Разговор о равенстве перед законом 1
- Ещё один фрагмент из книги Джека Лондона «Железная пята»
- Дикари индейцы не так жестоки и кровожадны, как ваши капиталисты, - отвечал Эрнест.
В эту минуту я ненавидела его.
- Вы нас не знаете. Совсем мы не жестоки и не кровожадны!
- Докажите! - В голосе его звучал вызов.
- Как могу я доказать это… вам? - Я не на шутку рассердилась.
Эрнест покачал головой.
- Мне вы можете не доказывать; докажите себе.
- Я и без того знаю.
- Ничего вы не знаете, - отрезал он грубо.
- Дети, дети, не ссорьтесь, - попробовал успокоить нас папа.
- Мне дела нет… - начала я возмущенно, но Эрнест прервал меня:
- Насколько мне известно, вы или ваш отец, что одно и то же, состоите акционерами Сьеррской компании.
- Какое это имеет отношение к нашему спору? - негодовала я.
- Ровно никакого, если не считать того, что платье, которое вы носите, забрызгано кровью. Пища, которую вы едите, приправлена кровью. Кровь малых детей и сильных мужчин стекает вот с этого потолка. Стоит мне закрыть глаза, и я явственно слышу, как она капля за каплей заливает все вокруг.
…
- Этого человека зовут Джексон, - сказал Эрнест.
- Такому здоровяку следовало бы работать, а не торговать вразнос, - раздраженно отозвалась я.
- Взгляните на его левый рукав, - мягко сказал Эрнест.
Я взглянула - рукав был пустой.
- За кровь этого человека вы тоже в ответе, - все так же миролюбиво продолжал Эрнест. - Джексон потерял руку на работе, он старый рабочий Сьеррской компании, однако вы, не задумываясь, выбросили его на улицу, как гонят со двора разбитую клячу. Когда я говорю «вы», я имею в виду вашу администрацию, всех тех, кому акционеры Сьеррской компании поручили управлять своим предприятием, кому они платят жалованье. Джексон - жертва несчастного случая. Его погубило желание сберечь Компании несколько долларов. Ему бы оставить без внимания кусочек кремня, попавший в зубья барабана, - поломались бы два ряда спиц, зато рука была бы цела. А Джексон потянулся за кремнем; вот ему и размозжило руку по самое плечо. Дело было ночью. Работали сверхурочно. Те месяцы принесли акционерам особенно жирные прибыли. Джексон простоял у машины много часов, мускулы его потеряли упругость и гибкость, движения замедлились. Тут-то его и зацапала машина. А ведь у него жена и трое детей.
- Что же сделала для него Компания? - спросила я.
- Ничего. Виноват! Кое-что сделала: она опротестовала иск Джексона о возмещении за увечье, предъявленный им после выхода из больницы. К услугам Компании, как вам известно, опытнейшие юристы.
- Вы освещаете дело односторонне, - уверенно сказала я. - Может, вам не все известно. Человек этот, должно быть, дерзко вел себя.
- Дерзко вел себя? Ха-ха-ха! - саркастически рассмеялся Эрнест. - Человек с начисто отхваченной рукой осмелился кому-то дерзить! Нет, Джексон смирный, безответный малый. Таких художеств за ним не водится.
- А суд? - не сдавалась я. - Если бы все было так, как вы говорите, дело не решилось бы против Джексона.
- Главный юрисконсульт Компании, полковник Ингрэм, весьма искушенный юрист. - С минуту Эрнест пристально смотрел на меня, потом сказал: - Вот, мисс Каннингхем, вам бы заняться делом Джексона. Расследуйте этот судебный казус.
- Я и без вашего совета собиралась это сделать, - холодно ответила я.
- Прекрасно. - Он смотрел на меня с подкупающим добродушием. - Я расскажу, где его найти. Но только мне страшно подумать, что раскроет вам рука Джексона.
Сам Джексон не произвел на меня большого впечатления. Он ютился с семьей в покосившейся хибарке, на окраине города, у самого залива, в тесном соседстве с болотом. Вокруг домика, в огромных лужах, затянутых густой зеленоватой пеной, гнила стоячая вода, распространяя невыносимую вонь.
