Окские дневники
Липовая гора - Верхнее шейкино, Пра, Окский заповедник, 24-30 апреля 2019
Юра заглушил на лодке мотор, дюралевая казанка по инерции, пробив торчащие из воды ивовые кусты, тихо вошла в небольшой заливчик и остановилась. Прямо перед лодкой выпорхнула откуда-то птица и села в 15 метрах на притопленную корягу. У птицы были морковные ноги и немного смешной, изогнутый вверх длинный клюв. Тут не ошибёшься - мородунка. Птица чуть пошевелилась на бревне и завела долгую, однообразную песню «тюверлии - тюверлии». «Ну вот, давай, записывай» - почти прошептал мне Юра. Но как тут запишешь, чтоб не намочить микрофон во время поездки по Пре, я хорошо запаковал его в непромокаемые пакеты. И теперь всё запакованное в разобранном виде лежало глубоко в рюкзаке. Быстро ничего не сделать. Так что, оставалась тихо сидеть в лодке и слушать как почти перед носом токует мородунка. Вообще-то записать хорошо токование мородунки было давней моей мечтой. Когда-то, больше 25 лет назад песня этого куличка была у меня аккомпанементом к ощущению счастья. Я тогда провёл несколько сезонов на Енисее. Мы кольцевали птиц, бегая кругами по расставленным в тайге паутинным сетям. И там, где сети подходили к Енисею, вдруг открывался перед тобой бесконечный простор, захватывавший дух и заставлявший быстрее биться сердце. Синее небо, белые облака, сверкающая дорога воды - Енисей, проступающие по краям воды пески. А со всем этим горьковатый запах распускающейся ивовой листвы, песни овсянок-дубровников, и, конечно, немного печальные и в тоже время возвышенные трели мородунок. Я жил тогда с чувством ожидания любви, и вот там, застыв перед открывшимся тебе белым светом, я уже не мог различить, то ли это кружится голова и подташнивает от бессонной ночи и раннего утра, то ли это и есть счастье и пришла любовь.
Позже я много слышал мородунок, на притоках Анадыря на Чукотке, на Пре в Окском заповеднике, у Перынского скита в истоке Волхва и даже недалеко от дома на Оке у Пущино. И были у меня уже какие-то записи, но в основном беспокоящиеся птицы, отдельные позывки. А вот долгой песни мородунки не было.
В общем, мы с Юрой, так не двигаясь ещё какое-то время, слушали из лодки мородунку. А потом прилетела вторая птица, и они вместе улетели вниз по реке.
- Знаешь, я пока, пожалуй, останусь здесь, - сказал я Юре, когда мы выгрузили вещи из лодки и нужно было уже идти на кордон Липовую гору.
- Конечно, давай, удачи.
Я просидел несколько часов. Птицы вернулись, они даже немного потоковали, но уже не так близко, да и за это время разошёлся ветер, и запись получилась не такой как я хотел. Несколько раз потом ранними утрами я выбирался на Пру, записывал мородунок, но что-то всё время мешало записать так, как мородунки пели у меня в душе 25 лет. Я уже почти смирился, что это просто воспоминания юности и на самом деле никакой сказки в песне мородунки нет. Пока один раз утром в берёзовом лесу не пролетела мимо меня мородунка, оказывается, они так, летая через лес, спрямляют петли Пры. Пролетела и села где-то у реки. Я тихо подошёл, включил рекордер и слушал через наушники, как жвякает селезень кряквы на воде, как поют варакушка и тростниковая овсянка, как течёт вода. Песня мородунки началась резко и громко, птица неожиданно сидела рядом. «Тювирлии - тюверлии», слушая мородунку, я чувствовал запах распускающейся ивы, немного другой запах, чем на Енисее, но определённо горьковатый. Над синей водой, над зеленеющим лесом поднимались белые облака. В песне мородунки слышались мне голоса других куликов, заунывные песни больших кроншнепов и токовые крики летящих над тундрой исландских песочников, в ней было всё и синие просторы Чукотки, и пихтовый дух Енисея, даже плеск ленской волны в Якутии. И вот теперь ещё и апрельская Пра, витиевато текущая, через старые дубовые леса.
