Гарики на старость
«Полон жизни мой жизненный вечер, я живу, ни о чём не скорбя; здравствуй, старость, я рад нашей встрече, а ведь мог и не встретить тебя!» (Игорь Губерман)
Автор этого замечательного четверостишия на два года старше меня, но в нашем возрасте эта разница уже не существенна, и я с удовольствием разделяю его впечатления о жизни, его отношения к ней, его самоиронию и неистребимый оптимизм.
«Дряхлеет мой дружеский круг, любовных не слышится арий, а пышный розарий подруг уже не цветник, а гербарий»
Но и в гербарии он находит, чему радоваться.
«Нас маразм не обращает в идиотов, а в склерозе много радости для духа: каждый вечер - куча новых анекдотов, каждой ночью - новая старуха»
Первый сборник его Гариков я купил в конце 70-х и начал читать уже в автобусе по дороге на работу. Ну и, конечно, не мог не поделиться своей находкой со всем русскоязычным составом нашего отдела. Часа два минимум никто не отходил от моего стола. Ну, как можно было нам, ещё недавним «олим»*, а некоторым даже успевшим поучаствовать в войнах Израиля, спокойно слушать такие недвусмысленные дифирамбы в свой адрес?
«По ночам начальство чахнет и хиреет, дикий сон морозит царственные яйца: что китайцы вдруг воюют, как евреи, а евреи расплодились, как китайцы»
Четверостишиями Игоря Губермана заполнены многие страницы Интернета, но его поэмы, написанные в той же ироничной манере, встречаются значительно реже. И вот, перелистывая тот первый сборник «Еврейские Дацзыбао», я вспомнил его поэму, и впечатление, которое она оставила тогда, больше 40 лет назад. (В старости это не редкость...)
Вот она. Неувядающая)))
«Монтигомо неистребимый Коган»
На берегах Амазонки в середине нашего века было обнаружено племя дикарей, говорящих на семитском диалекте. Их туземной жизни посвящается поэма.
Идут высокие мужчины, по ветру бороды развеяв;
тут первобытная община доисторических евреев.
Законы джунглей, лес и небо, насквозь прозрачная река…
Они уже не сеют хлеба и не фотографы пока.
Они стреляют фиш из лука и фаршируют не спеша;
а к синагоге из бамбука пристройка есть - из камыша.
И в ней живет - без жен и страха - религиозный гарнизон:
Шапиро - жрец, Гуревич - знахарь и дряхлый резник Либензон.
Его повсюду кормят, любят - он платит службой и добром:
младенцам кончики он рубит большим гранитным топором.
И жены их уже не знают, свой издавая первый крик,
что слишком длинно обрубает глухой завистливый старик…
Они селились берегами вдали от сумрака лиан,
где бродит вепрь - свинья с рогами - и стонут самки обезьян.
Где конуса клопов-термитов, белеют кости беглых коз
и дикари-антисемиты едят евреев и стрекоз.
Где горы Анды, словно Альпы, большая надпись черным углем:
"Евреи! Тут снимают скальпы! Не заходите в эти джунгли!"
Но рос и вырос дух бунтарский, и в сентябре, идя ва-банк,
собрал симпозиум дикарский народный вождь Арон Гутанг.
И пел им песни кантор Дымшиц, и каждый внутренне горел;
согнули луки и, сложившись, купили очень много стрел.
…Дозорный срезан. Пес - не гавкнет. По джунглям двинулся как танк
бананоносый Томагавкер и жрец-раскольник Бумеранг.
В атаке нету Мордехая, но сомкнут строй, они идут;
отчизну дома оставляя, семиты - одного не ждут!
А Мордехай - в нем кровь застыла - вдоль по кустам бежал, дрожа,
чем невзначай подкрался с тыла, антисемитов окружа…
Бой - до триумфа - до обеда! На час еды - прощай, война.
Евреи - тоже людоеды, когда потребует страна.
Не верьте книгам и родителям. История темна, как ночь.
Колумб (Аид), плевав на Индию, гнал каравеллы, чтоб помочь.
Еврейским занявшись вопросом, Потемкин, граф, ушел от дел;
науки бросив, Ломоносов Екатерину поимел.
Ученый, он боялся сплетен и только ночью к ней ходил.
Старик Державин их заметил и, в гроб сходя, благословил.
В приемных Рима подогретый, Крестовый начался поход;
Вильям Шекспир писал сонеты, чтоб накопить на пароход.
…Но жил дикарь - с евреем рядом. Века стекали с пирамид.
Ассимилировались взгляды. И кто теперь антисемит?
Хрустят суставы, гнутся шеи, сраженье близится к концу,
и два врага, сойдясь в траншее, меняют сахар на мацу.
В жестокой схватке рукопашной ждала победа впереди.
Стал день сегодняшний - вчерашним; никто часов не заводил.
И эта мысль гнала евреев, она их мучила и жгла:
ведь если не смотреть на время, не знаешь, как идут дела.
А где стоят часы семитов, там время прекращает бег;
в лесу мартышек и термитов пещерный воцарился век.
За пищей вглубь стремясь податься, они скрывались постепенно
от мировых цивилизаций и от культурного обмена.
И коммунизм их - первобытен, и в шалашах - портрет вождя,
но в поступательном развитии эпоху рабства обойдя,
и локоть к локтю, если надо, а если надо, грудь на грудь,
в коммунистических бригадах к феодализму держат путь…
-----------------
* олим (иврит) - новые репатрианты