Джексон оказался именно тем тихим, безответным малым, каким описал его Эрнест. Он что-то мастерил во время нашего разговора и ни на минуту не отрывался от своей работы. Но как он ни был кроток и забит, мне все же почудились нотки озлобления в его голосе, когда он сказал:
- Уж местечко сторожа они могли бы мне дать.
Он разговаривал неохотно и показался бы мне тупицей, если бы не та ловкость, с какой он работал, управляясь одной рукой. Наблюдая за его проворными движениями, я с удивлением спросила:
- Как же это вы так оплошали, Джексон, что ухитрились потерять руку?
Он задумчиво посмотрел на меня и покачал головой.
- Сам не знаю. Так уж получилось.
- Неосторожность? - не отставала я.
- Нет, - отвечал он. - Я бы не сказал. Нас тогда замучили сверхурочной работой, и я, видно, устал. Я ведь семнадцать лет оттрубил на этой фабрике и скажу вам, что большинство несчастных случаев бывает как раз перед гудком. За весь рабочий день их не наберется столько. Когда много часов простоишь у машины, всякое соображение теряешь. На моей памяти сколько народу перекалечило! Иной раз так изувечит человека, что родная мать не узнает.
- И много вы знаете таких случаев?
- Сотни. С ребятишками тоже бывает.
За исключением этих страшных подробностей рассказ Джексона не дал мне ничего нового. На мой вопрос, не погрешил ли он против правил обращения с машиной, Джексон отрицательно покачал головой.
- Я правой рукой сбросил привод, а левой думал выхватить кремень. Мне бы, конечно, надо проверить, точно ли я освободил колесо. А я понадеялся на себя, вот в чем моя ошибка. Ремень соскочил только наполовину, и мне втянуло левую руку по самое плечо.
- Больно было? - посочувствовала я.
- Да уж что хорошего, когда машина дробит тебе кости.
Джексон плохо представлял себе, что было на суде, и только повторял, что суд «ничего ему не присудил». Он считал, что ему повредили показания мастеров и главного управляющего. «Не по совести они показывали», - повторял он. Я решила допросить этих свидетелей.
Одно не подлежало сомнению: положение Джексона самое бедственное. Жена у него постоянно хворает, а сам он своей торговлей не может прокормить семью. Они много задолжали за квартиру, и старший мальчуган, лет одиннадцати, недавно поступил на фабрику.
- Уж местечко сторожа они могли бы для меня найти, - сказал мне Джексон, прощаясь.
- Как мог Джексон дать убийственные для себя показания? Ведь прав-то был он?
- Что значит прав? - ответил он вопросом на вопрос. - Видите эти книги? - И он показал на ряды полок, тянувшиеся вдоль стен его крошечной конторы. - Все это мной изучено от корки до корки. Зато я теперь знаю, что одно дело - правда, а другое - закон. Спросите любого юриста. Что такое правда, вам расскажут в воскресной школе; а закон - он здесь, в этих книгах.
- Вы хотите сказать, что Джексон был прав, но что это не помешало ему проиграть дело? Вы хотите сказать, что судья Колдуэлл судит не по правде?
Адвокат вызывающе уставился на меня, но постепенно воинственный задор потух в его глазах.
- Поймите и меня тоже, - опять захныкал он. Ведь они разыграли не только Джексона, они и меня оставили в дураках. Поймите, в каком я оказался положении. Полковник Ингрэм - светило юридического мира. Если б он не был светилом, думаете, Сьеррская компания поручала бы ему свои дела? И не только Сьеррская, а и Эрстоновский земельный синдикат, Берклийское акционерное общество и три электрокомпании - Окленд, Сан-Леандро и Плезантонская. Он поверенный корпораций, а поверенные корпораций получают большие оклады не для того, чтобы проваливать дела в суде. Как вы думаете, почему одна только Сьеррская компания платит полковнику Ингрэму двадцать тысяч в год? Потому что он стоит этих денег! Я не стою таких денег. Если бы я стоил хотя бы половину, я не промышлял бы чем бог пошлет и не брался бы за такие дела, как иск Джексона. Как вы думаете, много бы я заработал, выиграв это дело?
