ОТЪЕЗД. Часть 5.
ОТЪЕЗД
5. НАВСЕГДА
Всему своё время, как писал Екклесиаст, время укладывать чемоданы и время ехать в Москву регистрировать документы на выезд. Моя последняя поездка в Москву была совершенно особой: мне нельзя было остановиться на Таганке у тестя и тёщи. Они не должны были знать, что мы уезжаем. И в гостиницу нельзя - паспорта уже не было.
Кюннуша Игнатова предложила провести последнюю московскую ночь у неё на Кутузовском. Не знаю, помните ли вы, знаете ли Кюнну Игнатову. Она была актрисой МХАТа, удивительно прекрасным человеком и совершенно необыкновенной красоты женщиной. Я писал о ней у себя в Живом Журнале: https://art-of-arts.livejournal.com/173530.html, там есть и фотографии. Мы с Кюнной проговорили всю ночь о жизни, о том, что наши пути расходятся в точке невозврата. Навсегда. Скорее всего, мы больше никогда не увидимся. Утром она отвезла меня на Киевский вокзал, на перроне в последний раз обняла и со слезами на глазах перекрестила: "Я знаю, что ты будешь там счастлив. Вспоминай меня. И храни вас всех Христос".
Осознание отъезда 'навсегда' неведомо эмигрантам, покидавшим уже другую страну в 90-х. Я уезжал, понимая, что больше не увижу мест, где родился, вырос и жил. Я знал, что больше никогда не спущусь по склонам к Днепру, не пройду мимо Театра на Таганке, знал, что уже никогда не положу камушек на могилу дедушки и бабушки на Байковом кладбище. Мы расставались с друзьями навсегда, и многих из них больше никогда не увидели.
Эмигранты 90-х, я думаю, были лучше нас приспособлены к жизни в позднем СССР. У многих не было принципиального неприятия совка. Люди научились жить без лишнего шума, отношения с властью сводились к анекдотам на кухне уже и в наши времена, бесправие и взяткодательство стали частью нормального быта. Жили бы и дальше, если бы вдруг не рухнул привычный порядок распределения благ.
Эмигранты 90-х пересекали границу с паспортом РФ в кармане, многие до сих пор владеют квартирами или дачами в Подмосковье или в Ст.Петербурге. Некоторые ежегодно возвращаются 'домой', навещают родню, участвуют в российских литературных конкурсах, проводят отпуска с друзьями на карельских озёрах. Их отношение к новой 'стране проживания' отличается от моего релятивизмом. Ну, жили там, теперь живём здесь, нормально.
Это и в самом деле более нормальное, более современное, более разумное отношение к условностям государственных границ.
Им трудно бывает понять мой упрямый, болезненный, не желающий компромисса, принципиальный разрыв со страной моего рождения. А мне зачастую нелегко объяснять, какая невероятная нервная энергия накопилась в моём сердце за десятилетие насильственного развода. Этой накопленной с 1968 по 1978 год энергии достало мне до конца жизни.
Бегство 70-х было своего рода репетицией смерти - наша эмиграция была столь же необратима, без надежды вернуться.
Мы разводились с государством, но что есть, в сущности, государство? Государство - это люди, которые не просто поддерживают его на словах, - они выделяют жизненные соки, делающие государство именно таким, как оно есть. Мы уезжали не от киевских каштанов, не от Смольного монастыря и не от пруда в Заозерье. Люди, поставившие ультиматум 'Родина или Свобода', изгнали нас из страны, где мы родились. Так командует жертве 'кошелёк или жизнь' вооружённый преступник. Мы уезжали навсегда от народа, отождествившего себя с государством насилия, не способного жалеть и себя самого, от народа, готового нести донос в КГБ, чтобы и другие не могли спастись. Благодаря им, этим людям, государство-бандит воспроизводит себя всякий раз после крушения предыдущего Голема.
Нет, я никогда не пересёку их границу в обратном направлении.
Как поётся в старом негритянском блюзе, "я не вернусь в Алабаму"...
Я отложил на самый конец повествования нечто очень важное, о чём писать особенно тяжело.
