О профессоре Преображенском. Часть третья: «Я буду обедать в столовой, как все нормальные люди»
Вторая часть здесь
Оригинал здесь
Поговорим о солидарности, дихотомии и жизни человека в обществе. Солидарность может быть односторонней, дихотомия - ложной, а жизнь - бедной.
Примеры солидарности привести несложно. Большинству людей совершенно безразлична судьба одного «вокально-инструментального ансамбля», потому что «с каждым» такого случиться не может. В то же время другие беды, казалось бы, совершенно посторонних людей могут быть восприняты близко к сердцу как раз потому, что в следующий раз жертвой действительно может стать любой. Разумеется, это - не единственная причина для объединения людей, но для объяснения вполне сгодится.
В ходе спора вокруг некоторых тезисов, которые я затронул в своей прошлой статье, многие участники дискуссии проявили солидарность с профессором Преображенским. Что тут можно сказать? Надеюсь, что они пока просто не понимают, кого именно взялись защищать. И надеюсь, что защищают его только потому, что попали в ловушку ложной дихотомии.
Для тех, кто по каким-то причинам не прочитал статью Алексея Кравецкого, опубликованную практически одновременно с моей статьёй, в двух словах изложу суть проблемы. Дихотомия - это когда ты или с А, или с Б, без какой-либо возможности третьего варианта. Ну а ложная дихотомия - это когда тебя усиленно убеждают в том, что если ты по каким-то причинам не с А, то обязательно должен присоединиться к Б, хотя ещё существуют В, Г, Д и так далее по всему алфавиту.
В данном случае ложная дихотомия, которую начали усиленно внедрять в Перестойку, заключалась в том, что людей начали массово убеждать, что они если не Преображенские, то хотя бы Борментали. И живут гораздо хуже, чем в «нормальных странах», потому что вокруг них множество Шариковых-Чугункиных со Швондерами, которых «породила (!) Октябрьская Революция» и которых нужно «вернуть в естественное (!) состояние».
Попутно в сознание людей внедрялась мысль о том, что беды и страдания окружающих людей их волновать не должны, потому что лично они - Преображенские, а все вокруг - Шариковы. В результате навязывания ложной дихотомии множество людей перестало ощущать солидарность с окружающими и начало молча наблюдать за трагедией 90-х. Более того, отдельные граждане даже во весь голос приветствовали «возвращение» народа в «исходное состояние» прислуги для весьма узкой кучки элитариев.
Лживость этой дихотомии, если спокойно взглянуть на неё со стороны, очевидна. Ведь и Шариковы-Чугункины и Преображенские-Борментали представляли собой весьма малые части населения, а народ в лице большинства людей представляют совсем другие люди. Это очевидно хотя бы потому, что вопреки всем рассуждениям о «разрухе в головах» эти самые люди не только подняли страну из реальной послевоенной разрухи, но и подготовили её к самой страшной Войне, из которой наша страна вышла безусловным победителем.
К сожалению, эта ложная дихотомия временами приводит к противоположным уклонам. Например, Михаил Маркин год назад написал следующее:
В юности я, наверное, как и многие другие, зачитывался произведениями Михаила Булгакова. Особой популярностью в 90-е годы прошлого века пользовалось «Собачье сердце». А уж когда на экраны вышел художественный фильм, где замечательный актер Е.Евстигнеев сыграл главную роль - профессора Преображенского, то «Собачье сердце» стало чуть ли не массовым культом, с которого нужно «делать жизнь». Причём все почему-то считали себя если уж не самим Преображенским, то уж во всяком случае доктором Борменталем наверняка. Никто не сравнивал себя с безответными домработницами того же профессора. А уж Шариков и Швондер вообще стали именами нарицательными и до сих пор употребляются исключительно в негативном контексте. Шариков - как тупое «быдло» (читай, весь советский народ), а Швондер - как представитель коммунистической номенклатуры, тоже весь из себя туповатый, но с чрезмерными амбициями. И вот им и противопоставляется потомственный дворянин, истинный интеллигент и светоч медицинской мысли - профессор Преображенский, нежно любящий высокое искусство, походы в оперу и напевать «От Севильи до Гренады»... Поскольку прошло уже достаточно много времени, я стал старше и, надеюсь, умнее, думаю, стоит разобраться с личностью данного профессора и попытаться вернуть доброе имя как Швондеру, так и непосредственно самому Шарикову.
