«Гроздья гнева». И ещё раз о свободной торговле
Продолжаю цитировать фрагменты из книги «Гроздья гнева» Джона Стейнбека о реалиях капитализма в США 30-х годов.
Они вышли из сада в пыльный проход между двумя рядами красных домишек. Кое-где из дверей лился неяркий желтый свет керосиновых фонарей, а внутри, в полумраке, двигались черные тени. В дальнем конце прохода, прислонив винтовку к коленям, по-прежнему сидел караульный.
Том замедлил шаги, поравнявшись с ним.
- Здесь есть где помыться, мистер?
Караульный пригляделся к нему в темноте, потом сказал:
- Видишь цистерну?
- Да.
- Там шланг есть.
- А вода горячая?
- Подумаешь, важная птица! Ты кто - Джон Пиртойнт Морган, что ли?
- Нет, - сказал Том. - Что вы, что вы! Спокойной ночи, мистер!
Караульный презрительно фыркнул.
- Горячая вода! Вот новости! Скоро, чего доброго, ванну потребуют. - Он угрюмо посмотрел вслед Джоудам.
Из-за угла дома вышел второй караульный.
- Ты что, Мэк?
- Да все эти поганые Оки*. Спрашивает: «Горячая вода есть?»
Второй караульный опустил приклад на землю.
- Вот они, правительственные лагеря**, что делают. Эти, наверно, тоже там побывали. Нет, до тех пор, пока с правительственными лагерями не покончим, добра не будет. Не успеешь оглянуться, у тебя чистые простыни потребуют.
Мэк спросил:
- Ну, как там, за воротами?
- Весь день сегодня орали. Теперь федеральная полиция за них взялась. Достанется этим крикунам. Говорят, там какой-то один - высокий, худой - всех подзуживает. Сегодня его поймают, и тогда всей этой заварухе конец.
- Если все так просто уладится, пожалуй, мы останемся без работы, - сказал Мэк.
- Для нас работа всегда найдется. Ведь это Оки! За ними нужен глаз да глаз. А если уж очень притихнут, можно и расшевелить немножко.
- Вот снизят оплату, тогда, наверно, забеспокоятся.
- Ну еще бы! Да нет, ты не бойся - без работы сидеть не будем. Здешние хозяева не зевают.
*Оки - трудовые мигранты из штата Оклахома.
Жертвы дефарминга, которых землевладельцы массово заманивали в Калифорнию, дабы сбить цену на «рынке труда».
Не «чёрномазые» и не «мексиканцы», а самые обычные американцы из соседнего штата - но всё равно уже не люди, а «оки».
**Правительственные лагеря - поселения для трудовых мигрантов, созданные в рамках «нового курса» Рузвельта.
Благодаря даже небольшому федеральному финансированию и грамотному самоуправлению в этих лагерях удавалось обеспечивать хотя бы на минимально приемлемом уровне санитарно-гигиенические условия, оказание медицинских услуг, образование, культурный досуг - в общем, всё то, что позволяет человеку чувствовать себя человеком, а не «рабочей скотиной».
Этим правительственные лагеря Рузвельта выгодно отличались от «гувервиллей», которые регулярно разгонялись местной полицией, и поселений при частных предприятиях, которые контролировались собственниками.
- Да вот, - сказал Том, - узнали, что здесь есть работа. Подъезжаем, а на дороге полно полисменов - загнали нас на эту ферму. Сегодня мы собирали персики в саду. Я видел, какие-то люди стояли вдоль дороги, кричали нам вслед. А в чем дело, так никто мне и не сказал. Я решил сам разузнать. Кэйси, а ты как сюда попал?
Проповедник наклонился вперед, и его высокий бледный лоб попал в полосу желтого света.
- Чудно́е это заведение - тюрьма, - сказал он. - Вот удалялся я раньше в пустыню, как Христос, думал, искал. Иной раз, бывало, прояснится. А по-настоящему стало все ясно только в тюрьме. - Глаза у него были живые и веселые. - Большущая камера, все время в ней полно. Люди уходят, приходят. Ну, я, конечно, со всеми говорил.
- Ну еще бы! - сказал Том. - Тебе бы только поговорить. Если бы тебя вздернули на виселицу, ты бы и с палачом словечком перекинулся. Я таких говорливых в жизни не видал.