Мой друг Слава Залевский и его жена Галя согласились взять к себе в семью нашего добермана. Атосу было семь лет, когда мы уезжали. Он был с нами с того дня, когда я принёс его, трёхнедельного, к нам в коммуналку. Жил с нами, ел с нами, спал с нами. Любил ввинтиться между нами и стенкой кровати, потом внезапно распрямить свои огромные лапы - мы оба летели на пол, а он стоял сверху, скаля зубы собственной шутке - у Атоса было восхитительное чувство юмора. Когда засыпали соседи, Тоня купала его в единственной ванной коммунальной квартиры. Мы не могли доставать ему мясо, но я познакомился с мясниками на рынке, и они оставляли мне здоровенные кости - я варил для него овсянку на костном бульоне. Этот пёс мог отдать за нас жизнь, если б понадобилось. Однажды Тоня чем-то поперхнулась, я замахнулся - хлопнуть её по спине, чтобы восстановить дыхание - и в то же мгновение Атос в прыжке поймал клыками мою руку, потом, поняв, кого укусил, лёг и заплакал.
Решение не брать с собой собаку - один из самых подлых поступков, которые я совершил в жизни (их уже накопилось немало). Можно, конечно, искать этой подлянке оправдания: я вёз с собой в полнейшую неизвестность, без средств к существованию, двух стариков-родителей, тинэйджера-сына и жену, ни слова не говорившую ни на одном языке кроме русского. Но сегодня мне ясно, что эти отговорки - маскировка собственной трусости. В конце концов, если бы Слава Залевский отказался взять пса, нам бы пришлось его везти с собой. Как-то бы выкрутились. Но я вырвал кусок собственного сердца и убедил самого себя, что поступаю правильно. Потом, уже в Вене, мы обнаружили, что некоторые эмигранты везли с собою собак. Многие, правда, везли на продажу. В Риме охотно покупали породистых собак с документом, и за немалые деньги. Но некоторые из ехавших в Израиль везли своих питомцев с собой. Так я впервые узнал, что способен на предательство. Я расставался со своим псом навсегда. Он этого не знал, но я-то знал, и в этом больше никогда ничего нельзя изменить, камень, который невозможно снять с сердца. Рад, что хоть в конце жизни написал об этом. Всё же нашему нынешнему собакону Дюку я стыжусь об этом рассказать...
Но вот наконец куплены билеты на поезд Киев-Вена, время звать друзей на проводы.
Навсегда врезалась в память последняя вечеринка. Полутёмная пустая комната (выкручены лампочки, продана люстра). Старые газеты и растерзанные картонные ящики на полу в качестве скатерти, стаканы, чашки, какая-то нелепая закусь, всё принесено друзьями, мы уже не готовим. Бутылки, ещё полные надежд, и уже опустошённые. Наружу из комнаты в раскрытую балконную дверь вьётся сигаретный дым, взамен с улицы тянет холодный февральский воздух, все разговаривают сразу, сквозь фон разговоров из кассетного магнитофона пробивается хриплый голос Галича
Я выбираю Свободу, - но не из боя, а в бой, я выбираю Свободу быть просто самим собой.
И это моя Свобода, нужны ли слова ясней?! И это моя забота - как мне поладить с ней.
Слова 'навсегда' никто не произносит, но оно висит в прокуренном воздухе бывшего дома.
Последний вечер, 11 февраля 1978 года.
Под шарами жёлтого света фонарей рваный февральский ветер мёл обрывки бумаги и пластика по перрону вокзала. Миндичи и мы ехали одним поездом. На платформе, ожидая посадки, громоздились бесформенной тёмной горой тюки, чемоданы, какие-то идиотские корзинки и пакеты. Невзирая на мои просьбы не брать лишнего, мама и Тоня притащили неведомо откуда взявшуюся чертовщину, объяснив, что в сумках продукты на дорогу и предметы первой необходимости. Как потом выяснилось, они были правы. Женщины предусмотрительнее мужчин. Начальник поезда всё откладывал отправку, и мы совсем замёрзли, ожидая отмашки на посадку в вагоны. Прошла вечность, казалось, мы никогда не уедем с этого клятого вокзала. Наконец разрешили посадку, все стали обниматься и целоваться с провожающими, а мы с Миндичем бросились таскать багаж в вагон.
