Пир горой
Кордон Кабаний, Сихотэ-Алинский заповедник, осень 2021
Утро в распадке Кабаний началось с крика тетеревятника «тьяй-тьяй-тьяй-тьяй-тьяй». Уф, наконец-то - подумал я. До этого момента, схваченная предрассветным морозцем, кедровая тайга была абсолютно безмолвна. Слышно было только шум ключа-ручья у кордона, но, чем дальше я уходил по сухому распадку, тем тише становился и этот единственный звук. Я уже начал беспокоиться, что утро на главном хребте Сихотэ-Алиня вообще пройдёт в тишине. И тут закричал тетеревятник, казалось, он дал сигнал всем остальным к началу нового дня. Сразу далеко хрипло заорали кедровки, близко затюкал поползень, потом в стороне ещё один и ещё. Тайга оживала. Я ждал утренней песни изюбря, но похоже изюбря-рогача в распадке не было, а то бы день открыл его протяжный переливающийся брачный крик. В один момент дятлы: жёлны и большие пёстрые забарабанили как весной. Всего на две минуты тайга наполнилась дробями дятлов, а затем отовсюду послышались деловитые дятловые и поползнёвые стуки в поисках корма. Две минуты хватило дятлам обменяться сигналами, проверить всё ли в порядке с соседями. Теперь все они торопливо кормились. Кроме дятлов слышно ещё было цыки бурундуков, волнение рыжих дроздов и беспокойство синехвосток (тихое «тк-тк-тк»). И всё-таки, несмотря на утро, звуков в тайге было немного, да и далековато всё для моих микрофонов. Эх, видно поздновато уже по сезону для хорошего звука. Уже почти середина октября. Так думал я, шагая по лесной дороге вверх на перевал. Деревья обступали меня со всех сторон, некоторые стволы были увиты лианами актинидий, некоторые просто шершавые, другие бархатные, на зелёной пихточке краснели ягоды лимонника. Солнце тронуло вершины сопок и там сразу вспыхнули золотом среди синевато-зелёной кедровой тайги верхушки жёлтых берёз. Подходящее название у дерева для этого времени года.
Над тайгой молча летели кедровки с набитыми кедровыми орешками подъязычными мешками, в этих тяжёлых зобах, изогнутых шеях и кедровочьей невозмутимости было что-то верблюжье. Наконец я дошёл до поворота, где над дорогой росли несколько старых кедров. А это что за звуки? Сухая осыпавшаяся листва шуршала со всех сторон. Ух! А тут-то пир горой! Кедровки своими мощными клювами сбивали кедровые шишки с верхних ветвей, откуда-то из поднебесья. И вцепившись в шишку клювами и лапами, падали вместе с шишкой на землю, только чуть-чуть подтормаживая падение взмахами крыльев. Доставив шишки в управляемом спуске на землю, кедровки долбили их изо всех сил, доставая из-под изогнутых чешуй орехи и набивая ими подъязычные мешки. Шишки были крупные, с загнутыми как крыши у китайских пагод чешуйками, все покрытые сахарными каплями душистой смолы. У кедровок от смолы пачкались клювы, и они то и дело вскакивали на нижние ветви и боковыми движениями чистили об ветки свои длинные клювы, один в один как разбойники точат свои ятаганы. Какие-то шишки кедровкам не удавалось удержать, и они их просто теряли. Тут-то на стук падения и появлялись, шурша листвой, бурундуки и белки, прилетали поползни. Бурундуки садились на шишку верхом и начинали набивать орехами защёчные карманы, смешно надуваясь мордочкой. Чёрные, совсем не похожие на европейских рыжих милах, белки таскали тяжёлые шишки в зубах, подняв их над землёй, и разделывали шишку уже в укромных местах. Большие черноголовые дубоносы, сверкая среди зелёной кедровой хвои мангового цвета клювами, доставали орехи сразу на деревьях. И они же ещё и пели - красиво, нежно и флейтово, но недолго, только, когда солнечные лучи наконец коснулись кедров у меня над головой. Тяжело давались орехи поползням. Я наблюдал, как один поползень, чтобы добраться до душистого и сладкого ядрышка, больше минуты долбил орех клювом, пристроив орех на веточке.
