«Современная серьёзная литература»
Довелось мне как-то читать одну скорбную заметку, мол «в современной серьёзной литературе любви нет, автор не любит героев, герои друг друга, все вместе не любят никого и ничего» и т.д. Дело впрочем, давно было, кажется, автор писал о какой-то существующей в его сознании литературе, не то что бы «мифической», а так - без примеров, цитат и ссылок, «про вообще». Ну, и я напишу «про вообще», про своё ощущение нынешней словесности, не более того.
Так вот, по моему скромнейшему мнению, утверждения насчёт «нет любви» не совсем правда. Если, скажем, в романе ни прямо, ни косвенно не упоминается белая обезьяна, то логично говорить, что белой обезьяны в книге нет, а вот книжка, посвящённая отсутствию белой обезьяны, это всё же текст о ней, родимой.
Так и с нынешней литературой. Она, случается такое, вся о любви, про любовь. Точнее, про её невозможность. Истрёпанный образ «ростка, пробивающегося сквозь асфальт» помните? Так вот, представьте себе росток, который через чёрно-серую толщу не пробился. Вылупился из семечка бледный хвостик и погиб, а, может, сначала помучился, парой крохотных бесцветных листочков обзавёлся в сыром своём подасфальтье, а потом уже помер. Никто никогда через асфальт не пробивался, сказки это всё. Асфальту весело, щекотно асфальту-то. Любовь в «современной серьёзной литературе» именно такая. Но всё же есть, как «мучительная невозможность», как «фантомная боль», но присутствует.
Особенно невозможной в «современной серьёзной литературе» оказывается любовь материнская, отеческая, сыновняя, дочерняя. Точнее, те чудовища, что зовутся родителями, в детях, случается, души не чают, но лучше бы чаяли. По страницам романов и повестей бродят психованные деспотичные мамаши, которые вторгаются в жизнь ребенка, что бы уничтожить что-то дорогое, хрупкое, болезненно-прекрасное. Ими движет страх: если они не уничтожат это хрупкое-дорогое-прекрасное сами, в стерильных условиях тесных неуютных квартир, то жестокий мир (вариант - «эта страна») уничтожит хрупкое-дорогое-прекрасное медленно, грязно, с садистским удовольствием и риском гангрены. Если бы эти мамаши на самом деле любили детей, они бы переделали этот мир, оставили неиссякаемые запасы чупа-чупса, вина и податливых девок и умерли бы не доставив никому ни хлопот, ни неприятных воспоминаний. Или, если миропорядок столь несокрушим, обратились бы невидимых и безупречно услужливых кухарок и домработниц, а не травмировали бы психику своих несчастных чад требованиями хороших оценок, признательности, внуков и всего того, что дети никогда не смогут им дать.
Но любовь невозможна...
Ещё невозможны цели, к которым действительно стоило бы стремиться, работа, которую не стыдно делать, люди, которых стоит уважать. Просто невозможны. Кругом наслоения безнадёжной фальши.
Зато в «современной серьёзной литературе» возможен положительный герой. Не обязателен, но возможен. Вы узнаете его по одной примете - мир для него это огромная «нюрнбергская дева» - каждое свободное движение причиняет боль. Положителен он не потому, что добр, честен, смел, мужественен, благороден и т.д. Никто и никогда не был добрым, честным, смелым, мужественным и благородным и т.д. Нет и не бывает доброты, чести, отваги, мужества, благородства и т.д. Это всё выдумали какие-то тираны, дабы мордовороты, будь они в рыцарских латах, опричных кафтанах, гусарских мундирах, солдатских гимнастёрках, могли красоваться в своё удовольствие и беспрепятственно мучить таких, как наш положительный герой. Зато у него есть нравственное чувство того рода, который единственный возможен в «современной серьёзной литературе» - гигиеническое, он брезглив. Он способен пройти мимо обронённого кем-то в зловонную лужу бумажника. Это уже много, очень много - трёх шагов не успеет сделать наш герой прочь от вышеупомянутой лужи, а скотолюди уже затеют в ней борьбу за трофей, вонзая клыки в глотки друг другу. Положительный герой вообще не переносит насилия. То есть он вообще-то всё время заставляет кого-то страдать, иногда от равнодушия, иногда из любопытства, иногда от «невозможности коммуникации», да ещё и причастен к чему-то грязноватому, но это же совсем-совсем другое, правда? Этих нравственных качеств достаточно настолько, что когда Творец призовёт нашего героя на Свой суд, герой только поморщится, назначит Творцу наказание средней суровости и прикажет увести.