Поезд тронулся. Папа прилип к тёмному вагонному окну, как будто там показывали Кабачок 13 Стульев. Я повернулся к Тоне. Она плакала навзрыд. Слёзы просто текли по лицу ручьём, я её такой никогда не видел. Стал расспрашивать, женщина не хотела говорить. Потом оказалось, плакала из-за того, что не попрощалась с матерью. И из-за Атоса. Мне нечем было её успокоить - до неё наконец в полной мере дошло, что такое навсегда.
Ночью поезд остановился, в вагоне появились военные в странной форме, с автоматами, и я понял, что мы уже в Чехии. Метаморфоза свершилась незаметно, пока я силился вздремнуть на узлах и чемоданах.
Много лет спустя я написал стихотворение
GENESIS 1
И сотворил Бог человека...
- Бытие, 1-27
рождён в стране побед, вождей, химер,
обобществлён и свой, понятно, в доску,
не зная ни Дю Гара, ни Рюноскэ
(народу также чужд был Шарль Бодлер),
ты рос под сенью грязножёлтых труб
родной малаховской теплоцентрали,
где будущего солнечные дали
сияли в лицах временных подруг.
но мыслей вредных, вражеских печать
тебе сулила сызмальства измену:
записан в Книгу Судеб путь до Вены,
а там до Рима лишь рукой подать,
записана и очередь в ОВИР
(тоска по тёте, ссылка на еврейство) -
врождённое семитское злодейство
как способ наконец увидеть мир,
пройдя сквозь очищенье распродаж
убогого затасканного быта,
когда былое по дешёвке сбыто,
оставив только памяти коллаж:
пустых кварталов эхо в феврале,
с протянутой рукой гранитный Ленин,
объятия друзей нетрезвых, тени
на сиротливо стынущей земле,
ночной перрон, кондуктор и топтун,
мешки, авоськи, сумки, чемоданы,
свисток, граница - и чужие страны,
как лики странных марсианских лун,
биенье ветра, фильтры красных век,
и вдруг - для вздоха воздуха так мало! -
в хрустальном лоне венского вокзала
возник дрожащий, мокрый Человек...
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Моя мама, а через несколько лет и папа, умерли и похоронены на еврейском кладбище в Колме, маленьком городке к югу от Сан-Франциско. Могилы бабушки и дедушки моих детей - в Калифорнии.
Тоня несколько раз писала письма родителям в Москву и в Дарницу тётке. Её терзала вина перед матерью, с которой она не cмогла попрощаться. Один раз пришло письмо с проклятиями, присланное киевской тёткой от имени отца. Больше на письма никто не отвечал. После развала Союза я долго пытался найти семью Кондратьевых - для Тони. По старому адресу никто из них больше не проживал. В 1991-ом мне повезло разыскать новый московский адрес матери. Тоня быстро собралась и полетела в Москву. Отец к тому времени умер, так и не простив изменницу. Мать была счастлива увидеться с дочерью после долгой разлуки. Встреча Тони с семьёй старшего брата прошла без особых восторгов, но младший, Валюша, был рад свиданию. Через год наш сын полетел в Москву на встречу с московской бабушкой - сказал, что ему это нужно.
Я спросил у вернувшейся из Москвы жены, говорила ли она с роднёй о злополучном разрешении на выезд. Она посмотрела на меня с удивлением и ответила американской поговоркой: "Какой смысл бить дохлую лошадь?"
После смерти Ирины Федоровны между Валюшей, Генкой и прочими родичами разгорелась и потом ещё долгое время тлела война за московскую квартиру матери и дом в Заозерье. Нас пытались втянуть в возню с разделом имущества, но Тоня сразу отписала, что отказывается от своей доли. Сегодня никого из московской родни моей жены не осталось в живых, ни старшего брата, ни младшего, ни их жён, ни тёток, ни дядьёв. Все связи оборваны.