Где-то здесь ещё должны были быть гималайские медведи, они тоже любят подзаправиться кедровыми орехами на зиму. Вчера один вот прямо здесь недалеко перебежал нашей машине дорогу. Наверно, сидит сейчас неподалёку на вершине кедра среди шишек, а мне и не видно. Я только иногда слышу трески разные, возможно от крупных животных.
Смотрел я вокруг себя по сторонам, и везде кипела жизнь. Обитатели тайги торопились перед зимой. Кому-то нужно было наделать запасов, распихать по укромным уголкам орехи и шишки, кому-то просто наесться. На меня никто не обращал внимания. К обеду, правда, когда утренний ажиотаж несколько утих, некоторые белки позволили себе поволноваться по поводу моего присутствия - по-беличьи поцокать, попрыгать на ветках, поскакать, злобно топоча, с жужжащим звуком вверх по стволам. А одна белка даже порычала на меня с ветки, это было смешно и мило, и я при этом успел записать её рычание на рекордер.
Вечером, однако, всё таёжное броуновское движение утихло. Об утреннем пире напоминали только разбросанные повсюду шишки целые, наполовину надгрызенные или обшелушенные совсем, до основания, ячеистые как пустые кукурузные початки. Было тихо. Молча летели над таёжными хребтами куда-то кедровки. Солнце скрылось за сопками. Я ждал свиста воробьиного сычика, вчера в этом месте мы слышали токовой свист самца. Но вместо него пришла белка-летяга. Она прыжками взобралась на тонкую голую ветку облетевшего уже клёна. Посидела с пару минут комочком (белки-летяги отлично умеют превращаться в пушистые комочки с хвостиком). А потом нырнула, как детский самолётик, в сумеречную синь, вниз по ущелью. И даже не видно было, куда она приземлилась. Летяга просто растворилась в подступающей ночи.
Утро в распадке Кабаний началось с крика тетеревятника «тьяй-тьяй-тьяй-тьяй-тьяй». Уф, наконец-то - подумал я. До этого момента, схваченная предрассветным морозцем, кедровая тайга была абсолютно безмолвна. Слышно было только шум ключа-ручья у кордона, но, чем дальше я уходил по сухому распадку, тем тише становился и этот единственный звук. Я уже начал беспокоиться, что утро на главном хребте Сихотэ-Алиня вообще пройдёт в тишине. И тут закричал тетеревятник, казалось, он дал сигнал всем остальным к началу нового дня. Сразу далеко хрипло заорали кедровки, близко затюкал поползень, потом в стороне ещё один и ещё. Тайга оживала. Я ждал утренней песни изюбря, но похоже изюбря-рогача в распадке не было, а то бы день открыл его протяжный переливающийся брачный крик. В один момент дятлы: жёлны и большие пёстрые забарабанили как весной. Всего на две минуты тайга наполнилась дробями дятлов, а затем отовсюду послышались деловитые дятловые и поползнёвые стуки в поисках корма. Две минуты хватило дятлам обменяться сигналами, проверить всё ли в порядке с соседями. Теперь все они торопливо кормились. Кроме дятлов слышно ещё было цыки бурундуков, волнение рыжих дроздов и беспокойство синехвосток (тихое «тк-тк-тк»). И всё-таки, несмотря на утро, звуков в тайге было немного, да и далековато всё для моих микрофонов. Эх, видно поздновато уже по сезону для хорошего звука. Уже почти середина октября. Так думал я, шагая по лесной дороге вверх на перевал. Деревья обступали меня со всех сторон, некоторые стволы были увиты лианами актинидий, некоторые просто шершавые, другие бархатные, на зелёной пихточке краснели ягоды лимонника. Солнце тронуло вершины сопок и там сразу вспыхнули золотом среди синевато-зелёной кедровой тайги верхушки жёлтых берёз. Подходящее название у дерева для этого времени года.
