Рдейские дневники
Холм, Ельно, 4-5 апреля 2018
На старой берёзе у дома хрипло по-весеннему орал грач, раскачиваясь в такт своим крикам и раскрыв хвост. В утренних солнечных лучах грач был и не чёрный вовсе, а буро-рыжий и чуточку даже золотой. Я стоял на обочине дороги и ждал заповедниковскую машину. Третий раз уже за весну я еду в вагончик на север заповедника. Третий раз уже, а настоящая весна всё толком и не начинается. В прошлые разы там полно было снега повсюду и довольно тихо в плане весенних голосов. Посмотрим, что на этот раз.
В Ельно снегу оказалось и вправду сильно меньше, чем в прошлые разы. Но звук вокруг оставался ещё мартовским. С болотной стороны ровным фоном бурлили тетерева, по краям болота - по луговинам и залежам пели и сражались друг с другом серые сорокопуты. Из осинника кричал седой дятел. На Порусье шипела и на кого-то ругалась американская норка. Не на меня точно, а на кого я не разглядел. Но зато записал её возмущение.
После обеда звука стало ещё меньше. В полной тишине я записывал песни серых сорокопутов, а потом дроби белоспинных дятлов. В таком звуковом вакууме записи получались просто эталонные. Даже обыкновенной овсянке было не по себе от такой тишины. Она пробовала спеть свою песню, но никак не могла закончить строфу, и каждый раз обрывалась на полуслове «зи-зи-зи-зи-зи..., зи-зи-зи-зи-зи..., зи-зи-зи-зи-зи...».
Но весна всё же двигается, вон ополовники уже достраивают своё гнездо. Ещё день-два и вся эта мартовская тишина закончится. Скоро-скоро буду я записывать птиц в весенних хорах, гоняться за гармонией и волноваться, что всё проносится слишком быстро. На таких размышлениях, вдруг вспомнилось мне, что сегодня 90 лет со дня рождения Бориса Николаевича Вепринцева - пионера природной звукозаписи. Что в моём Пущино прямо сейчас юбилейная конференция, посвящённая ему. Там, наверно, собрались те, кто его помнит, те, кто с ним работал и вообще разные специалисты в области изучения птичьих голосов, биоакустики. Наверняка, Симон Эльевич Шноль что-нибудь рассказывает. Эх, по хорошему мне бы тоже надо быть там. Да узнал я о конференции слишком поздно, уже здесь в заповеднике, вот незадолго до выезда в Ельно.
Б.Н. Вепринцев у гнезда исландского песочника, Таймыр. Фото С.Э. Шноля
Я топил печку в вагончике, готовил себе ужин и всё думал о Борисе Николаевиче. Мне не удалось пересечься с ним, слишком рано его не стало. Но благодаря ему я живу в Пущино, записываю птиц. Вот благодаря ему я вообще-то и здесь в заповеднике. Борис Николаевич оказался замечательным примером для меня такой работы, такого дела. До знакомства с записями Вепринцева я просто неплохо знал голоса птиц и интересовался природой, да пробовал себя и там и сям. А потом узнал о Вепринцеве, послушал его пластинки знаменитые «Голоса весны», «Птицы СССР» и другие. А главное встретил его друзей - Владимира Владимира Леоновича в Туркмении, а потом Симона Эльевича Шноля в Пущино.
Тогда, почти двадцать лет назад, когда я думал, что мы неплохо обосновались в Германии, пришло мне сообщение от друга Лёхи - «Вовчик, позвони Симону Эльевичу у него есть для тебя дело...» и телефонный номер. Я звоню из Марбурга в Пущино, а на другом конце провода знакомый голос.
- Володя, у меня для вас предложение, от которого вы не сможете отказаться. Я готов передать для вас ставку научного сотрудника в вепринцевскую фонотеку. Возвращайтесь, принимайтесь за работу.
И вот, осталась позади игрушечная Германия, глинтвейн на холодных улицах, Романтическое рождество в Париже и Новый 2000 Год на высоте 2000 метров над уровнем моря на горе в Альпах. И уже 18 лет я рыскаю по свету в поисках новых звуков, неизведанных голосов и голосов известных, но мало записанных. Пытаюсь сохранить в архивах не нашу, но великую культуру, культуру птичьего пения. Можно сказать, иду вслед за Борисом Николаевичем.
В темноте я вышел на улицу из вагончика. Подмораживало. Включил рекордер, чтобы лучше слышать. Тишина. Полная тишина. И тут вдалеке с болота «бебебебе» прокричал белый куропач.
На следующее утро, на рассвете, сразу с вагончика объяли меня настоящий апрельский звук и тот весенний неповторимый запах последних утренних морозов. С порога слышны были тетерева, первые чёрные дрозды, первая зарянка, дроби дятлов. У овсянки наконец-то, получалось спеть свою песню до конца, да ещё как!
Я шёл лесной дорогой вдоль поющего птицами болота и опять вспомнил про юбилей Бориса Николаевича, и что я пропустил встречу, посвящённую его памяти. А потом подумал, что Борису Николаевичу приятно было бы знать, что спустя много лет, на следующее утро после девяностолетия со дня его рождения кто-то идёт с микрофоном в руке за птичьими голосами по голубой лесной дороге навстречу розовому рассвету и хрустит свежим ночным ледком.