Кюнна Игнатова скончалась в Москве от передоза наркотиков. Её сын, Петр Соколов, разыскал меня по публикации в ЖЖ 2007 года, и внуки Кюнны до сих пор числят меня своим "френдом" в Фейсбуке. К сожалению, 'крымнаш' в последнее время осложнил моё общение с их семьёй. Это горько, но что тут поделаешь, потомки Кюнны искренне одобряют методы, с помощью коих Россия землями прирастает.
Адик Гак, мой друг, приславший нам (и множеству других киевлян) приглашения от 'израильских родственников', живёт в Холоне, Израиль.
Мой друг Алик Миндич, с семьёй которого мы эмигрировали, живёт в пригороде Чикаго.
Миша Будиловский, в прошлом ведущий архитектор Киевпроекта (ему 93, он ровно на 10 лет старше меня), обитает в пригороде Чикаго. Вот интересная статья о нём в сборнике ART UKRAINE: Архитектор Михаил Будиловский: о приличных людях в СССР и за его пределами - Статьи - ARTUKRAINE
Мой друг Слава Залевский живёт в Коннектикуте. После нашего отъезда Атос прожил у них в семье ещё полтора года, потом умер от рака.
Мой друг Изя Фридман умер внезапно месяц назад в Лос-Анджелесе. Я счастлив дружить с его сыном, талантливым музыкантом Joseph Fridman, живущим в Эдмонтоне (Альберта, Канада).
Владимир Иванович Кретов, бывший начальником ВЦ Киевпроекта, добивавшийся, чтоб меня не увольняли с работы, умер в Киеве, если не ошибаюсь, от диабета.
Бывший директор Киевпроекта Н.К.Шило приказал долго жить в 1982 году, через 4 года после моего отъезда.
Лёня Буянов, начальник спецотдела КиевТЭПа, умер от лейкемии вскорости после Чернобыльской катастрофы (злые языки утверждают, что он погиб от алкоголизма).
Покинул Киев полезный еврей Борис Могилевский, призывавший на достопамятном профсобрании давать отпор сионистской пропаганде. Стал гражданином Израиля, влюблён в Трампа, голосует за Ликуд.
Мне ничего не известно о судьбe 'добрых ангелов' - бывш. референта Киевского Горкома и бывш. старшего лейтенанта МВД Комаристого, но не сомневаюсь, что оба нашли достойные места в водоворотах политической жизни пост-советской Украины.
Тоня Кальмейер живёт всё с тем же мужем-евреем и с английской овчаркой Дюком в маленьком доме на берегу большого залива, на расстоянии часа езды от дома её сына.
НЕСКОЛЬКО ФОТОГРАФИЙ К ЭТОМУ ПОВЕСТВОВАНИЮ
1. Артур Кальмейер (крайний справа) с бригадой монтажников-высотников Оргэнергостроя на строительстве главного корпуса Запорожской ГРЭС.
2. Доберман-пинчер Атос с человеком, который потом его предаст.
3. Aтос с Галей и двумя близнецами Залевскими после нашего отъезда.
4. Восьмилетняя Тоня с младшим братом Валюшей.
5. Виктор Филиппович Кондратьев с Валюшей и с моим годовалым сыном.
6. Ирина Фёдоровна Кондратьева с младшим сыном Валюшей и его женой Ирой. Эту фотографию привёз мой сын из своей московской поездки.
7. Кюнна Николаевна Игнатова с сыном Петей на руках. Мой снимок @ 1962 года.
8. Папа и мама на нашем киевском балконе.
9. Мой друг Адик Гак в Yosemite National Park. Фотография 2009 года, когда он приезжал навестить нас в Калифорнии.
10. Мой друг Алик Миндич с дочерью Аней, женой Кэти и мы. Снимок @ 1980 года. Тоня и я приехали навестить их в Скоки, Иллинойс, и Миндичи с гордостью показывали нам свою синагогу. Кэти больше нет...
11. Мой друг Изя Фридман в своём Лос-Анджелесском апартменте.
12. Мои друзья Слава и Галя Залевские у себя дома в Коннектикуте. К сожалению, Галя умерла три месяца назад.
13. Миша Будиловский. Фотография взята из статьи в ART UKRAINE.
14. Наш сын у себя дома.
15. Женщина и собака.
