Письмо тридцать девятое. Вороны, стажировка в оркестре, маразмы, полевой выход
14 марта. День №115
Светать стало рано. Когда утром дежурный по роте включил телевизор, половина личного состава по привычке повскакивала с кроватей, но опомнившись, что в выходные подъём на час позже, улеглась обратно.
На утреннем разводе наконец-то стало понятно, что мы стоим лицо именно на восток - солнце стало подниматься настолько высоко, что впереди стоящая казарма перестала его загораживать, и весь учебный центр с трудом смотрел прямо, сощурив глаза.
Вороны похожи на старых бабок, в солнечный день выползающих во двор и рассаживающихся на лавках у подъезда. Они переговариваются между собой, стараясь не мешать друг другу и при малом количестве соблюдая очередь. Сначала одна набирает полную грудь воздуха, аж отгибаясь назад, потом громко каркает, освобождая лёгкие и наклоняясь вперёд. так повторяется два-три раза, затем эстафету перенимает другая.
Снова большой наряд для 221 и 222 взводов, поэтому, как обычно, вместе с ними пошёл и наш 223-й. заступающий наряд спал до обеда в то время, как остатки сначала тупо сидели на табуретах, а потом гоняли на лыжах - освобождённые убирали помещения роты. После обеда наряд пошёл заступать, а остальные спали.
Путём странных перетурбаций с в дижениях по части и заменой просмотра фильма работами в столовой я попался под машинку “цирюльника” и постригся.
Ужин был королевский, потому что пельменей на нашу роту наварили раза в полтора больше, чем было нужно, поэтому все обожрались, а остатки, не вместившиеся в желудок раздали остальным солдатикам.
Вечером раздавали посылки. Курсанты набрасывались на чужое добро коршунами и буквально разрывали коробки, потроша содержимое - люди от жадности стали превращаться в зверей.
Постирал летние штаны и шапку второй раз.
15 марта. День №116
Комбат окончательно отправил меня с пареньком со взвода стажироваться музыкантами в клуб, но руководителя оркестра не было, поэтому играть на медных духовых нас стали учить сами музыканты старого созыва. Баритон и тенор оказались невероятно сложными по способу звукоизвлечения и разными по размеру, но не строению инструментами. Одиночные гудения выдувать с горем пополам получалось, но сыграть комбинацию никак не выходило, хоть и старались больше часа.
В это время одна из рот 1-го батальона репетировала выступление (приуроченное к Дню Победы, но должное произойти в марте) включающее несколько песен и юмористическую сценку. Всё время до обеда мы проторчали в зале, наблюдая за происходящим.
День новый и странный. Снег уже не шёл пару суток, поэтому сугробы были за выходные расчищены и окантованы почти до идеала. но нас всё-равно отправили утром чистить территорию. Сержант сказал - солдат сделал. мы похватали лопаты и стали собирать ничего, потому что нечего было. А как только собрали, вернулись в казарму. Но это было не единственной странностью. В клубе нам выдали по бревну и велели отнести в столярную мастерскую. Как только это выполнили, велели отнести их назад. Главное, чтобы солдат был всегда занят - нашёл бревно и носи его весь день.
После обеда весь батальон в обязательном порядке проходил флюорографическое обследование в подъехавшем к казарме специальном КамАЗе. Несколько человек по результатам обследования отправили в госпиталь.
Постиранная второй раз и высохшая шапка, окрасилась изнутри чёрными пятнами, стала твёрдая и чёрствая, плюс села, что носить её желание совсем пропало. Она стала вонять смесью краски и старых носков.
В связи с наметившимся полевым выходом на те суток, который не будет выходом как таковым, а лишь тремя днями плотных боевых учений и стрельбами из-за “неблагоприятных погодных условий и высокой заболеваемости личного состава”, была произведена тренировка по “подъёму по тревоге” вместо свободного вечернего времени - так вышло, что свободы у роты в этот день вообще не было.
16 марта. День №117
К подъёму в роту прибыли офицеры, командиры различных подразделений, и командир части, посмотреть, как у нас проходит учебная тревога - столько командиров не собиралось здесь ещё никогда.
Прозвучала команда: “Рота, подъём, тревога!”, - и понеслось... Нам доходчиво пояснили, что разговаривать в присутствии такого количества начальства не следует, поэтому всё шло как по писаному. мы ходили по “малому” и “большому кругу” экипирования по тревоге: туалет-обувь-верхняя одежда и умывальные принадлежности; оружие-РХБЗ-вещмешки - каждое наше действие и все передвижения командир батальона пояснял собравшемуся командованию.
После завтрака и развода начались занятия первого дня полевого выхода:
- прицеливание с помощью командирского ящика;
- тренировка действий при стрельбе из положения лёжа;
- изучение материальной части автомата Калашникова;
- неполная разборка автомата и его сборка после неполной разборки;
- формы доклада после выполнения стрельб.