Над тайгой молча летели кедровки с набитыми кедровыми орешками подъязычными мешками, в этих тяжёлых зобах, изогнутых шеях и кедровочьей невозмутимости было что-то верблюжье. Наконец я дошёл до поворота, где над дорогой росли несколько старых кедров. А это что за звуки? Сухая осыпавшаяся листва шуршала со всех сторон. Ух! А тут-то пир горой! Кедровки своими мощными клювами сбивали кедровые шишки с верхних ветвей, откуда-то из поднебесья. И вцепившись в шишку клювами и лапами, падали вместе с шишкой на землю, только чуть-чуть подтормаживая падение взмахами крыльев. Доставив шишки в управляемом спуске на землю, кедровки долбили их изо всех сил, доставая из-под изогнутых чешуй орехи и набивая ими подъязычные мешки. Шишки были крупные, с загнутыми как крыши у китайских пагод чешуйками, все покрытые сахарными каплями душистой смолы. У кедровок от смолы пачкались клювы, и они то и дело вскакивали на нижние ветви и боковыми движениями чистили об ветки свои длинные клювы, один в один как разбойники точат свои ятаганы. Какие-то шишки кедровкам не удавалось удержать, и они их просто теряли. Тут-то на стук падения и появлялись, шурша листвой, бурундуки и белки, прилетали поползни. Бурундуки садились на шишку верхом и начинали набивать орехами защёчные карманы, смешно надуваясь мордочкой. Чёрные, совсем не похожие на европейских рыжих милах, белки таскали тяжёлые шишки в зубах, подняв их над землёй, и разделывали шишку уже в укромных местах. Большие черноголовые дубоносы, сверкая среди зелёной кедровой хвои мангового цвета клювами, доставали орехи сразу на деревьях. И они же ещё и пели - красиво, нежно и флейтово, но недолго, только, когда солнечные лучи наконец коснулись кедров у меня над головой. Тяжело давались орехи поползням. Я наблюдал, как один поползень, чтобы добраться до душистого и сладкого ядрышка, больше минуты долбил орех клювом, пристроив орех на веточке.
Где-то здесь ещё должны были быть гималайские медведи, они тоже любят подзаправиться кедровыми орехами на зиму. Вчера один вот прямо здесь недалеко перебежал нашей машине дорогу. Наверно, сидит сейчас неподалёку на вершине кедра среди шишек, а мне и не видно. Я только иногда слышу трески разные, возможно от крупных животных.
Смотрел я вокруг себя по сторонам, и везде кипела жизнь. Обитатели тайги торопились перед зимой. Кому-то нужно было наделать запасов, распихать по укромным уголкам орехи и шишки, кому-то просто наесться. На меня никто не обращал внимания. К обеду, правда, когда утренний ажиотаж несколько утих, некоторые белки позволили себе поволноваться по поводу моего присутствия - по-беличьи поцокать, попрыгать на ветках, поскакать, злобно топоча, с жужжащим звуком вверх по стволам. А одна белка даже порычала на меня с ветки, это было смешно и мило, и я при этом успел записать её рычание на рекордер.
Вечером, однако, всё таёжное броуновское движение утихло. Об утреннем пире напоминали только разбросанные повсюду шишки целые, наполовину надгрызенные или обшелушенные совсем, до основания, ячеистые как пустые кукурузные початки. Было тихо. Молча летели над таёжными хребтами куда-то кедровки. Солнце скрылось за сопками. Я ждал свиста воробьиного сычика, вчера в этом месте мы слышали токовой свист самца. Но вместо него пришла белка-летяга. Она прыжками взобралась на тонкую голую ветку облетевшего уже клёна. Посидела с пару минут комочком (белки-летяги отлично умеют превращаться в пушистые комочки с хвостиком). А потом нырнула, как детский самолётик, в сумеречную синь, вниз по ущелью. И даже не видно было, куда она приземлилась. Летяга просто растворилась в подступающей ночи.