Впрочем, если автору захочется прорисовать портрет своего героя чуть более чем абстрактно, оказывается что это вполне себе material man, только не такой как скотолюди, а со вкусом. Ему необходим большой красивый дом в маленькой уютной стране, где царит вечное лето или вечная весна. В доме должна быть вышколенная и не мозолящая глаза прислуга, нашему герою вообще очень плохо без «услуг персонала», это как-то сквозит в текстах. Вся эта маленькая страна должна быть наполнена хорошим ландшафтным дизайном, безупречным сервисом и вниманием к человеческой личности клиенту. Ещё нужен кто-то (друг, любовница, любовник, не важно), с кем можно иметь «сложные взаимоотношения», скажем, порой «изливать душу», а порой издеваться, что бы через страдание другого чувствовать, что жив, «действителен». Если автор имеет неосторожность наделить героя совсем уж автобиографическим чертами, то последний будет ещё нуждаться в славе и авторитете видного «колумниста» или «перфомансиста». Но всего того, в чём наш персонаж нуждается - получить ему не суждено. И не потому, что он не способен этого «добиться», «заработать на свою мечту». Не в этом дело. И это не мечта. Человека с рваными ранами (такого, каким видит себя наш герой) просто забирают в больницу, где в чистой палате дают наркоз и накладывают швы, а не предлагают заработать на операцию и «заслужить» обезболивающее. Но это если мир (вариант - «эта страна») не столь мерзок и жесток. Но всё обстоит наихудшим образом и мир именно мерзок и безжалостен. И те пе.
А знаете, что во всём этом самое печальное? Что среди инфернальной слизи «современной серьёзной литературы» вы без особого труда сможете найти книжку, которую можно прочитать без сильного стыда. Там, может статься, обнаружите приличную работу над словом, какой-никакой смысл, а то и признаки вдохновения. И вообще - вдруг окажется, что автор хотел написать, то, что написал, а не подрядился слабать что-то по сходной цене. Что по нынешним временам вроде как немало. А вот если в книге люди как люди и мир не клоака, и матери любят детей, супруги верны друг другу и т.д., то с большой вероятностью это будет какая-нибудь коммерческая поделка, сценарий к очередному «стивену сигалу», «морским дьволам-10» или «ты у меня одна-два». Ну, или как вариант, какой-нибудь энтузиаст решает забацать любительскую пропаганду, потому как «кто, если не я?» и «дать молодёжи образ положительного героя»; получается, как правило, что-то мужественно-благонамеренное, но «ни уму, ни сердцу».
Бог весть, почему так. «Всё захватили плохие парни и не пускают хороших парней»? Ну, допустим, отчасти так. Но тогда картинка была бы другой - там, куда не дотянулись щупальца «культурной мафии» (хотя бы в среде самодеятельных интернет-литераторов) в относительной безвестности рождались бы новые «капитанские дочки» и «войны и миры». Однако и там всё та же экзистенциальная жуть и муть. Что-то переменилось в мире безнадёжно и навсегда. «Капитанская дочка» (как символ не реализма, а «нормальности») более невозможна.
Собственно поэтому от некоторых людей неглупых давно можно услышать не банальное «я не смотрю телевизор», а «читаю только классику и non fiction, никаких современных писателей»…
Так вот, по моему скромнейшему мнению, утверждения насчёт «нет любви» не совсем правда. Если, скажем, в романе ни прямо, ни косвенно не упоминается белая обезьяна, то логично говорить, что белой обезьяны в книге нет, а вот книжка, посвящённая отсутствию белой обезьяны, это всё же текст о ней, родимой.
Так и с нынешней литературой. Она, случается такое, вся о любви, про любовь. Точнее, про её невозможность. Истрёпанный образ «ростка, пробивающегося сквозь асфальт» помните? Так вот, представьте себе росток, который через чёрно-серую толщу не пробился. Вылупился из семечка бледный хвостик и погиб, а, может, сначала помучился, парой крохотных бесцветных листочков обзавёлся в сыром своём подасфальтье, а потом уже помер. Никто никогда через асфальт не пробивался, сказки это всё. Асфальту весело, щекотно асфальту-то. Любовь в «современной серьёзной литературе» именно такая. Но всё же есть, как «мучительная невозможность», как «фантомная боль», но присутствует.
Особенно невозможной в «современной серьёзной литературе» оказывается любовь материнская, отеческая, сыновняя, дочерняя. Точнее, те чудовища, что зовутся родителями, в детях, случается, души не чают, но лучше бы чаяли. По страницам романов и повестей бродят психованные деспотичные мамаши, которые вторгаются в жизнь ребенка, что бы уничтожить что-то дорогое, хрупкое, болезненно-прекрасное. Ими движет страх: если они не уничтожат это хрупкое-дорогое-прекрасное сами, в стерильных условиях тесных неуютных квартир, то жестокий мир (вариант - «эта страна») уничтожит хрупкое-дорогое-прекрасное медленно, грязно, с садистским удовольствием и риском гангрены. Если бы эти мамаши на самом деле любили детей, они бы переделали этот мир, оставили неиссякаемые запасы чупа-чупса, вина и податливых девок и умерли бы не доставив никому ни хлопот, ни неприятных воспоминаний. Или, если миропорядок столь несокрушим, обратились бы невидимых и безупречно услужливых кухарок и домработниц, а не травмировали бы психику своих несчастных чад требованиями хороших оценок, признательности, внуков и всего того, что дети никогда не смогут им дать.
Но любовь невозможна...