(продолжение следует)
Светать стало рано. Когда утром дежурный по роте включил телевизор, половина личного состава по привычке повскакивала с кроватей, но опомнившись, что в выходные подъём на час позже, улеглась обратно.
На утреннем разводе наконец-то стало понятно, что мы стоим лицо именно на восток - солнце стало подниматься настолько высоко, что впереди стоящая казарма перестала его загораживать, и весь учебный центр с трудом смотрел прямо, сощурив глаза.
Вороны похожи на старых бабок, в солнечный день выползающих во двор и рассаживающихся на лавках у подъезда. Они переговариваются между собой, стараясь не мешать друг другу и при малом количестве соблюдая очередь. Сначала одна набирает полную грудь воздуха, аж отгибаясь назад, потом громко каркает, освобождая лёгкие и наклоняясь вперёд. так повторяется два-три раза, затем эстафету перенимает другая.
Снова большой наряд для 221 и 222 взводов, поэтому, как обычно, вместе с ними пошёл и наш 223-й. заступающий наряд спал до обеда в то время, как остатки сначала тупо сидели на табуретах, а потом гоняли на лыжах - освобождённые убирали помещения роты. После обеда наряд пошёл заступать, а остальные спали.
Путём странных перетурбаций с в дижениях по части и заменой просмотра фильма работами в столовой я попался под машинку “цирюльника” и постригся.
Ужин был королевский, потому что пельменей на нашу роту наварили раза в полтора больше, чем было нужно, поэтому все обожрались, а остатки, не вместившиеся в желудок раздали остальным солдатикам.
Вечером раздавали посылки. Курсанты набрасывались на чужое добро коршунами и буквально разрывали коробки, потроша содержимое - люди от жадности стали превращаться в зверей.
Постирал летние штаны и шапку второй раз.
15 марта. День №116
Комбат окончательно отправил меня с пареньком со взвода стажироваться музыкантами в клуб, но руководителя оркестра не было, поэтому играть на медных духовых нас стали учить сами музыканты старого созыва. Баритон и тенор оказались невероятно сложными по способу звукоизвлечения и разными по размеру, но не строению инструментами. Одиночные гудения выдувать с горем пополам получалось, но сыграть комбинацию никак не выходило, хоть и старались больше часа.
В это время одна из рот 1-го батальона репетировала выступление (приуроченное к Дню Победы, но должное произойти в марте) включающее несколько песен и юмористическую сценку. Всё время до обеда мы проторчали в зале, наблюдая за происходящим.
День новый и странный. Снег уже не шёл пару суток, поэтому сугробы были за выходные расчищены и окантованы почти до идеала. но нас всё-равно отправили утром чистить территорию. Сержант сказал - солдат сделал. мы похватали лопаты и стали собирать ничего, потому что нечего было. А как только собрали, вернулись в казарму. Но это было не единственной странностью. В клубе нам выдали по бревну и велели отнести в столярную мастерскую. Как только это выполнили, велели отнести их назад. Главное, чтобы солдат был всегда занят - нашёл бревно и носи его весь день.
После обеда весь батальон в обязательном порядке проходил флюорографическое обследование в подъехавшем к казарме специальном КамАЗе. Несколько человек по результатам обследования отправили в госпиталь.
Постиранная второй раз и высохшая шапка, окрасилась изнутри чёрными пятнами, стала твёрдая и чёрствая, плюс села, что носить её желание совсем пропало. Она стала вонять смесью краски и старых носков.
В связи с наметившимся полевым выходом на те суток, который не будет выходом как таковым, а лишь тремя днями плотных боевых учений и стрельбами из-за “неблагоприятных погодных условий и высокой заболеваемости личного состава”, была произведена тренировка по “подъёму по тревоге” вместо свободного вечернего времени - так вышло, что свободы у роты в этот день вообще не было.
16 марта. День №117
К подъёму в роту прибыли офицеры, командиры различных подразделений, и командир части, посмотреть, как у нас проходит учебная тревога - столько командиров не собиралось здесь ещё никогда.
Прозвучала команда: “Рота, подъём, тревога!”, - и понеслось... Нам доходчиво пояснили, что разговаривать в присутствии такого количества начальства не следует, поэтому всё шло как по писаному. мы ходили по “малому” и “большому кругу” экипирования по тревоге: туалет-обувь-верхняя одежда и умывальные принадлежности; оружие-РХБЗ-вещмешки - каждое наше действие и все передвижения командир батальона пояснял собравшемуся командованию.
После завтрака и развода начались занятия первого дня полевого выхода:
- прицеливание с помощью командирского ящика;
- тренировка действий при стрельбе из положения лёжа;
- изучение материальной части автомата Калашникова;
- неполная разборка автомата и его сборка после неполной разборки;
- формы доклада после выполнения стрельб.
(продолжение следует)