Я счастлив! Это Господь милостив, или я не до конца понимаю очевидные жизненные ситуации? Об этом надобно подумать на досуге! Завязать бы узелок, да что я индеец, право слово! XXI век на дворе. Пора мне уже научиться пользоваться химическим карандашом и бумажной салфеткой. Вот только б не забыть, в какой карман записочку кладу.
Таможня, паспортный контроль. Заграничный паспорт, щеголявший девственной визой, расплатившись её невинностью, отчитался о благополучном прибытии тела. Хожу вперёд. Е2-едва на Е4. Две красивых бутылочки, относительно необременённых налогом на жизнь. Вермут был призван скрасить моё гордое одиночество. А игристому вину полагалось, по моему предварительному плану, явить миру роль наркомовских грамм, при отчаянной психической атаке невиданного доселе или отселе бастиона. Если, конечно, Господь удосужится разглядеть меня сверху и пошлёт скрасить мой досуг какую-нибудь особу, приятную во всех отношениях. Мечты, мечты, где ж ваша сладость? И как дать Господу маячок, что я уже в Индии и нуждаюсь в его помощи и совете много больше, чем в своих родных пенатах. В голове вдруг неожиданно пронеслось: «не бывает пророка в своём Отечестве», следом - «где родился, там и пригодился», и ещё - «если Ученик готов, Учитель будет явлен». Если первые можно было с натяжкой, но назвать голосом спящего подсознания, то последнее явственно затащено откуда-то из-за мутного стекла. И про какой рок шла речь? Рок - в смысле судьба? Или музыка? Кому-то и музыка - судьба. «Edam das zanier». Что это и откуда? Кто здесь? Типа, тянем - потянем, родили мыслишку? И тут уж не думай отвлекаться на проносящиеся мимо пейзажи, будь то иссушенная, томимая жаждой безжизненная пустыня, или вдруг совершенно неожиданно появившийся фруктовый сад, изобилующий добрыми, почти уже спелыми плодами, проносящийся мимо столь же стремительно, но услаждающий взор много больше пустыни. Ну, а если, даже не смотря на моё предупреждение, Вам угодно всё же предпочесть простое созерцание перед заботой о собственном плоде, каждое утро просыпающегося вместе с Вами и немедленно приносимого в жертву, что же я могу поделать?
Автобус не давал мне никакой надежды забыть Благословенную Родину, обдувая струёй прохладного воздуха работающего на полную мощь кондиционера. Бутылка тёплой воды, отдающей пластиком, не давала забыть о жажде неопытных туристов, заблудившихся в отражениях реальности, и, как следствие преждевременной визуализации своего ментального «Я», практически мгновенно сменившие пляжные шезлонги на нары индийского заведения по принудительной очистке кармы и плановой ревизии ауры. О невыполнимости моей миссии под кодовым названием «Не спа-а-ать!» не давали забыть мои же, то закрытые вовсе, то смертельно слипающиеся глаза. Под веки как будто насыпали песка. В самолёте поспать не удалось, и бессонная ночь даёт о себе знать. Гид, молоденькая миловидная девушка в стоптанных кедах и выгоревшей униформе туроператора, с табличкой «Наташа» в районе трепетного девичьего сердечка, сопровождающая туристов из аэропорта до отеля, жизнерадостно терзает микрофон. Я тоже жизнерадостно клюю носом, талантливо попадая на окончание предложений.
- Сильное Солнце…берегите голову…мойте руки…будьте благоразумны…чистая вода… осторожней с желаниями…Индия… помните… Фрида…разумно и безопасно…как в Голландии…не сомневайтесь…все религии…лучше согласитесь…не переделать…Свобода…
Последнее слово растворилось в душном воздухе, и сгустившаяся тишина мгновенно вывела меня из состояния дрёмы. Перевалив через противоскоростной вал и напоследок жалобно скрипнув, автобус остановился возле отеля, на целый месяц становившегося моим пристанищем. Сорок минут возле стойки рецепции, как и положено, с чахлой пальмой и cooler вместо мутного графина. Точнее изящного кувшина, ведь теперь это была уже Индия. И на дворе XXI век. Реальность, как всегда, неумолима. Перепачканные от заполнения разлинованных цветных картонок пальцы дали мне право на ключ, неудачно украшенный деревянной биркой с номером комнаты…224, ничего не значащая комбинация цифр. Космос был холоден и неумолим. Губы смуглого парнишки-коридорного растянулись в привычную и искреннею улыбку и затрепыхались, изяществом движений соперничая с крыльями бабочки, а воздух огласило «Welcome» на чистейшем, как мне тогда показалось, английском. Если бы я только знал, что на самом деле это значит!
