Призраки на обоях. Рассказ.
Призраки на обоях
Рассказ.
«Зачем брать отель на одну ночь?»
И мы остановились на ночлег в доме, который нам добровольно предоставили знакомые друзей. Страшная вещь - знакомые друзей. Вроде и знакомые, и незнакомые одновременно. Люди, с которыми тебя, по крайней мере, на первых порах, связывает лишь одно имя - имя общего знакомого. И ты его повторяешь, как мантру первые минуты и даже часы, пока не поймешь кто перед тобой.
Дом с окнами на Тбилисскую площадь, на окраине старого Батуми.
Наше жилье - огороженная часть этого двухэтажного дома, не отличалась ни особыми удобствами, ни интерьером. Коммунальные условия царских времен, ремонт и мебель из общего советского прошлого, и вид из окна на еще не наступившее светлое настоящее.
Она быстро заснула, потому что обладала от природы даром, засыпать без проволочек в незнакомых помещениях. Она заснула, не раздеваясь, и не снимая пестрого покрывала со старой кровати. Я укрыл ее старым пыльным каштановым пледом, лежащем рядом.
Она заснула, а я не мог заснуть. Так часто бывает. Почти всегда.
Я лежал рядом с ней и чувствовал, как тело начинает чесаться. Кровать явно отдавала запахом кошек, на которых у меня аллергия. Пришлось перейти в залу и лечь на старый диван с потертой зеленой обшивкой, с двумя продолговатыми подушками по краям.
Тикают часы.
Стандартные коричневые полки, заставленные стертыми мрачными корешками книг на грузинском языке. На непонятном языке. Ни одной русской или латинской буквы на три полки книг. Ни одного знакомого знака. Ад это чужые, так да?
Знакомая с детства лакированная мебель, немецкий сервиз, пара ваз из Чехословакии. Ковры с обычным восточным узором. Руки продолжают чесаться от кошачьей шерсти. В ванной комнате с сантехникой времен Карибского кризиса нет воды. На полу пластиковые бутылки из-под Пепси колы наполненные водой. Надо было брать отель. Даже на ночь. Черт бы побрал, всех знакомых, и их знакомых в Батуми. Хотя нет. Не надо так. Сколько лет я не мыл руки , подливая самому себе воду? А я уже и забыл, как это неудобно. И как приятно звучит текущая из крана вода, даже хлорированная, московская.
Возвращаюсь в залу. Осматриваюсь.
Все те же вещи недружелюбно смотрят на меня. А почему недружелюбно? Потому что я чужой, или потому что дождь, или освящение слабое. Или потому что мне надо спать?
Вдруг я понимаю, что все они знакомы мне по разным годам моего прошлого, и все они каким-то чудом, собрались здесь, в городе Батуми, в 2012 году в три часа ночи. Собрались, видимо, чтобы что-то сказать, о чем-то напомнить. Вещи, созданные в странах, которых уже нет на карте, в веке, который догорел, людьми, которые со всем этим так и не смирились.
Надо спать.
Не спиться. Почему, не ясно. Очередной поворот в длинной гонке за сном. Идет дождь. Непрерывно, с той самой минуты, как мы приземлились в этом городе, идет дождь. Монотонно. Не переставая, но и не усиливаясь.
Сажусь за письменный стол и пытаюсь почитать книгу, которую взял с собой. Серен Кьеркегор. «Евангелие страданий». Близкий и понятный автор. Полка письменного стола неудобно упирается в ногу. Дождь стучит по старому подоконнику и отвлекает еще больше. А может это не дождь отвлекает, а контуры знакомой мебели вокруг? Или осязание знакомой поверхности лакированного стола? Или сердцебиение часов в тишине? Дыхание фарфоровых статуэток? Косой взгляд незнакомых книжных корешков? Или мысль об отсутствующей воде?
Нет брат Серен, не получается у нас диалог сегодня. Надо дожить до завтра. Завтра будет дорога, столица, отель, новая мебель и вода в кране.
Надо лечь. Для начала надо лечь. На диван с серо-зелеными продолговатыми подушками. Мы их называли мутаки. По центру подушки чьей-то головой за долгие годы оставлена впадина. Выключить свет и лечь. Положа голову на оставленную кем-то впадину на подушке.
А может этот кто-то давно умер? Или умер недавно? И сейчас смотрит, как я лежу на его подушке. На продавленной его головой впадине. Даже странно, какая она удобная после всех этих мыслей.
Темно. Но свет с площади освящает комнату, отсвечивая с поверхности стола и стеклянных дверей стенки.
Спи.
Не могу.
Не могу понять, в чем дело, но голова ясна как после утреннего контрастного душа и чашки кофе. По площади проезжает машина. Свет ее фар скользит по потоку и стекает по стенам.
Стоп. Кто это? Там, на стене? Знакомый силуэт. Лицо? Фигура? Глаза?
Нет. Это все обои. Такие же, как были на даче, или дома у бабушки, или где-то еще… Где-то где я не спал и вглядывался в этот узор, в эти линии, в эти изгибы…
Сколько ночей я, будучи ребенком, не мог заснуть, смотря как лучи автомобильных фар гуляют по моей комнате, скользят по ее стенам, выхватывая из темноты отдельные фрагменты моих надежд и страхов. Не умея заснуть от будоражащего сознания предстоящей жизни, я ждал очередную проезжающую машину, чтобы при свете ее фар перейти от одной мечты к другой. От одного сценария моего будущего счастья к другому.
В городе моего детства, как и тут, в Батуми, машины ночью проезжали редко, и для каждой мечты оставалось достаточно времени. В Москве же, даже в спальном районе, даже поздней ночью, поток машин был настолько плотный, что мысли не успевали продумываться, мечты - окраситься, надежды - созреть. И со временем, ночное бдение превратилась из времени мечтаний во время беспокойства. Смутного беспокойства.
Еще час.
Скоро должно светать. Раньше это был верный признак того, что скоро заснешь, или встанешь с кровати, чтобы пойти в школу. Но Бог его знает, когда светает в портовом городе Батуми в сентябре, да и вставать чтобы пойти в школу мне давно уже не нужно. Пришлось сесть, потом встать, потом снова лечь. Повторить это много раз. И наконец, снова сесть. Смотреть в окно. И стараться не думать. Больше не думать. Ни о чем, и особенно о том, что надо заснуть. Ни о чем не думать и просто смотреть в окно.
Все маленькие закавказские города похожи, а в темноте и не разберешь какие буквы на вывеске магазина, армянские или грузинские. Время стерлось. Обои прошлого и настоящего слились в единый узор. Крыши старого Батуми стали сереть в ожидании первых рассветных лучей. Как же хорошо. И легко. Легко.
Я поразительно счастлив.
Я сижу за старым лакированным столом, с томом Серена Кьеркегора и смотрю на Тбилисскую площадь города Батуми. Я жду рассвет. Я слушаю как с уважением перед утром, заканчивается дождь. Я вижу, как небесная тьма начинает разбавляться светом.
Я счастлив.
Роберт Мамиконян
2012 г.