REFLECTIONS
Ездил по делам в город. В 10 утра на фривэе в сторону Сан-Франциско было необычно мало транспорта. Я расслабился, включил Jazz 91.1 Сан-Матео и наслаждался серебряными синкопами трубы Арта Фармера.
Внезапно, как черт из табакерки, слева из-за спины вылетел мотоциклист и демонстративно резко подрезал нос моему автомобилю. Мне чудом удалось его не задавить! Над головой безумца полоскался большой палестинский флаг. Он ещё раз проскочил у меня перед бампером, погрозил поднятым вверх кулаком и помчался проделывать этот же номер перед другими автомобилями, оставив меня далеко позади орущего "Кто-нибудь тебя блядь сегодня прикончит!"
Доза адреналина была велика, тряслись руки, и я свернул на обочину, чтобы прийти в себя. Сукин сын явно провоцировал водителей, рассчитывая, что кто-нибудь его собьёт. Собственная смерть - gloriоus death for Palestinian cause - по-видимому, не противоречила планам мести проклятым янки, попустительствующим преступному сионизму.
Я подумал: они размножились, им тесно на Ближнем Востоке, и Запад, убаюканный собственноручно испеченными (new, improved!) идеями гуманизма, впустил их к себе, уровняв в правах с другими гражданами. Но - справедливости ради - придурок вполне мог быть и нашим собственным, all-American. Американские университеты клепают их тысячами во имя social justice и справедливого мира на Ближнем Востоке.
Молодые, энергичные, полные ненависти к нашему образу жизни, они постепенно заполнили городскую сцену. Крупные скандалы, обрушивающие распорядок жизни, привлекают прессу: новости с насилием, пожарами и столкновениями с полицией хорошо продают рекламу. Одна из моих виртуальных подруг написала на днях из Германии: "Газета Tagesspiegel цитирует сообщение, опубликованное незадолго до акции в одной из палестинских групп в Телеграме: "В эти минуты в Газе убивают наших братьев и сестер. Мы превратим Нойкёльн в Газу - подожжём здесь все".
И вот они уже здесь, в моей Marin County.
Расстроился и стал думать, что бы такое нормальное сделать, чтобы стереть из памяти кадры бросающегося под колёса недоумка. Придумал: у меня в машине фотоаппарат, поеду, назло вам всем, поснимаю синагогу. В Сан-Франциско есть красивый реформистский храм, в марокканском стиле. С трудом нашёл паркинг на близлежащей улице, взял камеру и пошёл к храму.
На входе во внутренний дворик меня внезапно остановил вооружённый охранник:
- Уберите фотоаппарат, здесь нельзя снимать!
- Но я всегда снимал! Я здесь живу полвека, никогда не было никаких запретов!
- Не было, а теперь есть.
- Я еврей!
- Это не имеет значения.
- Почему еврею нельзя фотографировать синагогу?
- Потому что, не буду вам объяснять.
И я вспомнил Париж 2009 года. Тогда я решил сфотографировать синагогу в Lе Marais, игнорируя предупреждения Тони, что у входа толкутся люди в чёрном с автоматами на груди. Подошёл поближе, достал камеру и стал снимать - запертый вход в синагогу и охрану. В один момент меня скрутили, объявили, что я задержан, забрали фотоаппарат и потребовали паспорт. Я по привычке принялся качать права. Вы сами знаете всю интеллигентскую рутину: я свободный человек в свободной стране, американский гражданин, какие нахер законы я нарушил, hands off и всё такое. Тоня стояла в стороне, с интересом наблюдая, как разворачивается действие. Мне было сказано, что синагоги числятся в списке охраняемых парижской полицией объектов, что фотографировать эти объекты запрещено, и что я буду ночевать в участке, если не брошу морочить им голову (с ехидной усмешкой: "у нас там кажется уже есть американцы").
В конце концов мне вернули паспорт, тщательно изучив все печати, и удалили из камеры все свои фотографии. На прощание я с негодованием высказал полицейским всё, что думал о Франции и французах, патетически закончив свой монолог фразой "Французы профукали свою свободу, в Америке нам не приходится охранять синагоги, и никто не может запретить нам фотографировать!"...
У меня нет сегодняшнего фото сан-францисской синагоги.
Прилагаю снимок синагоги в Le Marais - единственный, оставленный мне в 2009 году парижскими полицейскими.