16. Могильная плита. Colma, California.
5. НАВСЕГДА
Всему своё время, как писал Екклесиаст, время укладывать чемоданы и время ехать в Москву регистрировать документы на выезд. Моя последняя поездка в Москву была совершенно особой: мне нельзя было остановиться на Таганке у тестя и тёщи. Они не должны были знать, что мы уезжаем. И в гостиницу нельзя - паспорта уже не было.
Кюннуша Игнатова предложила провести последнюю московскую ночь у неё на Кутузовском. Не знаю, помните ли вы, знаете ли Кюнну Игнатову. Она была актрисой МХАТа, удивительно прекрасным человеком и совершенно необыкновенной красоты женщиной. Я писал о ней у себя в Живом Журнале: https://art-of-arts.livejournal.com/173530.html, там есть и фотографии. Мы с Кюнной проговорили всю ночь о жизни, о том, что наши пути расходятся в точке невозврата. Навсегда. Скорее всего, мы больше никогда не увидимся. Утром она отвезла меня на Киевский вокзал, на перроне в последний раз обняла и со слезами на глазах перекрестила: "Я знаю, что ты будешь там счастлив. Вспоминай меня. И храни вас всех Христос".
Осознание отъезда 'навсегда' неведомо эмигрантам, покидавшим уже другую страну в 90-х. Я уезжал, понимая, что больше не увижу мест, где родился, вырос и жил. Я знал, что больше никогда не спущусь по склонам к Днепру, не пройду мимо Театра на Таганке, знал, что уже никогда не положу камушек на могилу дедушки и бабушки на Байковом кладбище. Мы расставались с друзьями навсегда, и многих из них больше никогда не увидели.
Эмигранты 90-х, я думаю, были лучше нас приспособлены к жизни в позднем СССР. У многих не было принципиального неприятия совка. Люди научились жить без лишнего шума, отношения с властью сводились к анекдотам на кухне уже и в наши времена, бесправие и взяткодательство стали частью нормального быта. Жили бы и дальше, если бы вдруг не рухнул привычный порядок распределения благ.
Эмигранты 90-х пересекали границу с паспортом РФ в кармане, многие до сих пор владеют квартирами или дачами в Подмосковье или в Ст.Петербурге. Некоторые ежегодно возвращаются 'домой', навещают родню, участвуют в российских литературных конкурсах, проводят отпуска с друзьями на карельских озёрах. Их отношение к новой 'стране проживания' отличается от моего релятивизмом. Ну, жили там, теперь живём здесь, нормально.
Это и в самом деле более нормальное, более современное, более разумное отношение к условностям государственных границ.
Им трудно бывает понять мой упрямый, болезненный, не желающий компромисса, принципиальный разрыв со страной моего рождения. А мне зачастую нелегко объяснять, какая невероятная нервная энергия накопилась в моём сердце за десятилетие насильственного развода. Этой накопленной с 1968 по 1978 год энергии достало мне до конца жизни.
Бегство 70-х было своего рода репетицией смерти - наша эмиграция была столь же необратима, без надежды вернуться.
Мы разводились с государством, но что есть, в сущности, государство? Государство - это люди, которые не просто поддерживают его на словах, - они выделяют жизненные соки, делающие государство именно таким, как оно есть. Мы уезжали не от киевских каштанов, не от Смольного монастыря и не от пруда в Заозерье. Люди, поставившие ультиматум 'Родина или Свобода', изгнали нас из страны, где мы родились. Так командует жертве 'кошелёк или жизнь' вооружённый преступник. Мы уезжали навсегда от народа, отождествившего себя с государством насилия, не способного жалеть и себя самого, от народа, готового нести донос в КГБ, чтобы и другие не могли спастись. Благодаря им, этим людям, государство-бандит воспроизводит себя всякий раз после крушения предыдущего Голема.
Нет, я никогда не пересёку их границу в обратном направлении.
Как поётся в старом негритянском блюзе, "я не вернусь в Алабаму"...
Я отложил на самый конец повествования нечто очень важное, о чём писать особенно тяжело.
