(no subject)
Из-за вынужденного безделья на работе в последнюю неделю мне довелось обратиться к Фуко. А в пятницу нагрянул и сам Фуко. Вторгся, так сказать, в повседневность со всеми совими прелестями.
Дело в том, что появилась идея навестить Юру Костузика в госпитале, и не просто, а в военном. Две организации, олицевторяющие для Фуко власть над телом и субъектом, слились в этой институции в едином экстазе.
Есть распорядок дня, есть человечиские амрейские построения, есть вёдра с пищей, таскаемые солдатиками через офигительный каштановый парк - и есть скамейки, усеянные грустными людьми в одинаковх пижамах. Говорят, пижамы гораздо более жизнерадостные, чем в санчасти, собственно, части. Но подворотнички пришиваются с той же тщательностью и скурпулёзностью, что и на парадный мундир, и так же, как на параде, выскоблены до блеска головы и щёки. Ясно, что цвет лица у пациентов военного госпиталя приближается к цвету мокрого асфальта, и что выражение глаз по духу тоже на асфальт смахивает.
Важно, что и пижама, и резиновые шлёпанцы приписаны к койке тумбочке, и что на них корректором должен быть написан номер койки (а на размер, собственно, всем плевать, поэтому некоторые путаются в огромных штанинах и спотыкаются в гигантских тапках, а некоторые загребают землю торчащими из несоразмерных шлёпанец пальцами и пятками).
Это просто нужно видеть, и тогда всем становится понятно, что очень далеко до процветания понятия свободы, и Фукуяма совершенно в своих выкладках был несостоятелен, в чём сам, впрочем, позже и сознался.