На старой берёзе у дома хрипло по-весеннему орал грач, раскачиваясь в такт своим крикам и раскрыв хвост. В утренних солнечных лучах грач был и не чёрный вовсе, а буро-рыжий и чуточку даже золотой. Я стоял на обочине дороги и ждал заповедниковскую машину. Третий раз уже за весну я еду в вагончик на север заповедника. Третий раз уже, а настоящая весна всё толком и не начинается. В прошлые разы там полно было снега повсюду и довольно тихо в плане весенних голосов. Посмотрим, что на этот раз.
В Ельно снегу оказалось и вправду сильно меньше, чем в прошлые разы. Но звук вокруг оставался ещё мартовским. С болотной стороны ровным фоном бурлили тетерева, по краям болота - по луговинам и залежам пели и сражались друг с другом серые сорокопуты. Из осинника кричал седой дятел. На Порусье шипела и на кого-то ругалась американская норка. Не на меня точно, а на кого я не разглядел. Но зато записал её возмущение.
После обеда звука стало ещё меньше. В полной тишине я записывал песни серых сорокопутов, а потом дроби белоспинных дятлов. В таком звуковом вакууме записи получались просто эталонные. Даже обыкновенной овсянке было не по себе от такой тишины. Она пробовала спеть свою песню, но никак не могла закончить строфу, и каждый раз обрывалась на полуслове «зи-зи-зи-зи-зи..., зи-зи-зи-зи-зи..., зи-зи-зи-зи-зи...».
Но весна всё же двигается, вон ополовники уже достраивают своё гнездо. Ещё день-два и вся эта мартовская тишина закончится. Скоро-скоро буду я записывать птиц в весенних хорах, гоняться за гармонией и волноваться, что всё проносится слишком быстро. На таких размышлениях, вдруг вспомнилось мне, что сегодня 90 лет со дня рождения Бориса Николаевича Вепринцева - пионера природной звукозаписи. Что в моём Пущино прямо сейчас юбилейная конференция, посвящённая ему. Там, наверно, собрались те, кто его помнит, те, кто с ним работал и вообще разные специалисты в области изучения птичьих голосов, биоакустики. Наверняка, Симон Эльевич Шноль что-нибудь рассказывает. Эх, по хорошему мне бы тоже надо быть там. Да узнал я о конференции слишком поздно, уже здесь в заповеднике, вот незадолго до выезда в Ельно.
Б.Н. Вепринцев у гнезда исландского песочника, Таймыр. Фото С.Э. Шноля
Я топил печку в вагончике, готовил себе ужин и всё думал о Борисе Николаевиче. Мне не удалось пересечься с ним, слишком рано его не стало. Но благодаря ему я живу в Пущино, записываю птиц. Вот благодаря ему я вообще-то и здесь в заповеднике. Борис Николаевич оказался замечательным примером для меня такой работы, такого дела. До знакомства с записями Вепринцева я просто неплохо знал голоса птиц и интересовался природой, да пробовал себя и там и сям. А потом узнал о Вепринцеве, послушал его пластинки знаменитые «Голоса весны», «Птицы СССР» и другие. А главное встретил его друзей - Владимира Владимира Леоновича в Туркмении, а потом Симона Эльевича Шноля в Пущино.
Тогда, почти двадцать лет назад, когда я думал, что мы неплохо обосновались в Германии, пришло мне сообщение от друга Лёхи - «Вовчик, позвони Симону Эльевичу у него есть для тебя дело...» и телефонный номер. Я звоню из Марбурга в Пущино, а на другом конце провода знакомый голос.
- Володя, у меня для вас предложение, от которого вы не сможете отказаться. Я готов передать для вас ставку научного сотрудника в вепринцевскую фонотеку. Возвращайтесь, принимайтесь за работу.
И вот, осталась позади игрушечная Германия, глинтвейн на холодных улицах, Романтическое рождество в Париже и Новый 2000 Год на высоте 2000 метров над уровнем моря на горе в Альпах. И уже 18 лет я рыскаю по свету в поисках новых звуков, неизведанных голосов и голосов известных, но мало записанных. Пытаюсь сохранить в архивах не нашу, но великую культуру, культуру птичьего пения. Можно сказать, иду вслед за Борисом Николаевичем.
В темноте я вышел на улицу из вагончика. Подмораживало. Включил рекордер, чтобы лучше слышать. Тишина. Полная тишина. И тут вдалеке с болота «бебебебе» прокричал белый куропач.
На следующее утро, на рассвете, сразу с вагончика объяли меня настоящий апрельский звук и тот весенний неповторимый запах последних утренних морозов. С порога слышны были тетерева, первые чёрные дрозды, первая зарянка, дроби дятлов. У овсянки наконец-то, получалось спеть свою песню до конца, да ещё как!
Я шёл лесной дорогой вдоль поющего птицами болота и опять вспомнил про юбилей Бориса Николаевича, и что я пропустил встречу, посвящённую его памяти. А потом подумал, что Борису Николаевичу приятно было бы знать, что спустя много лет, на следующее утро после девяностолетия со дня его рождения кто-то идёт с микрофоном в руке за птичьими голосами по голубой лесной дороге навстречу розовому рассвету и хрустит свежим ночным ледком.