Мой друг Слава Залевский и его жена Галя согласились взять к себе в семью нашего добермана. Атосу было семь лет, когда мы уезжали. Он был с нами с того дня, когда я принёс его, трёхнедельного, к нам в коммуналку. Жил с нами, ел с нами, спал с нами. Любил ввинтиться между нами и стенкой кровати, потом внезапно распрямить свои огромные лапы - мы оба летели на пол, а он стоял сверху, скаля зубы собственной шутке - у Атоса было восхитительное чувство юмора. Когда засыпали соседи, Тоня купала его в единственной ванной коммунальной квартиры. Мы не могли доставать ему мясо, но я познакомился с мясниками на рынке, и они оставляли мне здоровенные кости - я варил для него овсянку на костном бульоне. Этот пёс мог отдать за нас жизнь, если б понадобилось. Однажды Тоня чем-то поперхнулась, я замахнулся - хлопнуть её по спине, чтобы восстановить дыхание - и в то же мгновение Атос в прыжке поймал клыками мою руку, потом, поняв, кого укусил, лёг и заплакал.
Решение не брать с собой собаку - один из самых подлых поступков, которые я совершил в жизни (их уже накопилось немало). Можно, конечно, искать этой подлянке оправдания: я вёз с собой в полнейшую неизвестность, без средств к существованию, двух стариков-родителей, тинэйджера-сына и жену, ни слова не говорившую ни на одном языке кроме русского. Но сегодня мне ясно, что эти отговорки - маскировка собственной трусости. В конце концов, если бы Слава Залевский отказался взять пса, нам бы пришлось его везти с собой. Как-то бы выкрутились. Но я вырвал кусок собственного сердца и убедил самого себя, что поступаю правильно. Потом, уже в Вене, мы обнаружили, что некоторые эмигранты везли с собою собак. Многие, правда, везли на продажу. В Риме охотно покупали породистых собак с документом, и за немалые деньги. Но некоторые из ехавших в Израиль везли своих питомцев с собой. Так я впервые узнал, что способен на предательство. Я расставался со своим псом навсегда. Он этого не знал, но я-то знал, и в этом больше никогда ничего нельзя изменить, камень, который невозможно снять с сердца. Рад, что хоть в конце жизни написал об этом. Всё же нашему нынешнему собакону Дюку я стыжусь об этом рассказать...
Но вот наконец куплены билеты на поезд Киев-Вена, время звать друзей на проводы.
Навсегда врезалась в память последняя вечеринка. Полутёмная пустая комната (выкручены лампочки, продана люстра). Старые газеты и растерзанные картонные ящики на полу в качестве скатерти, стаканы, чашки, какая-то нелепая закусь, всё принесено друзьями, мы уже не готовим. Бутылки, ещё полные надежд, и уже опустошённые. Наружу из комнаты в раскрытую балконную дверь вьётся сигаретный дым, взамен с улицы тянет холодный февральский воздух, все разговаривают сразу, сквозь фон разговоров из кассетного магнитофона пробивается хриплый голос Галича
Я выбираю Свободу, - но не из боя, а в бой, я выбираю Свободу быть просто самим собой.
И это моя Свобода, нужны ли слова ясней?! И это моя забота - как мне поладить с ней.
Слова 'навсегда' никто не произносит, но оно висит в прокуренном воздухе бывшего дома.
Последний вечер, 11 февраля 1978 года.
Под шарами жёлтого света фонарей рваный февральский ветер мёл обрывки бумаги и пластика по перрону вокзала. Миндичи и мы ехали одним поездом. На платформе, ожидая посадки, громоздились бесформенной тёмной горой тюки, чемоданы, какие-то идиотские корзинки и пакеты. Невзирая на мои просьбы не брать лишнего, мама и Тоня притащили неведомо откуда взявшуюся чертовщину, объяснив, что в сумках продукты на дорогу и предметы первой необходимости. Как потом выяснилось, они были правы. Женщины предусмотрительнее мужчин. Начальник поезда всё откладывал отправку, и мы совсем замёрзли, ожидая отмашки на посадку в вагоны. Прошла вечность, казалось, мы никогда не уедем с этого клятого вокзала. Наконец разрешили посадку, все стали обниматься и целоваться с провожающими, а мы с Миндичем бросились таскать багаж в вагон.