- Очевидно, вы обокрали бы Джексона, - ответила я.
- Можете не сомневаться, - рассердился адвокат. - Жить-то мне надо, как вы полагаете?
- Но у него жена и дети, - пожурила я его.
- А у меня, думаете, нет жены и детей? И ни одна душа, кроме меня, не заботится о том, есть ли у них кусок хлеба.
Лицо его внезапно посветлело, он достал часы и показал мне на внутренней стороне крышки карточку женщины с двумя девочками.
- Вот они. Взгляните. Нелегко им живется, бедняжкам. Я мечтал отправить их на дачу, если бы удалось выиграть дело Джексона. Они у нас все хворают. Но какая там дача! На это нужны средства.
- Так Джексон все-таки был прав? - спросила я уже с порога.
- Еще бы! Сначала я даже верил, что можно выиграть это дело. Но жене не говорил, - из осторожности, знаете, чтобы зря не волновать ее. Очень уж ей, бедняжке, хотелось на дачу.
- Почему вы не сказали суду, что Джексон старался спасти машину? - спросила я Питера Донелли, одного из мастеров, дававших показания на суде.
Он долго думал, прежде чем ответить. Потом боязливо огляделся и сказал:
- Потому что у меня славная жена и трое ребятишек - таких ребят поискать надо, - вот почему!
- Я вас не понимаю, - сказала я.
- Проще говоря, мне бы не поздоровилось…
- Вы хотите сказать…
Но он прервал меня с ожесточением:
- Я хочу сказать то, что сказал. Я не первый год работаю на фабрике. Вот таким мальчишкой стал за машину и достиг кое-чего. Нелегко мне это далось. Сейчас я мастер, заметьте; и если я буду тонуть, ни одна душа на фабрике не окажет мне помощи. Когда-то и я был членом союза, но во время последних двух забастовок соблюдал интересы Компании. Меня и ославили штрейкбрехером. И теперь ни один рабочий не согласился бы со мной выпить, если бы я ему предложил. Видите, как меня разукрасили? Это неведомо откуда на голову мне сыплются кирпичи. Нет мальчишки у прядильной машины, который не бранил бы меня последними словами, стоит мне отвернуться. Один друг у меня на свете - Компания. Тут не то что мой долг, тут и хлеб мой и жизнь моих детей… Вот почему я и шагу не сделаю против Компании.
- Ну, а Джексон? Правильно, что его лишили компенсации?
- Нет, неправильно. Он работал добросовестно. И человек он смирный, мы за ним ничего плохого не знаем.
- Значит, вы не сказали на суде правду, как присягали?
Он покачал головой.
- Правду, всю правду и одну только правду? - торжественно произнесла я.
Что-то исступленное мелькнуло в его взгляде. Он поднял глаза - не на меня, на небо.
- Пусть мою душу и тело терзает вечный огонь - я все вытерплю ради моих детей! - сказал он.
Управляющий Генри Даллес, господинчик с лисьей физиономией, смерил меня наглым взглядом и наотрез отказался отвечать. Я так и не добилась от него ни одного слова в объяснение его поведения на суде. Больше посчастливилось мне с другим мастером, Джемсом Смитом. На первый взгляд его угрюмое лицо не сулило ничего хорошего. Вскоре выяснилось, что и он не волен в своих словах и поступках, но по развитию этот человек показался мне выше простого рабочего. Также, как и Питер Донелли, он подтвердил, что Джексону полагалась компенсация. Он даже сказал, что недобросовестно и жестоко было выбросить на улицу беспомощного калеку, пострадавшего на производстве, и добавил, что случай с Джексоном не единственный: Компания на все пойдет, чтобы не дать рабочему компенсации за увечье.
- Это стоило бы акционерам не одну сотню тысяч в год, - сказал он.
Я вспомнила дивиденды, выплаченные нам последний раз, - мое нарядное платье, книги, купленные для отца; вспомнила слова Эрнеста о том, что платье у меня залито кровью рабочих, - и внутренне поежилась.
- В своих показаниях вы умолчали о том, что Джексон пострадал, желая спасти машину от поломки, - сказала я.