Проснулся я на твёрдой кровати от назойливого звонка телефона. Он дребезжанием напомнил мне то ли гул сотен насекомых у ночного фонаря, слышанный мной в студенческом стройотряде так давно, что кажется, будто в чужой жизни, то ли звук модернистского будильника, будившего меня на маминой даче, в давно уже умершем от истощения колхозе «Путь Ильича». Где мне, опьянённому кислородом, так хотелось поскорей уснуть, но обязательно вовремя проснуться, чтобы не пропустить очередной выпуск увлекательнейшей передачи «Останься в живых», с помпой и наконец стартовавшей на Первом.
- Алё - вышло хрипло и бесполезно. На том конце, кто бы там ни был, отчаялись ждать от меня адекватной реакции. Как итог - короткие гудки, вонзавшиеся в моё сознание подобно шпилькам и причиняя буквально физический дискомфорт. - Надо будет, ещё перезвонят. Сами же звонили.… С рецепции, наверно, - после небольшой паузы и уже не таким уверенным тоном закончил я, и неожиданно поймал себя на том, что произнёс это вслух, а не подумал про себя.
Моё одиночество начало приносить свои первые плоды. Было жарко, но не душно, а в голове звенела пустота, то ли от недосыпа, то ли от предвкушения неизбежности безмятежного relax. Очередное нужное слово самостоятельно всплыло из подсознания. Курс школьного английского, как видно, не пропал всуе. Тамара Ивановна, салют!
Раздался уверенный стук в дверь. Три сильных одиночных удара, и сразу же за ними три чуть менее сильные пары ударов. Пауза между одиночными и двойными ударами была неуловимо длиннее размера такта между сериями. Для стука в дверь это было довольно изящно. Совершенно неожиданно захлебнувшись радостью, сердце ударило по рёбрам и под дых. Стало легко, и я, направляясь открывать дверь, совершенно неожиданно для себя подмигнул своему взлохмаченному отражению, так вовремя вынырнувшему из глубин зеркала, притороченного к дверце платяного шкафа. То, что я заметил в зеркале, выглядело настолько забавно, что я невольно улыбнулся. Телосложение выздоравливающего, только что перенёсшего изнурительную борьбу со смертельной заразой, копна всклокоченных волос, кожный покров, будто вовсе не знакомый с Солнцем. Брутального вида трусы и по-щёгольски небрежно приспущенные носки дополняли картину маслом.
- Первый или четвёртый, белый или бледный, вот ведь в чём вопрос! - и сразу же следом явно из другой оперы, - Алик, Алик, где же ты, когда мне так твой нужен совет! - промелькнуло как молния в пустом своде, освящая самые глубокие лужицы подсознания и только кажущимся прочным и крепким ледяное зеркало сознания.
Распахнув дверь, я увидел стоявшего на пороге моего номера, крепко сбитого мужчину, среднего роста, не склонного к преждевременной полноте, в синих полосатых шароварах и расстёгнутой до пупа рубахе. На загорелой покрытой курчавой выгоревшей шкуркой груди нестерпимо, будто сделанное из ртути, белело распятие. Русая голова по-казацки обрита, лишь чуб был не тронут и залихватски закручен на правую бровь. Аккуратно подстриженные усы, выбритые щёки, едва заметная эспаньолка с проседью, бутылка весьма недурного, судя по этикетке, шампанского в запотевшей бутылке в одной руке и ананас в другой, окончательно завершают описание выхваченных моим беглым взглядом наиболее живописных черт субъекта, материализовавшегося из душного марева.
- Чуть помедленнее кони, чуть помедленнее! Вы тугую не слушайте плеть! - тихонько напевал себе под нос мой неожиданный гость. - День добрый, земляк! Я по-соседски, согласно обычаю православному, познакомиться пришёл! - прямо с порога заявил мой новый знакомый, едва уловимым, но от этого не менее выразительным жестом продемонстрировав бутыль. - Меня Виктором кличут, так что можешь меня тоже так же звать. Хотя имя, как ты уже должен знать, может быть любым. А тебя кем прикажешь звать-величать?
