Беспочвенность и ускользание 2
Беспочвенность и ускользание
или "что такое философия" (2)
Для многих фундаментальное вопрошание есть только вход в философию (как у Декарта, или Шеллинга), а для меня целиком вся философия, а то, что в абсолютном большинстве философских текстов дело обстоит скорее ближе к первому представлению, свидетельствует для меня просто о том, насколько сильна в человеке ностальгия по целостности. Я сам охвачен этой ностальгией чрезвычайно, но считаю, что способы ее удовлетворения не должны называться философией. (А способов этих множество: от самых возвышенных, до самых низких. Но все это способы удовлетворить фундаментальную ностальгию, «замазать» онтологическую трещину и абсурдность человеческого бытия. На здоровье! - я сам этим занимаюсь в искусстве. Но это именно искусство, о нем нужно говорить отдельно).
Философия в моем понимании это деятельность по различению, разборке фундаментальных обобщений. Философия в традиционном понимании, это деятельность в поисках синтеза, в поисках фундаментальных обобщений. Но главное - прояснять и удерживать различия. И для меня крайне важны фундаментальные обобщения, но я вижу их в особой "топологии". Для меня обще то, что различает.
Скажем единство философской деятельности с тех пор, как мы можем говорить о философии, единство всех философов в некоей «надвременной Академии» заключается именно в деятельности по различению, а не синтезу. Философы образуют «надвременное» братство именно потому, что все занимались фундаментальным вопрошанием, из-умлением. Это их объединяет - сама структура возможности вопроса, которая для меня имеет структуру вопросительности, бинарности, антиномичности, автонимности самой речи, самого языка. Для меня философская работа есть деятельность рассудка.
Для меня философ тот, кто стоит в точке вопрошания, и наблюдает, отслеживает как в нем самом, или в другом человеке, другом философе, происходит «склонение» в ту, или иную сторону. [I]Склонение из точки[/I] перманентного вопрошания. А философ по призванию никуда не склоняется, он последовательно вопрошает, методически сомневается, знает о незнании, и в этом его мудрость, его фило-софия.
Тенденция представлять философию как знание - вполне респектабельна и обременена традицией. Но это все-таки только тенденция. От того, что распространенное понимание вопроса «Что такое философия» опирается на традицию, идущую от Парменида, не значит, что нельзя подвергнуть сомнению тот онтологический поворот, который обычно мыслится, как собственно философский. Этот поворот - просто привычка! Привычка считать, что философия начинается там, где мысль "заряжается" и начинает светиться Бытием.
Вся великая и упоительная онтологическая философская традиция, собственно говоря, вся Философия от Парменида до Хайдеггера включительно, это ОДНОВРЕМЕННО РОЖДЕНИЕ ФИЛОСОФИИ И УБИЙСТВО ЕЕ (или, по Камю - философское самоубийство). Причем совершается оно из самых насущных экзистенциальных потребностей. В том числе - из любви к ИСКУССТВУ, к созданию ПРОИЗВЕДЕНИЙ, то есть из МИФОТВОРЧЕСКОЙ ПОТРЕБНОСТИ. И это - НЕФИЛОСОФСКАЯ ПОТРЕБНОСТЬ. Хотя без нее не могла бы существовать вся мировая философия. Просто пришло время отдать себе в этом отчет, вот и все.
Философская потребность - потребность в разделении, РАЗРЯЖЕНИИ, в том числе мысли от бытия.
Философствование - это умножение различий и избегание тождества. Искусство же v это использование различий для создания тождества - ПРОИЗВЕДЕНИЯ.
Я это говорю к тому, чтобы подумать на тему, так ли уж безупречна привычная интуиция того "Что такое философия". Нет, она НЕБЕЗУПРЕЧНА, хоть и весьма солидна. А философ не должен взыскать солидности, да и говорить, что он ищет Истину, тоже как-то тяжеловесно. То есть, да конечно, ищет, но лучше об этом помалкивать, так как только мы начинаем писать Истину с большой буквы, происходит ее (само) убийство. Правда, в королевской мантии и с короной на голове, но это только подчеркивает пышность похорон. Более того, я хочу всерьез обсудить тему философии как ИНСТРУМЕНТА.