- Да, умолчал. - Смит сурово стиснул губы. - Я сказал, что Джексон поплатился за собственную небрежность и что Компания тут ни при чем.
- Он действительно проявил небрежность?
- Называйте, как хотите. Человек не в силах выдержать такую работу. У него сдают нервы.
Я невольно заинтересовалась Смитом. Он и в самом деле не был похож на простого рабочего.
- Вы, по-видимому, образованнее многих рабочих, - сказала я.
- Я получил среднее образование, - ответил Смит. - Пока учился, работал дворником. Собирался и в университет. Но после смерти отца пришлось все бросить и пойти работать. Моей мечтой было стать натуралистом, - смущенно прибавил он, словно признаваясь в непозволительной слабости. - Я очень люблю животных. А вот пришлось поступить на фабрику. Потом стал мастером, женился, пошли дети, то да се - словом, я уже себе не хозяин.
- Что вы этим хотите сказать? - спросила я.
- Я объясняю, чем вызвано мое поведение на суде, почему я согласился дать требуемые показания.
- Кто их от вас потребовал?
- Полковник Ингрэм. Он научил меня, как отвечать на суде.
- И это погубило Джексона?
Смит кивнул. По лицу его расползался темный румянец.
- У Джексона жена и двое детей, он их единственный кормилец.
- Знаю, - спокойно подтвердил Смит, хотя лицо его все больше багровело.
- Скажите, - продолжала я. - Трудно вам было из человека, каким вы были, скажем, в старших классах, превратиться в такого, который способен так держаться на суде?
Внезапность последовавшего взрыва ошеломила меня и испугала. Смит, выйдя из себя, чертыхнулся и стиснул кулаки, словно готов был меня избить.
- Простите, - сказал он, опомнившись. - Да, это было трудновато. А теперь пора вам уходить. Вы из меня вытянули все, что хотели, но предупреждаю, вы просчитаетесь, если вздумаете где-нибудь на меня сослаться. Я вам ничего не сказал, так и знайте; тем более что свидетелей у вас нет. Я буду отрицать каждое ваше слово, - если понадобится, под присягой.
- Я тут занялась делом Джексона, - сразу начала я.
Эрнест насторожился и, по-видимому, с интересом ждал рассказа. В глазах его я читала уверенность, что прежние мои взгляды уже поколеблены.
- С ним и правда обошлись бесчеловечно, - призналась я. - Я… я даже думаю, что кровь его в самом деле стекает с нашей крыши.
- Разумеется, - сказал Эрнест. - Если бы с Джексоном и его товарищами по несчастью поступали как должно, не видать бы вам таких дивидендов.
- Боюсь, что у меня навсегда пропал вкус к красивым платьям, - сказала я.
- В мешковине вы будете чувствовать себя не лучше, - совершенно серьезно заметил Эрнест. - На джутовых фабриках такие же порядки. Да и везде то же самое. Вся наша хваленая цивилизация воздвигнута на крови и полита кровью, и ни мне, ни вам, и никому другому не стереть со лба кровавого клейма. С кем же вам удалось поговорить?
Я рассказала ему все.
- Да, никто из этих людей в себе не волен, - заметил Эрнест. - Все они пленники промышленной машины. И самое страшное то, что путы, привязывающие их к этой машине, впиваются им в сердце. Дети, хрупкая, юная поросль, взывают к их нежности - и этот инстинкт повелительнее догматов морали. Мой отец был не лучше. Он обманывал, воровал, готов был на любой бесчестный поступок, только бы накормить меня и моих братьев и сестер. Он тоже был невольником промышленной машины, - она искалечила его жизнь, преждевременно состарила его и убила.
…
- Кстати, раз вы уж заняты тем, что губите свое душевное спокойствие, как я занят тем, что гублю душевное спокойствие епископа, хорошо бы вам навестить миссис Уиксон и миссис Пертонуэйт. Мужья их, как вы знаете, главные акционеры Сьеррской компании. Как и все мы, грешные, обе эти дамы привязаны к промышленной машине, с той лишь разницей, что они забрались на самую вышку.
Запись опубликована Логово скорпиона. You can comment here or there.