Ещё невозможны цели, к которым действительно стоило бы стремиться, работа, которую не стыдно делать, люди, которых стоит уважать. Просто невозможны. Кругом наслоения безнадёжной фальши.
Зато в «современной серьёзной литературе» возможен положительный герой. Не обязателен, но возможен. Вы узнаете его по одной примете - мир для него это огромная «нюрнбергская дева» - каждое свободное движение причиняет боль. Положителен он не потому, что добр, честен, смел, мужественен, благороден и т.д. Никто и никогда не был добрым, честным, смелым, мужественным и благородным и т.д. Нет и не бывает доброты, чести, отваги, мужества, благородства и т.д. Это всё выдумали какие-то тираны, дабы мордовороты, будь они в рыцарских латах, опричных кафтанах, гусарских мундирах, солдатских гимнастёрках, могли красоваться в своё удовольствие и беспрепятственно мучить таких, как наш положительный герой. Зато у него есть нравственное чувство того рода, который единственный возможен в «современной серьёзной литературе» - гигиеническое, он брезглив. Он способен пройти мимо обронённого кем-то в зловонную лужу бумажника. Это уже много, очень много - трёх шагов не успеет сделать наш герой прочь от вышеупомянутой лужи, а скотолюди уже затеют в ней борьбу за трофей, вонзая клыки в глотки друг другу. Положительный герой вообще не переносит насилия. То есть он вообще-то всё время заставляет кого-то страдать, иногда от равнодушия, иногда из любопытства, иногда от «невозможности коммуникации», да ещё и причастен к чему-то грязноватому, но это же совсем-совсем другое, правда? Этих нравственных качеств достаточно настолько, что когда Творец призовёт нашего героя на Свой суд, герой только поморщится, назначит Творцу наказание средней суровости и прикажет увести.
Впрочем, если автору захочется прорисовать портрет своего героя чуть более чем абстрактно, оказывается что это вполне себе material man, только не такой как скотолюди, а со вкусом. Ему необходим большой красивый дом в маленькой уютной стране, где царит вечное лето или вечная весна. В доме должна быть вышколенная и не мозолящая глаза прислуга, нашему герою вообще очень плохо без «услуг персонала», это как-то сквозит в текстах. Вся эта маленькая страна должна быть наполнена хорошим ландшафтным дизайном, безупречным сервисом и вниманием к человеческой личности клиенту. Ещё нужен кто-то (друг, любовница, любовник, не важно), с кем можно иметь «сложные взаимоотношения», скажем, порой «изливать душу», а порой издеваться, что бы через страдание другого чувствовать, что жив, «действителен». Если автор имеет неосторожность наделить героя совсем уж автобиографическим чертами, то последний будет ещё нуждаться в славе и авторитете видного «колумниста» или «перфомансиста». Но всего того, в чём наш персонаж нуждается - получить ему не суждено. И не потому, что он не способен этого «добиться», «заработать на свою мечту». Не в этом дело. И это не мечта. Человека с рваными ранами (такого, каким видит себя наш герой) просто забирают в больницу, где в чистой палате дают наркоз и накладывают швы, а не предлагают заработать на операцию и «заслужить» обезболивающее. Но это если мир (вариант - «эта страна») не столь мерзок и жесток. Но всё обстоит наихудшим образом и мир именно мерзок и безжалостен. И те пе.
А знаете, что во всём этом самое печальное? Что среди инфернальной слизи «современной серьёзной литературы» вы без особого труда сможете найти книжку, которую можно прочитать без сильного стыда. Там, может статься, обнаружите приличную работу над словом, какой-никакой смысл, а то и признаки вдохновения. И вообще - вдруг окажется, что автор хотел написать, то, что написал, а не подрядился слабать что-то по сходной цене. Что по нынешним временам вроде как немало. А вот если в книге люди как люди и мир не клоака, и матери любят детей, супруги верны друг другу и т.д., то с большой вероятностью это будет какая-нибудь коммерческая поделка, сценарий к очередному «стивену сигалу», «морским дьволам-10» или «ты у меня одна-два». Ну, или как вариант, какой-нибудь энтузиаст решает забацать любительскую пропаганду, потому как «кто, если не я?» и «дать молодёжи образ положительного героя»; получается, как правило, что-то мужественно-благонамеренное, но «ни уму, ни сердцу».
Бог весть, почему так. «Всё захватили плохие парни и не пускают хороших парней»? Ну, допустим, отчасти так. Но тогда картинка была бы другой - там, куда не дотянулись щупальца «культурной мафии» (хотя бы в среде самодеятельных интернет-литераторов) в относительной безвестности рождались бы новые «капитанские дочки» и «войны и миры». Однако и там всё та же экзистенциальная жуть и муть. Что-то переменилось в мире безнадёжно и навсегда. «Капитанская дочка» (как символ не реализма, а «нормальности») более невозможна.
Собственно поэтому от некоторых людей неглупых давно можно услышать не банальное «я не смотрю телевизор», а «читаю только классику и non fiction, никаких современных писателей»…