Философия с прагматической точки зрения - тема не новая. Я себе мыслю философию (вернее философствование) именно с некоторым, и, может быть сильным прагматическим оттенком.
Философствование имеет этическую направленность - свободу. А то, что традиционно называется философией, это, конечно, нечто очень любимое многими и многими поколениями. Но все же это уже скорее - ИСКУССТВО создания текстов окрашенных темами, заданными Парменидом, Платоном, Аристотелем, Декартом, Кантом, Гегелем, Хайдеггером и прочими любимыми нами авторами. Но они авторы! Писатели, пишущие на те темы, которые традиционно считаются философскими. Это относится и к самой для меня «философской» линии в классической философии, трансцендентальной, тематизирующей «Я» и сознание. Но и то и другое - только гипостазированные слов речи.
Философское, трансцендентальное «Я» (это особенно заметно у Фихте и раннего Шеллинга) - это убийство подвижности шифтера (местоимения). Это попытка лишить его способности быть передаваемым в диалоге от лица к лицу и постоянно, тем самым, менять референта. То есть это очередная попытка остановить время и историчность человеческой речи. Вот и все. Можно продолжать мыслить философию в том же классическом духе, но крайне важно ОДНОВРЕМЕННО удерживать и этот, деконструирующий взгляд. Это очень полезно. Опять прагматический нюанс.
Я не считаю, что философия есть наука. Вернее, если выразится осторожнее - не считаю тезис о том, что философия - наука, или должна быть ей, очевидным. Более того - с моей точки зрения попытки превратить философию в науку имеет своей конечной целью - уничтожение философии (в моем понимании).
Существуют некоторые признаки, по которым наука (в западноевропейском понимании начиная с 17 века) отличима от не-науки. Но, предполагаю, что существуют разные мнения уже по вопросу - «что такое наука». Не говоря уж, о том «что такое философия». Пока обсуждение этих вопросов не начнется - надеяться на содержательность разговора не приходится. Философия и наука - деятельности во многом схожие, но цели, по крайней мере, явные (не скрытые) у них разные. Наука явным (эксплицитным, выраженным в ее основных процедурах) направлена на нечто, что мыслится как объект исследования, то есть на нечто, отдельное от экзистенции. Даже, если при этом объективируется сама экзистенция. Философия же необъектно направлена на саму экзистенцию, вернее она есть ее постоянная актуализация, РАБОТА по ПОСТОЯННОЙ АКУТАЛИЗАЦИИ ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОЙ СТРУКТУРЫ ЧЕЛОВЕКА.
То есть, для меня философия это деятельность по преобразованию человека из инерционного и стремящегося к закрытым формам мысли существа, в существо открытое, вопрошающее, сомневающееся, сострадающее и именно поэтому способное к солидарному (а не коммунальному) существованию.
Деятельность эта никогда не прекращается, и не может прекратиться, так как инерционность так же природна человеку (то есть, я, полагаю, и мне тоже), как и многие другие "замечательные" качества. То есть философская деятельность по своей структуре экзистенциальна, инструментальна и фундаментально этически (но не морально!) заряжена.
Попытка превратить философию в нечто иное тоже имеет этические корни. И их можно прояснить.
Другими словами я вижу философию как УНИКАЛЬНУЮ деятельность, чьей целью является удержание человека в человеческом состоянии, то есть состоянии РАДИКАЛЬНОЙ АКТИВИЗАЦИИ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ. А для этого необходимо постоянное СВЕРХУСИЛИЕ как вопрошающего разума, так и нравственного чувства, то есть, с моей точки зрения, чувства сострадания, то есть способности чувствовать унижение и душевную боль ДРУГОГО, как свою. Другими словами этическое в моем понимании - это не отношения вертикальные, но отношения горизонтальные.
Акцент в философии я делаю именно на моменте деструктивном, отрицательном - моменте демифологизирущем, освобождающим мышление от «идолов», лежанок и костылей, то есть не проясненных посылок и постулатов, или, как для меня иногда предпочтительнее называть - «мифов».
Именно этот момент сократического философствования я подчеркиваю и выделяю, а не момент поиска истин и вторичных мифов, пусть даже хорошо аргументированных, что так часто заметно у Платона.
(Я его за это не осуждал бы, если бы не его рецепты в «Государстве»).
