40 дней назад умер Виктор Татарский
источник фото
Странная штука жизнь. Я влюбился в дореволюционную Россию лет в 10-11. Заболел на месяц (из этого срока примерно половину слегка симулировал, так мне понравилось в школу не ходить), лежал на диване и читал Чехова, первые 3 тома восьмитомника в сине-чёрных обложках. Тома эти были самыми потёртыми в нашей домашней библиотеке, так что, схватившись за них я, сам того не ведая, продолжил семейную традицию. В первых томах Чехов ранний, Чехов коротких рассказов, для ребёнка весьма подходящее чтение.
Мир, открывший-привидевшийся мне, был неотразимо обаятелен и не-по-здешнему эстетически целен и полноценен. А ещё он был уютным, привольным и причудливым. Чехов был моим тихим счастьем; Россия, далёкая Россия была моим счастьем.
Это всё было довольно давно, в первой половине 1980-х.
В наше время можно прочесть (у некоторых авторов) о том, что Чехов научил своих читателей-современников Россию презирать, видеть в ней месиво страшных, уродливых и ничтожных вещей, не достойных ни сохранения, ни жалости. А ещё он (в числе прочих, но как никто другой) научил образованных, полуобразованных и четверьобразованных русских воспринимать себя как жертву «режима», «тёмного народа» и присущих этим жутким сущностям «свинцовых мерзостей», а, осознав себя жертвами, превращаться в палачей и их пособников. И, знаете, суждения такого рода представляются мне, хотя и излишне радикальными (но сейчас все высказываются радикально, умеренность делает высказывающегося никому не интересным невидимкой), но, в целом, заслуживающими внимания, ибо «возможен и такой взгляд».
В конце концов, у гимназиста 1899-го года и у советского школьника 1984-го очень разная «оптика», а «красота в глазах смотрящего» и т.п.
Почти тоже самое, к примеру (спустимся на пару этажей ниже), с прозой Валентина Пикуля. Говорят, он оклеветал Империю, вполне допускаю, я мало знаком с его книгами, а «люди зря не скажут» (грустная ухмылка). Но сколько людей его романы проводили в историческую реконструкцию, в эти вот увлечённые споры о различиях «Громобоя» и «Рюрика» и всё, что с этим связано.
Я не знаю, каким человек был Виктор Татарский, каких взглядов придерживался, «на чью мельницу лил воду» и т.д. По виду - типичный шестидесятник, быть может, со всеми недостатками своего поколения (к слову, лет 10 назад я искал его фото в сети и не нашёл, а сейчас их много, вероятно, это что-то да значит).
Но его передачу (по концепции вроде бы банальную - «музыка по заявкам») я услышал примерно в том же возрасте, что и прочёл три чеховских тома и был совершенно заворожен. По манере и по атмосфере (что бы эти слова не значили), это было что-то магическое, эфемерное и целостное одновременно. Там был Вертинский, и ещё раз - Вертинский, и опять Вертинский (не в том смысле, что его было много, а в том, что Вертинский тоже был счастьем), а ещё - старинные солдатские песни, «Жертва вечерняя» Чеснокова, Юрий Морфесси, Надежда Плевицкая и т.д. Всё такое пряное, причудливое, зачаровывающее, русское.
Я, к слову, прекрасно отдаю себе отчёт, что, если бы я взялся переслушивать те давние радиопередачи, Вертинского там было бы раз-два и обчёлся, а условных «братьев Покрасс» - много. Но я ведь не враг себе и дополнительные разочарования мне не нужны.
Прошло лет 30 с тех пор, как я последний раз слышал эфир с голосом Виктора Татарского, но, когда прочёл о его смерти, не потребовалось ни секунды для того что бы вспомнить о ком идёт речь - я, как оказалось, никогда не забывал это имя. Музыка в какой-то период имела для меня значение (ну, «время было такое»), а раз музыкальный вкус во многом был задан «Встречей с песней», точнее тем, что я в ней захотел и смог расслышать, то… То тот, кто пишет этот вот сумбурный текст, так или иначе (в какой-то степени и т.д.) обязан тем, что он тот, кто есть - Виктору Татарскому. Ну, так получается…
Покойтесь с миром, Виктор Витальевич…