В защиту Швондера могу сказать, что свою работу он делал хорошо - на последних страницах книги отмечено, что во вверенном ему доме, вопреки всем предсказаниям профессора, паровое отопление работало исправно. А вот защищать Чугункина-Шарикова всё-таки не стоит, потому что эти персонажи имеют весьма далёкое отношение к народу. Не Чугункины в своё время строили дома городами и развивали промышленность целыми отраслями, не Шариковы победили Третий Рейх, ранее подмявший под себя всех, до кого смог дотянуться. Единственная защита, которая нужна русскому народу - демонстрация того, чего при приписываемых ему пороках просто невозможно было бы совершить, благо наглядных пособий вокруг множество.
Шариков - это просто барчук, мальчик-мажор, недоросль вроде Митрофанушки. Всё своё короткое «детство» он прожил на всём готовом у богатого «родителя», который сначала не соизволил воспитать в нём социальную личность, а потом удивился внезапно полученному результату. Его отношение к «обыкновенной прислуге» - это именно отношение «позолоченной молодёжи», привыкшей видеть вокруг безмолвных слуг и бесправных рабов. Его отношение к «папаше» - это именно отношение сынка богатого родителя, мечтающего поскорее получить накопленное наследство, которым можно будет «распорядиться по своему разумению» (читай, весело пропить-промотать).
Чугункин, который непосредственно на месте действия не присутствует, но неоднократно упоминается - немного другой типаж. Он - люмпен. Такой же деклассированный элемент, совершенно не желающий принимать участия в трудовой деятельности, только сидящий на горбу не у конкретного элитария, а непосредственно у народных масс. А общее между этими индивидуумами одно - ни о какой «солидарности» между тружениками (неважно, умственного или физического труда) и бездельниками-захребетниками быть не может.
Отношение советской власти к таким вот люмпенам-тунеядцам, за исключением весьма короткого периода послереволюционных метаний, было однозначным и вскоре даже было прописано прямым текстом на уровне высшего государственного закона. В частности, статья 12 сталинской Конституции от 1936 года: «Труд в СССР является обязанностью и делом чести каждого способного к труду гражданина по принципу: «кто не работает, тот не ест». В СССР осуществляется принцип социализма: «от каждого по его способности, каждому - по его труду».
Однако сам профессор и сочувствующие ему граждане проводят демаркационную линию по другому рубежу. Я предлагаю вернуться к той сцене, когда председатель домкома Швондер с товарищами начинают разговор с просьбы отказаться от столовой, а профессор Преображенский завершает разговор словами: «Я буду обедать в столовой, как все нормальные люди».
Да, он, как «нормальный человек», обедает с доктором Борменталем в столовой. А где обедают Зина и Дарья Петровна? Так вот, согласно формальной логике, если «нормальный человек» должен иметь столовую, то человек, не имеющий отдельной комнаты для приёма пищи, оказывается «ненормальным».
Вот скажите, уважаемые читатели, многие ли из вас имеют в своих квартирах такую комнату? Скорее всего, вы (как и я) дома принимаете пищу или на кухне, или в спальне, или же в «кабинете», сидя за рабочим столом. То есть вы, по мнению новоявленных «преображенских», тоже являетесь «ненормальными», и современные «дельфины» считают себя вправе применять к нам, «анчоусам», вернувшееся в постсоветскую речь дореволюционное слово «быдло».
В целом же список условий для включения человеческой особи в категорию «нормальных» может варьироваться в весьма широких пределах в зависимости от личных пристрастий «оценщика». Например, в одном из эпизодов нового фильма «Хоттабыч» бандит мечтает о том, как на добытые деньги купит новую машину, построит дачу на Рублёвке и тоже «будет всё, как у людей». То есть для него все остальные - просто «кормовая база», скотина, которую можно запрягать, стричь, доить и резать, а главная цель в жизни - войти в число упомянутых «людей» и занять место на вершине пищевой цепочки.
А ведь для полного понимания сцены из обсуждаемой книги нужно понимать глубину жилищного кризиса послереволюционной России. Если вы совсем «не в теме», можете прочитать «Трактат о жилище» Михаила Афанасьевича Булгакова, который описывает быт и бытие людей, живших в те годы по пять и более человек в комнате. Но прежде чем инкриминировать «квартирный вопрос» большевикам, нужно задуматься о том, где и как все эти люди жили до Революции.
