Русская поэзия - 2022
Пишет Дмитрий Артис:
«Нужно пяток рецензий написать. Утомительно, но ведь на кусок хлеба без масла тоже надо как-то зарабатывать. Каждый вечер загадываю: утром встану и со свежей головой пущусь в пляс по чужим текстам. Встаю и… вместо того, чтобы заниматься благородной поденщиной, сижу и думаю о судьбе русской поэзии. Ну не идиот ли?
Нравится то, что неожиданно у социума проснулось внимание к современной поэзии. Нравится то, что лучшие авторы оказались на той стороне баррикад, на которой должен быть каждый порядочный человек. Но… это наглое «но» постоянно лезет в мои мысли. Оно преследует меня всюду. Стоит чем-то по-мальчишески восхититься, воспарить над бренностью, и тут же прибегает несносное «но», хватает за ноги и жестко приземляет.
Всё хорошо с русской поэзией, но… Не нравится мне большой крен в сторону публицистики. Много сиюминутных текстов, которые пригодны для газетных полос - срочно в номер. Срочно, потому что завтра они уже будут неактуальны и никому неинтересны. Пропадает ощущение вечнухи, будто живём одним днём с полной уверенностью, что завтра окажемся на свалке современности. Ясное дело, мы там по любому окажемся, но… Видите, опять «но»! Но хочется, чтобы необходимость в нынешней поэзии немного задержалась.
Чего у нас больше всего? Публицистика в стихах - это раз. Трагические рассказы в стихах - два. Сатирические (или юморные) фельетоны - три. И совершенно непаханое поле чистой лирики.
Чаще всего чистую лирику в современной поэзии вижу у Анны Долгаревой. Лирика не везде. Анна чудесный рассказчик (внимательный к деталям и дающий чуть ли не совершенные портреты персонажам своих стихотворений), поэтому много внимания уделяет историям из своей жизни. Она ловко переносит их на бумагу, ритмизируя, добавляя элементы фольк-арта. Получается на разрыв. И я, повидавший виды, даю мощную мужскую слезу по небритой щеке, когда слушаю или читаю её.
Но («но»!) - это ведь всё рассказы, истории, чем привыкла и должна заниматься проза. Читатель идет на истории, понятно. Аничку читают и, надеюсь, читать будут еще долго. Однако лучшие тексты у неё (по-хорошему ещё не прочитаны), те, в которых преобладает лирическая составляющая - «я» автора. Там, где она из кричащего или по-детски плачущего рассказчика превращается в крик или плачь по самой себе. Такую высокую ноту сейчас мало, кто может взять.
Разве, что Дмитрий Мельников. Но Мельников ближе к эпосу. У него даже небольшие и ни к чему не обязывающие стихи воспринимаются, как часть какого-то запредельно большого эпического произведения. Будто обобрал весь двадцатый век русской поэзии и теперь с щедростью загулявшего казака разбрасывается богатой добычей.
Высокую ноту ведь мало «взять», нужно ещё и удержать, с чем Долгарева справляется не хуже признанных мастеров словесности. При том, что у неё напрочь отсутствует усидчивость ремесленника, и в её стихах с лупой не найти чего-то искусственно или специально деланного. Стихи пишутся набело. Вот они пришли, записались и ушли.
Такие дела. Так что, вы почитайте, а я пока ещё немного посижу и подумаю о судьбе русской поэзии. Думать мне нравится больше, чем стучать по клавишам. Это утомительно. Я ведь до сих пор не научился прилично быстро набирать на компьютере тексты. Всё одним пальцем.»
[источник]
Анна Долгарева, Дмитрий Мельников, Александр Пелевин, Игорь Караулов, Дмитрий Артис
В качестве постскриптума прибавлю свои невесёлые, но в каком-то смысле оптимистичные размышления на тему. Всё в жанре «выношу из комментов» - поэтому контекст может показаться неочевидным (контекст этот можно в самом обсуждении обнаружить):
« Этот всплеск интереса к поэзии временный, конечно, это как поход на концерт классической музыки в осаждённом городе. Это и желание как-то облагородить и героизировать себя изнутри, потребность в «высокой трагической ноте», и желание послать вовне такой сигнал: я/мы возвышен и строг, меня на «рус сдавайся, в плену кормят» - не возьмёшь. (не совсем так, я переконтрастировал, но на той же линии)
То, какой язык выбран для этого послания - примечательно (а тут некоторые утверждали, что литературоцентризм это фигня, его то ли уже нет, то ли не было никогда).
Это всё будет иметь последствия: участники этого маленького ренессанса будут о нём помнить и себя через это оценивать. Последствия будут, а продолжения - нет, не будет, новая «культурная страта», сравнимая по массовости и (как бы сказать) «институциональной мощи» с западнической не сложится.
Через год или пять «культурные герои 22-го» обнаружат, что «никому не нужны». Некоторых «большие дяди» возьмут в оборот и будут делать из них «лидеров общественного мнения» взамен выбывших (лидеров для той части общества, в которой институт лидерства как-то не прижился, ага). Другие просто окажутся не у дел; хорошо, если догадливый чиновник АП медаль выпишет.
Будут разные некрасивые вещи происходить.
Но это потом.
А сейчас, сейчас - у нас вечер поэзии и у времени трагический и строгий саунд-трек.
«Запомните нас такими».
Кое-кто себя запомнит таким, спину будет держать прямо, кое-какие соблазны потеряют привлекательность, кое-что из обыденных низостей будет вызывать непроизвольную брезгливость. Это всё сильные штуки, даже по наследству передаются...»
