Амурские дневники
Муравьёвский парк, сентябрь 2020
В конце сентября между тёплыми летними утрами и октябрьскими морозными утренниками пришла в Муравьёвку целая полоса густых рассветных туманов. Из-за белой мглы утро наставало позже, оно призрачно серело в окне, и вылезать из-под одеяла не хотелось. Но я знал - там среди падающих с листьев капель, в укутывающем до дрожи холодном тумане - фантастический звук. Видно, в этом влажном воздухе свойства звуковой волны были другие, и я чувствовал это на слух. Казалось, туман накрывал нас невидимым куполом, непроницаемым для солнца и звуков извне и отражающим и усиливающим голоса изнутри. Некоторые птицы молчали в тумане и начинали кричать только с появлением первых лучей солнца, например, так делали гуси и журавли. Но на большинство лесных видов туман действовал возбуждающе и будоражаще. И тогда кусты и рощи буквально трещали и щебетали от проснувшихся птиц. Там цыкали овсянки, чирикали воробьи, гомонили дрозды и в стаях пели скворцы. А самыми загадочными для меня туманными звуками было карканье большеклювых ворон. Их чистые «каа» без вороньего хрипа, с эхом в тумане, похожие на далёкий смех манили меня дальше в туман, дальше на восток. Помню в фильме «Трудности перевода» в саундтреке среди городских шумов Киото я услышал голоса большеклювых ворон. И фильм сразу стал моим, там звучала настоящая Япония, и я легко верил всему остальному. Тогда я записал в ЖЖ, что вороны в фильме каркают по-японски. Самые настоящие большеклювые вороны, подвида japonensis. Что вообще звук там просто супер от музыки до шума. И что если бы не Токио и Скарлетт Йоханссон, то фильм можно было бы смотреть с закрытыми глазами.
Вот и теперь в Муравьёвке, записывая в тумане ворон и одновременно разглядывая тающие в молоке ветви старых тополей, я чувствовал себя немножко в осеннем Киото, немножко «Alone in Kyoto».
В конце сентября между тёплыми летними утрами и октябрьскими морозными утренниками пришла в Муравьёвку целая полоса густых рассветных туманов. Из-за белой мглы утро наставало позже, оно призрачно серело в окне, и вылезать из-под одеяла не хотелось. Но я знал - там среди падающих с листьев капель, в укутывающем до дрожи холодном тумане - фантастический звук. Видно, в этом влажном воздухе свойства звуковой волны были другие, и я чувствовал это на слух. Казалось, туман накрывал нас невидимым куполом, непроницаемым для солнца и звуков извне и отражающим и усиливающим голоса изнутри. Некоторые птицы молчали в тумане и начинали кричать только с появлением первых лучей солнца, например, так делали гуси и журавли. Но на большинство лесных видов туман действовал возбуждающе и будоражаще. И тогда кусты и рощи буквально трещали и щебетали от проснувшихся птиц. Там цыкали овсянки, чирикали воробьи, гомонили дрозды и в стаях пели скворцы. А самыми загадочными для меня туманными звуками было карканье большеклювых ворон. Их чистые «каа» без вороньего хрипа, с эхом в тумане, похожие на далёкий смех манили меня дальше в туман, дальше на восток. Помню в фильме «Трудности перевода» в саундтреке среди городских шумов Киото я услышал голоса большеклювых ворон. И фильм сразу стал моим, там звучала настоящая Япония, и я легко верил всему остальному. Тогда я записал в ЖЖ, что вороны в фильме каркают по-японски. Самые настоящие большеклювые вороны, подвида japonensis. Что вообще звук там просто супер от музыки до шума. И что если бы не Токио и Скарлетт Йоханссон, то фильм можно было бы смотреть с закрытыми глазами.
Вот и теперь в Муравьёвке, записывая в тумане ворон и одновременно разглядывая тающие в молоке ветви старых тополей, я чувствовал себя немножко в осеннем Киото, немножко «Alone in Kyoto».
Click to view