Все засмеялись. Один из них - пожилой, с морщинистым лицом - хлопнул себя по коленке.
- Всё время говорит, - сказал он. - А людям нравится - слушают его с удовольствием.
- Ведь он бывший проповедник, - сказал Том. - Признался он вам в этом?
Кэйси усмехнулся.
- Так вот, - снова начал он, - стал я кое в чем разбираться. В тюрьму разный народ попадает - кто за пьянство, а кто за воровство - и таких больше всего. И воруют большей частью по нужде. Понимаешь? - спросил он.
- Нет, - сказал Том.
- Ведь это все хорошие люди, понимаешь? А что их сгубило? Нужда. И мало-помалу я понял, что все зло в нужде. А до самой сути еще никак не докопаюсь. Как-то раз дают нам прокисшие бобы на обед. Один поднял крик, а толку никакого. Кричит - надсаживается. Надзиратель заглянул в камеру и ушел. Тогда второй начинает кричать. А потом мы все подхватили хором, тянем в одну ноту. И знаете, что было? Того и гляди стены рухнут от нашего крика. Вот тут и началось! Надзиратели забегали, засуетились. В конце концов принесли нам на обед другой еды. Понимаешь?
- Нет, - сказал Том.
Кэйси подпер подбородок ладонью.
- Может, другому не втолкуешь? - проговорил он. - Может, тебе самому до этого надо дойти? А где твоя кепка?
- Я без нее вышел.
- Как сестра?
- Раздалась - настоящая корова. Наверно, двойню родит. Живот впору на колеса ставить, все его руками поддерживает. А ты мне так и не объяснил, что здесь делается.
Пожилой сказал:
- Мы бастуем. Здесь объявлена забастовка.
- Что ж, пять центов с ящика не бог весть какие деньги, но прокормиться можно.
- Пять центов? - крикнул пожилой. - Пять центов? Вам платят пять центов?
- Да. Мы заработали сегодня полтора доллара.
В палатке наступила напряженная тишина. Кэйси молча смотрел в темноту.
- Слушай, Том, - сказал он наконец. - Мы приехали сюда работать. Нам пообещали пять центов. Народу собралось тьма-тьмущая. Пришли в сад, а нам заявляют: два с половиной цента. На это и один не прокормишься, а если у тебя дети… Мы отказались. Нас выгнали. Тут откуда ни возьмись нагрянули полисмены. А теперь вам платят пять центов. И ты думаешь, так и будут платить по пяти центов, когда забастовка кончится?
- Не знаю, - сказал Том. - Пока что платят.
- Слушай, - продолжал Кэйси. - Мы хотели остановиться все в одном месте, а нас погнали, как свиней, в разные стороны, кого куда. А скольких избили! Как свиней. А вас, как свиней, загнали в ворота. Мы долго не продержимся. Среди нас есть такие, у кого два дня крошки во рту не было. Ты вернешься туда?
- Хочу вернуться, - ответил Том.
- Так вот… расскажи там людям. Объясни им, что они морят нас голодом, а себе нож в спину всаживают. Вот увидишь - с нами разделаются, а потом вы и ахнуть не успеете, как вам сбавят до двух с половиной центов.
- Попробую, расскажу. Только не знаю, как это сделать. Я в жизни такой охраны не видал - все с ружьями. Наверно, и говорить друг с другом не велено. Все мимо проходят - даже не здороваются. Глаза книзу, слова лишнего не услышишь.
- Все-таки попробуй, Том. Как только мы уйдем отсюда, оплату сразу снизят до двух с половиной центов. А ты сам знаешь, что это такое - нарвать и перетаскать тонну персиков за один доллар. - Он опустил голову. Нет… так нельзя. Так даже сыт не будешь… Не прокормишься.
- Попробую, что выйдет.
- А как мать поживает?
- Ничего. Ей очень понравилось в правительственном лагере. Душевые, горячая вода.
- Да… я про них слышал.
- Там было хорошо. Только работы не нашли. Пришлось уехать.
- Надо бы и мне побывать в таком лагере, - сказал Кэйси. - Посмотреть, как там живут. Говорят, полисмены туда не показываются.
- Там люди сами себе полисмены.
Кэйси вскинул голову.
- А беспорядки были? Драки, воровство, пьянство?
- Не было, - ответил Том.
- Ну а если с кем сладу нет - тогда как? Что тогда делают?