«Нужно пяток рецензий написать. Утомительно, но ведь на кусок хлеба без масла тоже надо как-то зарабатывать. Каждый вечер загадываю: утром встану и со свежей головой пущусь в пляс по чужим текстам. Встаю и… вместо того, чтобы заниматься благородной поденщиной, сижу и думаю о судьбе русской поэзии. Ну не идиот ли?
Нравится то, что неожиданно у социума проснулось внимание к современной поэзии. Нравится то, что лучшие авторы оказались на той стороне баррикад, на которой должен быть каждый порядочный человек. Но… это наглое «но» постоянно лезет в мои мысли. Оно преследует меня всюду. Стоит чем-то по-мальчишески восхититься, воспарить над бренностью, и тут же прибегает несносное «но», хватает за ноги и жестко приземляет.
Всё хорошо с русской поэзией, но… Не нравится мне большой крен в сторону публицистики. Много сиюминутных текстов, которые пригодны для газетных полос - срочно в номер. Срочно, потому что завтра они уже будут неактуальны и никому неинтересны. Пропадает ощущение вечнухи, будто живём одним днём с полной уверенностью, что завтра окажемся на свалке современности. Ясное дело, мы там по любому окажемся, но… Видите, опять «но»! Но хочется, чтобы необходимость в нынешней поэзии немного задержалась.
Чего у нас больше всего? Публицистика в стихах - это раз. Трагические рассказы в стихах - два. Сатирические (или юморные) фельетоны - три. И совершенно непаханое поле чистой лирики.
Чаще всего чистую лирику в современной поэзии вижу у Анны Долгаревой. Лирика не везде. Анна чудесный рассказчик (внимательный к деталям и дающий чуть ли не совершенные портреты персонажам своих стихотворений), поэтому много внимания уделяет историям из своей жизни. Она ловко переносит их на бумагу, ритмизируя, добавляя элементы фольк-арта. Получается на разрыв. И я, повидавший виды, даю мощную мужскую слезу по небритой щеке, когда слушаю или читаю её.
Но («но»!) - это ведь всё рассказы, истории, чем привыкла и должна заниматься проза. Читатель идет на истории, понятно. Аничку читают и, надеюсь, читать будут еще долго. Однако лучшие тексты у неё (по-хорошему ещё не прочитаны), те, в которых преобладает лирическая составляющая - «я» автора. Там, где она из кричащего или по-детски плачущего рассказчика превращается в крик или плачь по самой себе. Такую высокую ноту сейчас мало, кто может взять.
Разве, что Дмитрий Мельников. Но Мельников ближе к эпосу. У него даже небольшие и ни к чему не обязывающие стихи воспринимаются, как часть какого-то запредельно большого эпического произведения. Будто обобрал весь двадцатый век русской поэзии и теперь с щедростью загулявшего казака разбрасывается богатой добычей.
Высокую ноту ведь мало «взять», нужно ещё и удержать, с чем Долгарева справляется не хуже признанных мастеров словесности. При том, что у неё напрочь отсутствует усидчивость ремесленника, и в её стихах с лупой не найти чего-то искусственно или специально деланного. Стихи пишутся набело. Вот они пришли, записались и ушли.
Такие дела. Так что, вы почитайте, а я пока ещё немного посижу и подумаю о судьбе русской поэзии. Думать мне нравится больше, чем стучать по клавишам. Это утомительно. Я ведь до сих пор не научился прилично быстро набирать на компьютере тексты. Всё одним пальцем.»
[источник]
Анна Долгарева, Дмитрий Мельников, Александр Пелевин, Игорь Караулов, Дмитрий Артис
В качестве постскриптума прибавлю свои невесёлые, но в каком-то смысле оптимистичные размышления на тему. Всё в жанре «выношу из комментов» - поэтому контекст может показаться неочевидным (контекст этот можно в самом обсуждении обнаружить):
« Этот всплеск интереса к поэзии временный, конечно, это как поход на концерт классической музыки в осаждённом городе. Это и желание как-то облагородить и героизировать себя изнутри, потребность в «высокой трагической ноте», и желание послать вовне такой сигнал: я/мы возвышен и строг, меня на «рус сдавайся, в плену кормят» - не возьмёшь. (не совсем так, я переконтрастировал, но на той же линии)
То, какой язык выбран для этого послания - примечательно (а тут некоторые утверждали, что литературоцентризм это фигня, его то ли уже нет, то ли не было никогда).
Это всё будет иметь последствия: участники этого маленького ренессанса будут о нём помнить и себя через это оценивать. Последствия будут, а продолжения - нет, не будет, новая «культурная страта», сравнимая по массовости и (как бы сказать) «институциональной мощи» с западнической не сложится.
Через год или пять «культурные герои 22-го» обнаружат, что «никому не нужны». Некоторых «большие дяди» возьмут в оборот и будут делать из них «лидеров общественного мнения» взамен выбывших (лидеров для той части общества, в которой институт лидерства как-то не прижился, ага). Другие просто окажутся не у дел; хорошо, если догадливый чиновник АП медаль выпишет.
Будут разные некрасивые вещи происходить.
Но это потом.
А сейчас, сейчас - у нас вечер поэзии и у времени трагический и строгий саунд-трек.
«Запомните нас такими».
Кое-кто себя запомнит таким, спину будет держать прямо, кое-какие соблазны потеряют привлекательность, кое-что из обыденных низостей будет вызывать непроизвольную брезгливость. Это всё сильные штуки, даже по наследству передаются...»