- ковид -
Был день и ночь. И между ними щель.
И сквозь нее - Божественное нечто
вращалось, и горело, и текло
на вогнутую грудь, и облепиха
торжественно рыжела в волосах,
остриженных железною строфою.
Король-Рыбак покинь же свой ковид,
встань на крыло, давай, пронзенный рыцарь,
ты в форточку летишь как простыня,
захлёбываясь жарким гипертекстом,
*все это плутни королевы Мэб*
Прямохождение - великий дар цветов,
за всеми нами бдит оранжерея.
И деликатность дутого тюльпана,
и нервный тик военного люпина,
и самурайский посвист хризантем,
и нежный стыд душистого горошка, -
*они тебя увидят и убьют*
А море не загадочней стакана,
когда оно подходит, затвердев,
к губам больным, как детские тропинки,
и ты все вспомнил: желуди, река,
сухая стрекоза велосипеда,
и свет медовый, невечерний свет…
И ты стоишь и думаешь: бежать
*или войти без лишних предисловий?*
Умри - и возвращайся в мир живых,
сияющий, бесстрастный, обновленный,
как Павел, как фрегат, осенний клён,
поэт Борис из томности уральской,
и леопард в таёжном колесе.
*Эй, места, места! - Ну же, в пляс, девицы!*
Вот славный пульмонолог Пантелеймон
кладёт свою прохладную ладонь
на истощенный рыбий позвоночник,
а под ребром, во фосфорном Эдеме
густеет серповидный гнойный страх,
давай, Король, изблюй его наружу
из уст твоих.
*Меркуцио, уйдем,
в жару всегда сильней бушует кровь*
А белый-белый ангел Фенибут
с единственной улыбкой менестреля
влечет тебя в твой внутренний Прованс,
которому катар уже не страшен,
где сквозь бессмертник отче praedicator,
проходит благодатно, как рентген,
как тремоло сквозь золото валторны,
как код двоичный через суть предмета,
*поверь мне, милый, это соловей*
……
Художник с Желтой Книгой на коленях
как карандаш затачивает взгляд,
и солнце полыхает на паркете,
и на листе - графический Грааль,
рожденный истончённой жаждой жизни,
и он звучит как щедрый Геллеспонт,
на берегу которого мальчишка
босой бездумно дует в окарину….
О, ар-нуво, о, радости модерна.
Гудят колокола.
Сегодня Пасха.
*На этот раз пусть люди разойдутся*
И сквозь нее - Божественное нечто
вращалось, и горело, и текло
на вогнутую грудь, и облепиха
торжественно рыжела в волосах,
остриженных железною строфою.
Король-Рыбак покинь же свой ковид,
встань на крыло, давай, пронзенный рыцарь,
ты в форточку летишь как простыня,
захлёбываясь жарким гипертекстом,
*все это плутни королевы Мэб*
Прямохождение - великий дар цветов,
за всеми нами бдит оранжерея.
И деликатность дутого тюльпана,
и нервный тик военного люпина,
и самурайский посвист хризантем,
и нежный стыд душистого горошка, -
*они тебя увидят и убьют*
А море не загадочней стакана,
когда оно подходит, затвердев,
к губам больным, как детские тропинки,
и ты все вспомнил: желуди, река,
сухая стрекоза велосипеда,
и свет медовый, невечерний свет…
И ты стоишь и думаешь: бежать
*или войти без лишних предисловий?*
Умри - и возвращайся в мир живых,
сияющий, бесстрастный, обновленный,
как Павел, как фрегат, осенний клён,
поэт Борис из томности уральской,
и леопард в таёжном колесе.
*Эй, места, места! - Ну же, в пляс, девицы!*
Вот славный пульмонолог Пантелеймон
кладёт свою прохладную ладонь
на истощенный рыбий позвоночник,
а под ребром, во фосфорном Эдеме
густеет серповидный гнойный страх,
давай, Король, изблюй его наружу
из уст твоих.
*Меркуцио, уйдем,
в жару всегда сильней бушует кровь*
А белый-белый ангел Фенибут
с единственной улыбкой менестреля
влечет тебя в твой внутренний Прованс,
которому катар уже не страшен,
где сквозь бессмертник отче praedicator,
проходит благодатно, как рентген,
как тремоло сквозь золото валторны,
как код двоичный через суть предмета,
*поверь мне, милый, это соловей*
……
Художник с Желтой Книгой на коленях
как карандаш затачивает взгляд,
и солнце полыхает на паркете,
и на листе - графический Грааль,
рожденный истончённой жаждой жизни,
и он звучит как щедрый Геллеспонт,
на берегу которого мальчишка
босой бездумно дует в окарину….
О, ар-нуво, о, радости модерна.
Гудят колокола.
Сегодня Пасха.
*На этот раз пусть люди разойдутся*