В этом смысле для меня майевтика - не родовспоможение истины, а родовспоможение личной свободы.
Сознание обладает ДИСГАРМОНИРУЮЩЕЙ функцией. А именно: ОНО ПОСТОЯННО СТАВИТ ВАС В ПОЛОЖЕНИЕ ВНЕШНЕЕ ПО ОТНОШЕНИЮ К ТОЙ ЦЕЛОСТНОСТИ, КОТОРУЮ ВЫ ОБРЕТАЕТЕ НА ПУТЯХ ПОЗНАНИЯ. Она, эта формальная способность ВЫРЫВАЕТ ЧЕЛОВЕКА ИЗ ЛЮБОЙ ЦЕЛОСТНОСТИ. НЕ ДАЕТ ЧЕЛОВЕКУ ОТОЖДЕСТВИТЬ СЕБЯ И СВОЕ МЫШЛЕНИЕ С ИСТИНОЙ. Другими словами - «зеркало в зеркале», то есть уходящее в бесконечность самоотражение не дает возможности человеку, ЧТОБЫ ОН НЕ ДЕЛАЛ, БЫТЬ УВЕРЕННЫМ В ИСТИНЕ.
Именно поэтому человек считает эту способность ВРЕДНОЙ. Она вредна для тех, кто ищет спокойствия и почвы под ногами. Эта способность - источник вечного беспокойства человека. И ФИЛОСОФ, С МОЕЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ, КОТОРУЮ Я УЖЕ ТАК ЧАСТО ВЫСКАЗЫВАЛ, ЧТО ВСЕМ НАДОЕЛ - ТОТ, КТО АКТУАЛИЗИРУЕТ ЭТО БЕСПОКОЙСТВО. А НЕ ТОТ, КТО ПЫТАЕТСЯ ОБРЕСТИ ВТОРИЧНО ПОЧВУ ПОД НОГАМИ.
Кстати, эта особенность человеческого сознания, не психологична, а вполне трансцендентальна, и осуществляется НЕЗАВИСИМО от того, осознает данный конкретный человек это сам или нет. Потому что эту операцию он совершает КАЖДЫЙ РАЗ, КОГДА УПОТРЕБЛЯЕТ ЛИЧНОЕ МЕСТОИМЕНИЕ "Я" ИЛИ ТАКИЕ УКАЗАТЕЛИ КАК «ЗДЕСЬ» И «ТЕПЕРЬ». А делает он это спонтанно, автоматически в процессе любого разговора, в том числе с самим собой.
«Деструктивная» («негативная») и «конструктивная» («позитивная») составляющие в платоническом Сократе находятся в архетипических, фундаментальных для человека вообще, и для философии в частности, отношениях. Я просто называю «негативную» составляющую собственно философской, динамической составляющей Философии, а позитивную-мифологизирующей, или поэтизирующей. Сюда относятся и научные притязания философии, так как наука делается наукой, с ее специфической методологией, и философия нужна здесь опять же только в своей динамически-критической функции.
Я полагаю также, что никто не может запретить мне считать сократическую майевтику родовспоможением не истины, а свободы, вопреки интерпретации Платона. Свободы от идолов разума.
Кстати, в своем отрицательном отношении к Сократу, к его негативности Ницше был вполне последователен в своей ностальгии (ведь он не мог простить Сократу именно недостаточную ностальгичность) и развил блестящую вторичную мифологию сверхчеловека и вечного возвращения. То есть заменил более грубые с его точки зрения идолы, на более утонченные. С моей же точки зрения негативно-критическая функция философии постепенно освобождается от необходимости соседствовать в философских текстах с позитивной функцией.
Так как все более становиться ясным, что именно негативная функция позитивна в полной мере.
Именно она не дает человеку успокоится на видимости истины, именно она показывает постоянно неуловимость абсолютности и невозможность «встроить» (как выражается А. Ахутин) абсолютность непосредственно в мир. И эта негативность философии представляется мне вообще самым позитивным, что дано человеку как мыслящему существу, так как, очищая человека (при его желании, конечно, и личном усилии) от «костылей», оставляет человека наедине с самим собой, каков он есть, а не каким он хотел бы, или должен был бы быть.