Свой монолог он закончил возле моей прикроватной тумбочки, водрузил на неё принесённые вино и фрукт, два раза крутанул диск телефонного аппарата, бросил что-то коротко на непонятом мной языке. После осторожно опустил трубку на рычаг, будто не желая нарушать ничей покой. Подняв глаза, я увидел, что меня уже давно изучили и в стальных глазах застыл немой вопрос, лишь слегка припорошенный вежливой улыбкой.
- Я извиняюсь, только прилетел, не разложился ещё, - начал было я, - простите, а что это вы на меня так смотрите? На мне узоров нет, и цветы не растут! - моё внутреннее напряжение нарастало, и смутное беспокойство начинало требовать выхода.
- Представьтесь, пожалуйста, - его выдержке можно было просто позавидовать, он выглядел так, будто Невозмутимость было его второе имя. Легонько улыбались даже брови, но выражение лица гостя уверяло о готовности к любому развитию ситуации.
- Алексей, - сказал я, сдержанно пожал предложенную мне сухую ладонь и покраснел, наверно, до корней волос.- Артамонов, - добавил я уже смелее.
- Очень приятно. Виктор Олегович Ветров, к Вашим услугам. - Его голос и взгляд удивительным образом успокаивали, и я в который уже раз за сегодня совершенно беспричинно улыбнулся.
Тут вновь раздался стук в дверь - три сильных, но негромких одиночных удара, похожие на половину уже слышанного сегодня стука, и я вздрогнул от неожиданности.
Гортанный вскрик моего гостя, что-то вроде «Й-й-е-е-е!», разрешил вновь подошедшему открыть дверь и войти. Униформа выдавала в нём служащего отеля, но раскосые глаза вкупе с достаточно смуглой кожей оставлял вопрос об его национальности открытым. С собой он принёс необычного вида полоскательницу, полную льда и пару тонкостенных стаканов. Споро вскрыв бутылку и наполнив на треть стаканы заигравшим вином, Монгол, как я его почему-то сразу прозвал, вопросительно посмотрел на Виктора. Он коротко кивнул. Монгол забрал с тумбочки оставленную Витей банкноту, положил небольшой свёрток, неспешно дошёл до двери, развернулся и, прижав руки к бокам, неглубоко поклонился прямо между нами. При этом он глядел куда-то сквозь пространство, предметы и мою начинающую сомневаться в себе реальность.
- Ну, за знакомство! - Ветров уверенно вёл нить беседы, на которую как-то сам собой нанизывался наш быт, и мы чокнулись. Ставя пустой стакан, я заметил, что Витя свой только слегка пригубил. Зато он уже свернул себе сигаретку и, с удовольствием облизнув её, прикурил.
- А вы сами откуда будете? - спросил я больше для того, чтобы заполнить образовавшуюся вдруг паузу.
- Страны, в которой я когда-то родился больше нет, поэтому я уже довольно давно думаю, что ниоткуда - улыбаясь и глядя прямо мне в глаза сказал Виктор, живописно попыхивая самокруткой.
- Это из СССР, что ли? - поддержал я разговор, наблюдая за манипуляциями собеседника.
- Для простоты общения можно считать что да. Потому как простота - лучшая помощница в беседе умудрённых жизнью мужей, не правда ли? - и он передал мне остатки сигаретки. Размышляя над услышанным я машинально взял её и глубоко затянулся. Сизый дым перехватил дыхание и вытиснил застрявшие было мысли наружу.
- Раз уж мы выходим в такую плоскость, милостивый государь, что есть собой упомянутая вами Правда? - неожиданно даже для самого себя перевёл я стрелку нашего разговора.
- Правда - одно из имён Истины. Но я вынужден откланяться, ибо прямо сейчас срочно отъезжаю. Увидимся ближе к вечеру или как вам будет угодно. - Он поклонился в стену за мной, прижав руки по швам и молодецки развернувшись на пятках вышел прочь.
Размышляя над произошедшим я перед тем как вновь окунуться в забытьё ясно осознал, что стрелочник из меня никудышный, способный лишь завести в тупик нить беседы. По закону жанра представление должно продолжаться, с этой мыслью я и отбросил думать.
Опустим уже милосердно занавес над первым актом действа, получившим своё начало как комедия, позволим переродиться во втором действия в фарс и в третьем завершиться трагедией.
Как и принято,
продолжение следует…
Алекс Арт.
апрель 2012 г.