Гражданская война происходила без применения тяжёлой артиллерии, танковых боёв в городе и ковровых бомбардировок, которые могли бы привести к массовым разрушениям жилого фонда, и множества бездомных из-за неё появиться не могло. Следовательно, эти люди вообще никогда не имели своих квартир, а жили в фабричных бараках, где на человека приходилось лишь два квадратных метра койко-места, хорошо, если отгороженного от соседей какой-нибудь занавеской. И все эти «уплотнения» буржуев, владевших фабриками и заводами, несли только одну цель - расселение пролетариев, работающих на этих фабриках и заводах.
На «квартирный вопрос» есть только один ответ - «Строить надо». Именно этими словами Михаил Афанасьевич закончил свой «Трактат о жилище», именно это советская власть и делала все 70 лет, причём строила новые дома целыми городами. Да я сам живу в таком городе, заложенном в 1936-м году возле нового авиастроительного завода.
Другое дело, что строительство множества новых домов - процесс весьма сложный и долгий, а множеству людей крыша над головой нужна была незамедлительно, посему власть и «уплотняла» владельцев роскошных квартир. Тем более что всё равно они в своё время эти квартиры купили на деньги, полученные от эксплуатации тех же рабочих (или за оказание эксклюзивных услуг эксплуататорам). Между прочим, сам Швондер с товарищами, скорее всего, жили вчетвером в одной, путь и большой, комнате - ведь людям, въехавшим в разные комнаты, нет никакой необходимости в «кирпичах», «занавесках» и прочих «перегородках», о которых упоминал швейцар.
Опять же к прошлой статье было множество комментариев о том, что проклятые большевики якобы не пожелали оценить таланты профессора по достоинству и вообще хотели загнать его в какой-нибудь грязный подвал, дабы он там оперировал. А что же было на самом деле?
Здесь нужно понимать, что разруха была не в головах, а в промышленности. Страна только-только начала отправляться от последствий Первой Мировой Войны, послефевральских «свобод», Гражданской войны и иностранной интервенции. Уровень производства материальных благ мог предложить большей части населения страны только минимум, обеспечивающий физиологическое и культурное выживание. В такой ситуации увеличить уровень жизни профессора можно было только через ухудшение жизни других людей, в том числе через ухудшение ниже минимума, то есть обрекая кого-то на верную смерть.
В свою очередь Швондер предложил профессору всего лишь на время отказаться от определённой «статусной» роскоши - от комнаты, которую он использует всего по три часа в день, чтобы «обедать, как все нормальные люди» - дабы обеспечить нескольким другим людям хоть какие-то условия для жизни. Однако профессор посчитал это неприемлемым, потому что он не чувствовал никакой солидарности с теми людьми и потому что по его шкале ценностей «права и свободы» так называемого «нормального человека» находились несоизмеримо выше любых бед и страданий всех остальных людей. А значит, само предложение такого отказа для профессора было абсурдным.
И сейчас в обществе «нормальных людей» принято рассуждать о том, что не нужно «плодить нищету» - то есть направлять деньги на поддержку семей с меньшим уровнем доходов и на создание общественных благ вроде всеобщего образования и здравоохранения. Мол, пусть каждый обеспечивает свою жизнь самостоятельно, а если обеспечить не получается, то пусть живёт без образования или вообще не живёт. Нет даже попытки подумать о том, что через 20 лет эти люди могут поднять страну из нынешнего кризиса, потому что нет желания этот кризис замечать - ведь у «нормальных людей» никаких проблем нет, а «советские газеты» они не читают.
Причин здесь две. Во-первых, отсутствие солидарности и чувства принадлежности к одному народу, тем более что большинство «нормальных людей» давным-давно мысленно эмигрировало в «нормальную страну». Во-вторых, это твёрдая уверенность в том, что от ребёнка из бедной семьи не будет никакого толка, а значит инвестиции в воспитание и обучение детей «неправильных» родителей являются бессмысленной тратой денег.
О постулатах, на которых основывается такое убеждение, я расскажу в следующий раз, а пока я предлагаю вам найти ответ на весьма интересную задачу.
Условие: профессор мог избавиться от неприятного квартиранта самым простым и надёжным способом - позвонить очередному высокопоставленному пациенту, в очередной раз демонстративно бросить ключи (мол, квартиру оставляю Шарикову - пусть он оперирует), дабы того назначили на «ответственную должность» в далёком замкадье или вообще сдали куда надо за разбойное нападение.
Вопрос: почему Преображенский вместо этого выбрал самый сложный и опасный способ - начал операцию, которая очень легко могла закончиться летальным исходом, а значит, и арестом самого профессора по обвинению в умышленном убийстве с кучей отягчающих обстоятельств?