- Выгоняют из лагеря.
- А таких много?
- Да нет, - сказал Том. - Мы прожили там месяц, и всего один случай был.
Глаза у Кэйси заблестели. Он повернулся к остальным.
- Слышали? Что я говорил? Полисмены не столько пресекают беспорядки, сколько сами их разводят. Слушай, Том. Ты попробуй поговори с людьми, пусть они тоже бастуют. Дня через два самое время. Ведь персики поспели. Объясни им все.
- Не пойдут, - сказал Том. - Пять центов, а на остальное им плевать.
- Да ведь пять центов платят только штрейкбрехерам.
- Этого им не вдолбишь. Пять центов. Вот что для них самое главное.
- А ты все-таки попробуй.
- Отец не пойдет, я знаю. Отмахнется - не его дело.
- Да, - сокрушенно проговорил Кэйси. - Пожалуй, верно. Ему сначала надо на собственной шкуре все это испытать.
- Мы наголодались, - сказал Том. - А сегодня было мясо на ужин. Думаешь, отец откажется от мяса ради других? Розе надо пить молоко. Думаешь, мать заморит ее ребенка только потому, что за воротами какие-то люди глотку дерут?
Кэйси грустно сказал:
- Хотел бы я, чтобы они это поняли. Поняли бы, что мясной обед только так и можно себе обеспечить… А, да что там! Устал я. Иной раз чувствуешь: устал, нет больше сил. Помню, был у нас в камере один человек. Его засадили при мне за то, что хотел организовать союз. В одном месте удалось. А потом налетели «бдительные». И знаешь, что было? Те самые люди, которым он хотел помочь, отступились от него - начисто. Боялись с ним рядом показаться: «Уходи отсюда. С тобой опасно». Он обижался, горевал, а потом ничего, обошлось. «Не так уж это плохо, говорит, когда знаешь, как бывало в прежние времена. После французской революции всем вожакам головы поснимали. Но ведь мы не для собственного удовольствия это делаем, а потому, что не можем иначе. У нас это сидит в самом нутре. Вот, например, Вашингтон. Боролся за революцию, а потом вся сволочь на него ополчилась. И с Линкольном то же самое - его смерти тоже добивались».
- Да, тут удовольствием и не пахнет, - сказал Том.
- Какое там! Он еще говорил: «Мы делаем все, что можем. А самое главное - это чтобы все время хоть не намного, а шагать вперед. Там, может, и назад попятишься, а все-таки не на полный шаг. Это можно доказать, говорит, и этим все оправдывается. Значит, даром ничего не было сделано, хоть, может, так и покажется на первый взгляд».
- А ты все такой же, - сказал Том. - Все разглагольствуешь. Вот возьми моего братца Эла. Он только и знает, что бегать за девчонками. Больше ему ничего не надо. Дня через два и тут какую-нибудь найдет. Весь день об этом думает, всю ночь этим занимается. Плевал он на всякие там шаги - вперед, назад, в сторону.
- Правильно, - сказал Кэйси. - Правильно. Что ему в жизни положено, то он и выполняет. И так все, не только он один.
Человек, сидевший у входа в палатку, откинул полу.
- Что-то неладно дело, - сказал он.
Кэйси выглянул наружу.
- А что такое?
- Сам не знаю. Не сидится мне. Пугливый стал, хуже кошки.
- Да что случилось?
- Не знаю. Чудится что-то, а прислушаешься - ничего нет.
- Пугливый ты стал, верно, - сказал пожилой. Он поднялся и вышел. А через минуту заглянул в палатку. - Надвигается большая черная туча. Гроза будет. Вот что его взбудоражило - электричество. - И он снова скрылся в темноте. Остальные двое встали и вышли наружу.
Кэйси тихо сказал:
- Им всем не по себе. Полисмены то и дело грозят: изобьем, выгоним вас всех отсюда. А меня считают вожаком, потому что я много говорю.
Пожилой снова заглянул в палатку.
- Кэйси, погаси фонарь и выходи. Тут что-то неладно.
Кэйси прикрутил фитиль. Огонек нырнул вниз, вспыхнул и погас. Кэйси ощупью выбрался наружу. Том - следом за ним.
- Что такое? - тихо спросил Кэйси.
- Да не знаю. Слушай.