Поезд тронулся. Папа прилип к тёмному вагонному окну, как будто там показывали Кабачок 13 Стульев. Я повернулся к Тоне. Она плакала навзрыд. Слёзы просто текли по лицу ручьём, я её такой никогда не видел. Стал расспрашивать, женщина не хотела говорить. Потом оказалось, плакала из-за того, что не попрощалась с матерью. И из-за Атоса. Мне нечем было её успокоить - до неё наконец в полной мере дошло, что такое навсегда.
Ночью поезд остановился, в вагоне появились военные в странной форме, с автоматами, и я понял, что мы уже в Чехии. Метаморфоза свершилась незаметно, пока я силился вздремнуть на узлах и чемоданах.
Много лет спустя я написал стихотворение
GENESIS 1
И сотворил Бог человека...
- Бытие, 1-27
рождён в стране побед, вождей, химер,
обобществлён и свой, понятно, в доску,
не зная ни Дю Гара, ни Рюноскэ
(народу также чужд был Шарль Бодлер),
ты рос под сенью грязножёлтых труб
родной малаховской теплоцентрали,
где будущего солнечные дали
сияли в лицах временных подруг.
но мыслей вредных, вражеских печать
тебе сулила сызмальства измену:
записан в Книгу Судеб путь до Вены,
а там до Рима лишь рукой подать,
записана и очередь в ОВИР
(тоска по тёте, ссылка на еврейство) -
врождённое семитское злодейство
как способ наконец увидеть мир,
пройдя сквозь очищенье распродаж
убогого затасканного быта,
когда былое по дешёвке сбыто,
оставив только памяти коллаж:
пустых кварталов эхо в феврале,
с протянутой рукой гранитный Ленин,
объятия друзей нетрезвых, тени
на сиротливо стынущей земле,
ночной перрон, кондуктор и топтун,
мешки, авоськи, сумки, чемоданы,
свисток, граница - и чужие страны,
как лики странных марсианских лун,
биенье ветра, фильтры красных век,
и вдруг - для вздоха воздуха так мало! -
в хрустальном лоне венского вокзала
возник дрожащий, мокрый Человек...
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Моя мама, а через несколько лет и папа, умерли и похоронены на еврейском кладбище в Колме, маленьком городке к югу от Сан-Франциско. Могилы бабушки и дедушки моих детей - в Калифорнии.
Тоня несколько раз писала письма родителям в Москву и в Дарницу тётке. Её терзала вина перед матерью, с которой она не cмогла попрощаться. Один раз пришло письмо с проклятиями, присланное киевской тёткой от имени отца. Больше на письма никто не отвечал. После развала Союза я долго пытался найти семью Кондратьевых - для Тони. По старому адресу никто из них больше не проживал. В 1991-ом мне повезло разыскать новый московский адрес матери. Тоня быстро собралась и полетела в Москву. Отец к тому времени умер, так и не простив изменницу. Мать была счастлива увидеться с дочерью после долгой разлуки. Встреча Тони с семьёй старшего брата прошла без особых восторгов, но младший, Валюша, был рад свиданию. Через год наш сын полетел в Москву на встречу с московской бабушкой - сказал, что ему это нужно.
Я спросил у вернувшейся из Москвы жены, говорила ли она с роднёй о злополучном разрешении на выезд. Она посмотрела на меня с удивлением и ответила американской поговоркой: "Какой смысл бить дохлую лошадь?"
После смерти Ирины Федоровны между Валюшей, Генкой и прочими родичами разгорелась и потом ещё долгое время тлела война за московскую квартиру матери и дом в Заозерье. Нас пытались втянуть в возню с разделом имущества, но Тоня сразу отписала, что отказывается от своей доли. Сегодня никого из московской родни моей жены не осталось в живых, ни старшего брата, ни младшего, ни их жён, ни тёток, ни дядьёв. Все связи оборваны.