Оригинал здесь
Поговорим о солидарности, дихотомии и жизни человека в обществе. Солидарность может быть односторонней, дихотомия - ложной, а жизнь - бедной.
Примеры солидарности привести несложно. Большинству людей совершенно безразлична судьба одного «вокально-инструментального ансамбля», потому что «с каждым» такого случиться не может. В то же время другие беды, казалось бы, совершенно посторонних людей могут быть восприняты близко к сердцу как раз потому, что в следующий раз жертвой действительно может стать любой. Разумеется, это - не единственная причина для объединения людей, но для объяснения вполне сгодится.
В ходе спора вокруг некоторых тезисов, которые я затронул в своей прошлой статье, многие участники дискуссии проявили солидарность с профессором Преображенским. Что тут можно сказать? Надеюсь, что они пока просто не понимают, кого именно взялись защищать. И надеюсь, что защищают его только потому, что попали в ловушку ложной дихотомии.
Для тех, кто по каким-то причинам не прочитал статью Алексея Кравецкого, опубликованную практически одновременно с моей статьёй, в двух словах изложу суть проблемы. Дихотомия - это когда ты или с А, или с Б, без какой-либо возможности третьего варианта. Ну а ложная дихотомия - это когда тебя усиленно убеждают в том, что если ты по каким-то причинам не с А, то обязательно должен присоединиться к Б, хотя ещё существуют В, Г, Д и так далее по всему алфавиту.
В данном случае ложная дихотомия, которую начали усиленно внедрять в Перестойку, заключалась в том, что людей начали массово убеждать, что они если не Преображенские, то хотя бы Борментали. И живут гораздо хуже, чем в «нормальных странах», потому что вокруг них множество Шариковых-Чугункиных со Швондерами, которых «породила (!) Октябрьская Революция» и которых нужно «вернуть в естественное (!) состояние».
Попутно в сознание людей внедрялась мысль о том, что беды и страдания окружающих людей их волновать не должны, потому что лично они - Преображенские, а все вокруг - Шариковы. В результате навязывания ложной дихотомии множество людей перестало ощущать солидарность с окружающими и начало молча наблюдать за трагедией 90-х. Более того, отдельные граждане даже во весь голос приветствовали «возвращение» народа в «исходное состояние» прислуги для весьма узкой кучки элитариев.
Лживость этой дихотомии, если спокойно взглянуть на неё со стороны, очевидна. Ведь и Шариковы-Чугункины и Преображенские-Борментали представляли собой весьма малые части населения, а народ в лице большинства людей представляют совсем другие люди. Это очевидно хотя бы потому, что вопреки всем рассуждениям о «разрухе в головах» эти самые люди не только подняли страну из реальной послевоенной разрухи, но и подготовили её к самой страшной Войне, из которой наша страна вышла безусловным победителем.
К сожалению, эта ложная дихотомия временами приводит к противоположным уклонам. Например, Михаил Маркин год назад написал следующее:
В юности я, наверное, как и многие другие, зачитывался произведениями Михаила Булгакова. Особой популярностью в 90-е годы прошлого века пользовалось «Собачье сердце». А уж когда на экраны вышел художественный фильм, где замечательный актер Е.Евстигнеев сыграл главную роль - профессора Преображенского, то «Собачье сердце» стало чуть ли не массовым культом, с которого нужно «делать жизнь». Причём все почему-то считали себя если уж не самим Преображенским, то уж во всяком случае доктором Борменталем наверняка. Никто не сравнивал себя с безответными домработницами того же профессора. А уж Шариков и Швондер вообще стали именами нарицательными и до сих пор употребляются исключительно в негативном контексте. Шариков - как тупое «быдло» (читай, весь советский народ), а Швондер - как представитель коммунистической номенклатуры, тоже весь из себя туповатый, но с чрезмерными амбициями. И вот им и противопоставляется потомственный дворянин, истинный интеллигент и светоч медицинской мысли - профессор Преображенский, нежно любящий высокое искусство, походы в оперу и напевать «От Севильи до Гренады»... Поскольку прошло уже достаточно много времени, я стал старше и, надеюсь, умнее, думаю, стоит разобраться с личностью данного профессора и попытаться вернуть доброе имя как Швондеру, так и непосредственно самому Шарикову.