Громкое кваканье лягушек, сливающееся с тишиной. Сухое резкое стрекотанье кузнечиков. Но на этом фоне слышались и другие звуки - приглушенные шаги в той стороне, где была дорога, похрустыванье комьев земли под ногами, шелест кустов вдоль ручья.
- Я что-то ничего не разберу. Неясно. Может, нам только чудится? - успокаивал их Кэйси. - Мы сейчас все начеку. Нет, я ничего не слышу. А ты, Том?
- А я слышу, - ответил Том. - Да… слышу. По-моему, окружают. Давайте лучше уйдем отсюда.
Пожилой шепнул:
- Под мост… вон туда. Эх, не хочется палатку оставлять.
- Пошли, - сказал Кэйси.
Они тихо двинулись вдоль ручья. Арка моста чернела впереди, точно пещера. Кэйси нагнулся и нырнул под мост. Том за ним. Их ноги соскользнули с откоса в воду. Они прошли футов тридцать, прислушиваясь к собственному дыханию, гулко отдававшемуся под сводами. Потом вышли на другую сторону и выпрямились.
Громкий крик:
- Вот они! - Две полоски света поймали их, уткнулись им в лицо, ослепили. - Стой, ни с места! - Голоса шли из темноты. - Это он и есть. Лобастый черт! Он самый.
Кэйси, как слепой, смотрел на огонь. Он дышал тяжело.
- Слушайте, - сказал он. - Вы не ведаете, что творите. Вы детей хотите уморить голодом.
- Молчать, красная сволочь!
На свет вышел грузный, приземистый человек. В руках у него была новенькая белая палка от кирки.
Кэйси повторил:
- Вы не ведаете, что творите.
Человек замахнулся. Кэйси нырнул вниз. Тяжелая палка с глухим стуком ударила его по виску, и Кэйси рухнул на бок, в темноту.
- Стой, Джордж, ты, никак, убил его.
- Посвети, - сказал Джордж. - Поделом тебе, сволочь! - Полоска света ткнулась вниз, пошарила по земле и нашла размозженную голову Кэйси.
Том стоял, глядя на проповедника. Полоска света выхватила из темноты грузные ноги и новенькую белую палку. Том кинулся молча. Он завладел палкой. Удар пришелся по плечу… Промах. Он сам это почувствовал. Но во второй раз палка со всей силой опустилась на голову, и когда человек упал, на него обрушилось еще три удара. Полоски света заметались из стороны в сторону. Раздались крики, топот, треск кустарника. Том стоял над бесчувственным телом. И вдруг - слепящий удар палкой по голове. Ему показалось, что его пронизало током. А секунду спустя он уже бежал вдоль берега, пригибаясь чуть не к самой земле. Позади слышалось шлепанье ног по воде. Он круто свернул в сторону и, продираясь между кустами, забрался в самую их чащу. И замер там. Погоня приближалась, полоски света шарили вдоль ручья. Он ползком поднялся по откосу. Дальше был фруктовый сад. Но крики доносились и сюда. Он пригнулся и побежал по грядкам; комья земли шуршали, летели у него из-под ног. Впереди вдоль оросительной канавы темнел кустарник, окаймлявший луг. Он перелез через изгородь, продрался сквозь кусты винограда и черной смородины и, хрипло дыша, лег на землю. Он ощупал онемевшее лицо и нос. Нос был разбит, по подбородку струйкой стекала кровь. Он лежал на земле ничком до тех пор, пока мысли у него не прояснились. Потом медленно подполз к канаве, умылся холодной водой, оторвал лоскут от подола рубашки, намочил его и прижал к скуле и носу. Израненное лицо заломило от холода.
Черное пятно грозовой тучи стояло на горизонте, окруженное яркими звездами. Кругом снова все затихло.
Безоружная борьба неорганизованных рабочих за увеличение рыночной цены своего труда в условиях концентрации капитала выглядит примерно так и примерно также заканчивается. Потому что деньги - это власть, реализуемая через возможность денег нанимать силу для подавления попыток организации. И нанимать охранников-держиморд оказывается выгоднее, чем платить труженникам нормальную зарплату.
А посему рабочие начинают организовываться с оружием в руках. И в конечном итоге самые организованные уничтожают капиталистов: одних - как класс, а других - физически.
Запись опубликована Логово скорпиона. You can comment here or there.