Юра заглушил на лодке мотор, дюралевая казанка по инерции, пробив торчащие из воды ивовые кусты, тихо вошла в небольшой заливчик и остановилась. Прямо перед лодкой выпорхнула откуда-то птица и села в 15 метрах на притопленную корягу. У птицы были морковные ноги и немного смешной, изогнутый вверх длинный клюв. Тут не ошибёшься - мородунка. Птица чуть пошевелилась на бревне и завела долгую, однообразную песню «тюверлии - тюверлии». «Ну вот, давай, записывай» - почти прошептал мне Юра. Но как тут запишешь, чтоб не намочить микрофон во время поездки по Пре, я хорошо запаковал его в непромокаемые пакеты. И теперь всё запакованное в разобранном виде лежало глубоко в рюкзаке. Быстро ничего не сделать. Так что, оставалась тихо сидеть в лодке и слушать как почти перед носом токует мородунка. Вообще-то записать хорошо токование мородунки было давней моей мечтой. Когда-то, больше 25 лет назад песня этого куличка была у меня аккомпанементом к ощущению счастья. Я тогда провёл несколько сезонов на Енисее. Мы кольцевали птиц, бегая кругами по расставленным в тайге паутинным сетям. И там, где сети подходили к Енисею, вдруг открывался перед тобой бесконечный простор, захватывавший дух и заставлявший быстрее биться сердце. Синее небо, белые облака, сверкающая дорога воды - Енисей, проступающие по краям воды пески. А со всем этим горьковатый запах распускающейся ивовой листвы, песни овсянок-дубровников, и, конечно, немного печальные и в тоже время возвышенные трели мородунок. Я жил тогда с чувством ожидания любви, и вот там, застыв перед открывшимся тебе белым светом, я уже не мог различить, то ли это кружится голова и подташнивает от бессонной ночи и раннего утра, то ли это и есть счастье и пришла любовь.
Позже я много слышал мородунок, на притоках Анадыря на Чукотке, на Пре в Окском заповеднике, у Перынского скита в истоке Волхва и даже недалеко от дома на Оке у Пущино. И были у меня уже какие-то записи, но в основном беспокоящиеся птицы, отдельные позывки. А вот долгой песни мородунки не было.
В общем, мы с Юрой, так не двигаясь ещё какое-то время, слушали из лодки мородунку. А потом прилетела вторая птица, и они вместе улетели вниз по реке.
- Знаешь, я пока, пожалуй, останусь здесь, - сказал я Юре, когда мы выгрузили вещи из лодки и нужно было уже идти на кордон Липовую гору.
- Конечно, давай, удачи.
Я просидел несколько часов. Птицы вернулись, они даже немного потоковали, но уже не так близко, да и за это время разошёлся ветер, и запись получилась не такой как я хотел. Несколько раз потом ранними утрами я выбирался на Пру, записывал мородунок, но что-то всё время мешало записать так, как мородунки пели у меня в душе 25 лет. Я уже почти смирился, что это просто воспоминания юности и на самом деле никакой сказки в песне мородунки нет. Пока один раз утром в берёзовом лесу не пролетела мимо меня мородунка, оказывается, они так, летая через лес, спрямляют петли Пры. Пролетела и села где-то у реки. Я тихо подошёл, включил рекордер и слушал через наушники, как жвякает селезень кряквы на воде, как поют варакушка и тростниковая овсянка, как течёт вода. Песня мородунки началась резко и громко, птица неожиданно сидела рядом. «Тювирлии - тюверлии», слушая мородунку, я чувствовал запах распускающейся ивы, немного другой запах, чем на Енисее, но определённо горьковатый. Над синей водой, над зеленеющим лесом поднимались белые облака. В песне мородунки слышались мне голоса других куликов, заунывные песни больших кроншнепов и токовые крики летящих над тундрой исландских песочников, в ней было всё и синие просторы Чукотки, и пихтовый дух Енисея, даже плеск ленской волны в Якутии. И вот теперь ещё и апрельская Пра, витиевато текущая, через старые дубовые леса.
Click to view