В защиту Швондера могу сказать, что свою работу он делал хорошо - на последних страницах книги отмечено, что во вверенном ему доме, вопреки всем предсказаниям профессора, паровое отопление работало исправно. А вот защищать Чугункина-Шарикова всё-таки не стоит, потому что эти персонажи имеют весьма далёкое отношение к народу. Не Чугункины в своё время строили дома городами и развивали промышленность целыми отраслями, не Шариковы победили Третий Рейх, ранее подмявший под себя всех, до кого смог дотянуться. Единственная защита, которая нужна русскому народу - демонстрация того, чего при приписываемых ему пороках просто невозможно было бы совершить, благо наглядных пособий вокруг множество.
Шариков - это просто барчук, мальчик-мажор, недоросль вроде Митрофанушки. Всё своё короткое «детство» он прожил на всём готовом у богатого «родителя», который сначала не соизволил воспитать в нём социальную личность, а потом удивился внезапно полученному результату. Его отношение к «обыкновенной прислуге» - это именно отношение «позолоченной молодёжи», привыкшей видеть вокруг безмолвных слуг и бесправных рабов. Его отношение к «папаше» - это именно отношение сынка богатого родителя, мечтающего поскорее получить накопленное наследство, которым можно будет «распорядиться по своему разумению» (читай, весело пропить-промотать).
Чугункин, который непосредственно на месте действия не присутствует, но неоднократно упоминается - немного другой типаж. Он - люмпен. Такой же деклассированный элемент, совершенно не желающий принимать участия в трудовой деятельности, только сидящий на горбу не у конкретного элитария, а непосредственно у народных масс. А общее между этими индивидуумами одно - ни о какой «солидарности» между тружениками (неважно, умственного или физического труда) и бездельниками-захребетниками быть не может.
Отношение советской власти к таким вот люмпенам-тунеядцам, за исключением весьма короткого периода послереволюционных метаний, было однозначным и вскоре даже было прописано прямым текстом на уровне высшего государственного закона. В частности, статья 12 сталинской Конституции от 1936 года: «Труд в СССР является обязанностью и делом чести каждого способного к труду гражданина по принципу: «кто не работает, тот не ест». В СССР осуществляется принцип социализма: «от каждого по его способности, каждому - по его труду».
Однако сам профессор и сочувствующие ему граждане проводят демаркационную линию по другому рубежу. Я предлагаю вернуться к той сцене, когда председатель домкома Швондер с товарищами начинают разговор с просьбы отказаться от столовой, а профессор Преображенский завершает разговор словами: «Я буду обедать в столовой, как все нормальные люди».
Да, он, как «нормальный человек», обедает с доктором Борменталем в столовой. А где обедают Зина и Дарья Петровна? Так вот, согласно формальной логике, если «нормальный человек» должен иметь столовую, то человек, не имеющий отдельной комнаты для приёма пищи, оказывается «ненормальным».
Вот скажите, уважаемые читатели, многие ли из вас имеют в своих квартирах такую комнату? Скорее всего, вы (как и я) дома принимаете пищу или на кухне, или в спальне, или же в «кабинете», сидя за рабочим столом. То есть вы, по мнению новоявленных «преображенских», тоже являетесь «ненормальными», и современные «дельфины» считают себя вправе применять к нам, «анчоусам», вернувшееся в постсоветскую речь дореволюционное слово «быдло».
В целом же список условий для включения человеческой особи в категорию «нормальных» может варьироваться в весьма широких пределах в зависимости от личных пристрастий «оценщика». Например, в одном из эпизодов нового фильма «Хоттабыч» бандит мечтает о том, как на добытые деньги купит новую машину, построит дачу на Рублёвке и тоже «будет всё, как у людей». То есть для него все остальные - просто «кормовая база», скотина, которую можно запрягать, стричь, доить и резать, а главная цель в жизни - войти в число упомянутых «людей» и занять место на вершине пищевой цепочки.
А ведь для полного понимания сцены из обсуждаемой книги нужно понимать глубину жилищного кризиса послереволюционной России. Если вы совсем «не в теме», можете прочитать «Трактат о жилище» Михаила Афанасьевича Булгакова, который описывает быт и бытие людей, живших в те годы по пять и более человек в комнате. Но прежде чем инкриминировать «квартирный вопрос» большевикам, нужно задуматься о том, где и как все эти люди жили до Революции.