Кюнна Игнатова скончалась в Москве от передоза наркотиков. Её сын, Петр Соколов, разыскал меня по публикации в ЖЖ 2007 года, и внуки Кюнны до сих пор числят меня своим "френдом" в Фейсбуке. К сожалению, 'крымнаш' в последнее время осложнил моё общение с их семьёй. Это горько, но что тут поделаешь, потомки Кюнны искренне одобряют методы, с помощью коих Россия землями прирастает.
Адик Гак, мой друг, приславший нам (и множеству других киевлян) приглашения от 'израильских родственников', живёт в Холоне, Израиль.
Мой друг Алик Миндич, с семьёй которого мы эмигрировали, живёт в пригороде Чикаго.
Миша Будиловский, в прошлом ведущий архитектор Киевпроекта (ему 93, он ровно на 10 лет старше меня), обитает в пригороде Чикаго. Вот интересная статья о нём в сборнике ART UKRAINE: Архитектор Михаил Будиловский: о приличных людях в СССР и за его пределами - Статьи - ARTUKRAINE
Мой друг Слава Залевский живёт в Коннектикуте. После нашего отъезда Атос прожил у них в семье ещё полтора года, потом умер от рака.
Мой друг Изя Фридман умер внезапно месяц назад в Лос-Анджелесе. Я счастлив дружить с его сыном, талантливым музыкантом Joseph Fridman, живущим в Эдмонтоне (Альберта, Канада).
Владимир Иванович Кретов, бывший начальником ВЦ Киевпроекта, добивавшийся, чтоб меня не увольняли с работы, умер в Киеве, если не ошибаюсь, от диабета.
Бывший директор Киевпроекта Н.К.Шило приказал долго жить в 1982 году, через 4 года после моего отъезда.
Лёня Буянов, начальник спецотдела КиевТЭПа, умер от лейкемии вскорости после Чернобыльской катастрофы (злые языки утверждают, что он погиб от алкоголизма).
Покинул Киев полезный еврей Борис Могилевский, призывавший на достопамятном профсобрании давать отпор сионистской пропаганде. Стал гражданином Израиля, влюблён в Трампа, голосует за Ликуд.
Мне ничего не известно о судьбe 'добрых ангелов' - бывш. референта Киевского Горкома и бывш. старшего лейтенанта МВД Комаристого, но не сомневаюсь, что оба нашли достойные места в водоворотах политической жизни пост-советской Украины.
Тоня Кальмейер живёт всё с тем же мужем-евреем и с английской овчаркой Дюком в маленьком доме на берегу большого залива, на расстоянии часа езды от дома её сына.
НЕСКОЛЬКО ФОТОГРАФИЙ К ЭТОМУ ПОВЕСТВОВАНИЮ
1. Артур Кальмейер (крайний справа) с бригадой монтажников-высотников Оргэнергостроя на строительстве главного корпуса Запорожской ГРЭС.
2. Доберман-пинчер Атос с человеком, который потом его предаст.
3. Aтос с Галей и двумя близнецами Залевскими после нашего отъезда.
4. Восьмилетняя Тоня с младшим братом Валюшей.
5. Виктор Филиппович Кондратьев с Валюшей и с моим годовалым сыном.
6. Ирина Фёдоровна Кондратьева с младшим сыном Валюшей и его женой Ирой. Эту фотографию привёз мой сын из своей московской поездки.
7. Кюнна Николаевна Игнатова с сыном Петей на руках. Мой снимок @ 1962 года.
8. Папа и мама на нашем киевском балконе.
9. Мой друг Адик Гак в Yosemite National Park. Фотография 2009 года, когда он приезжал навестить нас в Калифорнии.
10. Мой друг Алик Миндич с дочерью Аней, женой Кэти и мы. Снимок @ 1980 года. Тоня и я приехали навестить их в Скоки, Иллинойс, и Миндичи с гордостью показывали нам свою синагогу. Кэти больше нет...
11. Мой друг Изя Фридман в своём Лос-Анджелесском апартменте.
12. Мои друзья Слава и Галя Залевские у себя дома в Коннектикуте. К сожалению, Галя умерла три месяца назад.
13. Миша Будиловский. Фотография взята из статьи в ART UKRAINE.
14. Наш сын у себя дома.
15. Женщина и собака.
16. Могильная плита. Colma, California.