И ещё один снимок, тоже из Парижа - напоминающий о том, как это было в прошлый раз в Европе.
Возвращаются времена, которые, мы клялись, никогда больше не повторятся.
Внезапно, как черт из табакерки, слева из-за спины вылетел мотоциклист и демонстративно резко подрезал нос моему автомобилю. Мне чудом удалось его не задавить! Над головой безумца полоскался большой палестинский флаг. Он ещё раз проскочил у меня перед бампером, погрозил поднятым вверх кулаком и помчался проделывать этот же номер перед другими автомобилями, оставив меня далеко позади орущего "Кто-нибудь тебя блядь сегодня прикончит!"
Доза адреналина была велика, тряслись руки, и я свернул на обочину, чтобы прийти в себя. Сукин сын явно провоцировал водителей, рассчитывая, что кто-нибудь его собьёт. Собственная смерть - gloriоus death for Palestinian cause - по-видимому, не противоречила планам мести проклятым янки, попустительствующим преступному сионизму.
Я подумал: они размножились, им тесно на Ближнем Востоке, и Запад, убаюканный собственноручно испеченными (new, improved!) идеями гуманизма, впустил их к себе, уровняв в правах с другими гражданами. Но - справедливости ради - придурок вполне мог быть и нашим собственным, all-American. Американские университеты клепают их тысячами во имя social justice и справедливого мира на Ближнем Востоке.
Молодые, энергичные, полные ненависти к нашему образу жизни, они постепенно заполнили городскую сцену. Крупные скандалы, обрушивающие распорядок жизни, привлекают прессу: новости с насилием, пожарами и столкновениями с полицией хорошо продают рекламу. Одна из моих виртуальных подруг написала на днях из Германии: "Газета Tagesspiegel цитирует сообщение, опубликованное незадолго до акции в одной из палестинских групп в Телеграме: "В эти минуты в Газе убивают наших братьев и сестер. Мы превратим Нойкёльн в Газу - подожжём здесь все".
И вот они уже здесь, в моей Marin County.
Расстроился и стал думать, что бы такое нормальное сделать, чтобы стереть из памяти кадры бросающегося под колёса недоумка. Придумал: у меня в машине фотоаппарат, поеду, назло вам всем, поснимаю синагогу. В Сан-Франциско есть красивый реформистский храм, в марокканском стиле. С трудом нашёл паркинг на близлежащей улице, взял камеру и пошёл к храму.
На входе во внутренний дворик меня внезапно остановил вооружённый охранник:
- Уберите фотоаппарат, здесь нельзя снимать!
- Но я всегда снимал! Я здесь живу полвека, никогда не было никаких запретов!
- Не было, а теперь есть.
- Я еврей!
- Это не имеет значения.
- Почему еврею нельзя фотографировать синагогу?
- Потому что, не буду вам объяснять.
И я вспомнил Париж 2009 года. Тогда я решил сфотографировать синагогу в Lе Marais, игнорируя предупреждения Тони, что у входа толкутся люди в чёрном с автоматами на груди. Подошёл поближе, достал камеру и стал снимать - запертый вход в синагогу и охрану. В один момент меня скрутили, объявили, что я задержан, забрали фотоаппарат и потребовали паспорт. Я по привычке принялся качать права. Вы сами знаете всю интеллигентскую рутину: я свободный человек в свободной стране, американский гражданин, какие нахер законы я нарушил, hands off и всё такое. Тоня стояла в стороне, с интересом наблюдая, как разворачивается действие. Мне было сказано, что синагоги числятся в списке охраняемых парижской полицией объектов, что фотографировать эти объекты запрещено, и что я буду ночевать в участке, если не брошу морочить им голову (с ехидной усмешкой: "у нас там кажется уже есть американцы").
В конце концов мне вернули паспорт, тщательно изучив все печати, и удалили из камеры все свои фотографии. На прощание я с негодованием высказал полицейским всё, что думал о Франции и французах, патетически закончив свой монолог фразой "Французы профукали свою свободу, в Америке нам не приходится охранять синагоги, и никто не может запретить нам фотографировать!"...
У меня нет сегодняшнего фото сан-францисской синагоги.
Прилагаю снимок синагоги в Le Marais - единственный, оставленный мне в 2009 году парижскими полицейскими.
И ещё один снимок, тоже из Парижа - напоминающий о том, как это было в прошлый раз в Европе.
Возвращаются времена, которые, мы клялись, никогда больше не повторятся.