Гражданская война происходила без применения тяжёлой артиллерии, танковых боёв в городе и ковровых бомбардировок, которые могли бы привести к массовым разрушениям жилого фонда, и множества бездомных из-за неё появиться не могло. Следовательно, эти люди вообще никогда не имели своих квартир, а жили в фабричных бараках, где на человека приходилось лишь два квадратных метра койко-места, хорошо, если отгороженного от соседей какой-нибудь занавеской. И все эти «уплотнения» буржуев, владевших фабриками и заводами, несли только одну цель - расселение пролетариев, работающих на этих фабриках и заводах.
На «квартирный вопрос» есть только один ответ - «Строить надо». Именно этими словами Михаил Афанасьевич закончил свой «Трактат о жилище», именно это советская власть и делала все 70 лет, причём строила новые дома целыми городами. Да я сам живу в таком городе, заложенном в 1936-м году возле нового авиастроительного завода.
Другое дело, что строительство множества новых домов - процесс весьма сложный и долгий, а множеству людей крыша над головой нужна была незамедлительно, посему власть и «уплотняла» владельцев роскошных квартир. Тем более что всё равно они в своё время эти квартиры купили на деньги, полученные от эксплуатации тех же рабочих (или за оказание эксклюзивных услуг эксплуататорам). Между прочим, сам Швондер с товарищами, скорее всего, жили вчетвером в одной, путь и большой, комнате - ведь людям, въехавшим в разные комнаты, нет никакой необходимости в «кирпичах», «занавесках» и прочих «перегородках», о которых упоминал швейцар.
Опять же к прошлой статье было множество комментариев о том, что проклятые большевики якобы не пожелали оценить таланты профессора по достоинству и вообще хотели загнать его в какой-нибудь грязный подвал, дабы он там оперировал. А что же было на самом деле?
Здесь нужно понимать, что разруха была не в головах, а в промышленности. Страна только-только начала отправляться от последствий Первой Мировой Войны, послефевральских «свобод», Гражданской войны и иностранной интервенции. Уровень производства материальных благ мог предложить большей части населения страны только минимум, обеспечивающий физиологическое и культурное выживание. В такой ситуации увеличить уровень жизни профессора можно было только через ухудшение жизни других людей, в том числе через ухудшение ниже минимума, то есть обрекая кого-то на верную смерть.
В свою очередь Швондер предложил профессору всего лишь на время отказаться от определённой «статусной» роскоши - от комнаты, которую он использует всего по три часа в день, чтобы «обедать, как все нормальные люди» - дабы обеспечить нескольким другим людям хоть какие-то условия для жизни. Однако профессор посчитал это неприемлемым, потому что он не чувствовал никакой солидарности с теми людьми и потому что по его шкале ценностей «права и свободы» так называемого «нормального человека» находились несоизмеримо выше любых бед и страданий всех остальных людей. А значит, само предложение такого отказа для профессора было абсурдным.
И сейчас в обществе «нормальных людей» принято рассуждать о том, что не нужно «плодить нищету» - то есть направлять деньги на поддержку семей с меньшим уровнем доходов и на создание общественных благ вроде всеобщего образования и здравоохранения. Мол, пусть каждый обеспечивает свою жизнь самостоятельно, а если обеспечить не получается, то пусть живёт без образования или вообще не живёт. Нет даже попытки подумать о том, что через 20 лет эти люди могут поднять страну из нынешнего кризиса, потому что нет желания этот кризис замечать - ведь у «нормальных людей» никаких проблем нет, а «советские газеты» они не читают.
Причин здесь две. Во-первых, отсутствие солидарности и чувства принадлежности к одному народу, тем более что большинство «нормальных людей» давным-давно мысленно эмигрировало в «нормальную страну». Во-вторых, это твёрдая уверенность в том, что от ребёнка из бедной семьи не будет никакого толка, а значит инвестиции в воспитание и обучение детей «неправильных» родителей являются бессмысленной тратой денег.
О постулатах, на которых основывается такое убеждение, я расскажу в следующий раз, а пока я предлагаю вам найти ответ на весьма интересную задачу.
Условие: профессор мог избавиться от неприятного квартиранта самым простым и надёжным способом - позвонить очередному высокопоставленному пациенту, в очередной раз демонстративно бросить ключи (мол, квартиру оставляю Шарикову - пусть он оперирует), дабы того назначили на «ответственную должность» в далёком замкадье или вообще сдали куда надо за разбойное нападение.
Вопрос: почему Преображенский вместо этого выбрал самый сложный и опасный способ - начал операцию, которая очень легко могла закончиться летальным исходом, а значит, и арестом самого профессора по обвинению в умышленном убийстве с кучей отягчающих обстоятельств?