Кроме того, что философия несет критическую функцию, необходимую для построения науки, единственной формы фальсифицируемого, то есть до конца честного и неабсолютного знания, она несет и нравственную функцию - очищения человека от идолов догматической морали. В том числе выраженной в предельной формуле «Если Бога нет, то все позволено». Бессмысленно противопоставлять свободной способности человека творить зло, то есть совершать насилие и унижение, тезис об абсолютной «вертикальной» ответственности, именно потому, что последняя всегда с легкостью может быть подвержена как утверждению, так и отрицанию.
Более того, этой максиме можно противопоставить прямо противоположную: «Если Бог есть, то все позволено». История человека отлично демонстрирует, как опора на понятие и реальность Абсолюта, позволяла совершать любое насилие, так как давала фундамент и оправдание для осуществления действий. Эту проблему хорошо чувствовал именно Достоевский, который в сне Версилова поставил мысленный эксперимент о возможности существования этического мира без предположения об Абсолютной «вертикальной» ответственности, а только исходя из ответственности «горизонтальной», связанной с онтологическим одиночеством человечества. Достоевский прямо выдвигает гипотезу о возможности этического поведения, основанного только на сострадании, без предположения о Бытии Абсолюта.
Проблема может быть сформулирована и так - понятием Абсолюта и Бога можно злоупотреблять для оправдания своих действий и снятия с себя ответственности. Можно ли предложить систему понятий и ментальных процедур, которыми злоупотребить невозможно или очень трудно? Мне представляется, что трудно злоупотребить динамической философской позицией, так как она не дает возможности опереться на высшие основания того или иного действия. Она оставляет человека наедине с самим собой и со своей ответственностью, если, конечно, у него достаточно воображения, чтобы чувствовать боль и унижение другого.
В философии негативность-это и есть фундаментальная позитивность. Все же остальные формы позитивности тем самым лишаются элементов «встроенной» абсолютности, и сохраняют должную для честного знания релятивность. И именно философская негативность есть рациональная форма толерантности и способности к диалогу. Есть и внерациональные формы толерантности, строящиеся на способности сострадания, чуткости к чужому унижению, если хотите - любви (не путать с властью, которая так часто любит представлять себя любовью). Платоническое же представление о Благе артикулировано вполне отчетливо и увенчивается «Государством». Так что Благо Платона несет на себе вполне проясненную и артикулированную тенденцию «прафашизма», сознательного, вспомните про Сиракузы (и «Сиракузы» Хайдеггера). «Прафашизм» - понятие того же уровня, что и платоническое Благо. Таково это Благо и такова мощеная дорога в ад.
Я надеюсь, понятно, куда я клоню - негативность есть единственное и позитивное поле философии. Все другие "позитивности" экстерриториальны для философии в узком смысле (в том, о котором я постоянно твержу), и характерны для исторической Философии в широком смысле. Мой замысел - радикализовать эти отношения двух функций и оставить «позитивную» функцию для тех, кто свое письменное или устное творчество хочет назвать философией, хотя на самом деле это вполне почтенные формы беллетристики, поэтизации, мифологизации. ФИЛОСОФИЯ НЕ ЕСТЬ МЕСТО (ТОПОС) АБСОЛЮТНОЙ (ЫХ) ИСТИН(Ы,) пусть даже в форме языка как Дома бытия (Хайдеггер).
ФИЛОСОФИЯ ЕСТЬ МЕСТО (ТОПОС) РЕЛЯТИВИЗАЦИИ ЛЮБЫХ АБСОЛЮТОВ. И ЭТО ПОЗИТИВНО В СВОЕЙ НЕГАТИВНОСТИ. ФИЛОСОФИЯ ПРОЯВЛЯЕТ, АКТУАЛИЗИРУЕТ САМУ ФУНДАМЕНТАЛЬНУЮ БЕЗДОМНОСТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО БЫТИЯ. ЗАСТАВЛЯЕТ ПОМНИТЬ, КТО ЖЕ ЧЕЛОВЕК ЕСТЬ НА САМОМ ДЕЛЕ.
Свобода же от идолов разума представляется мне единственным последовательным путем к тому, чтобы оставить человека наедине со своей способностью, или НЕспособностью сострадать чужой боли и унижению. И не говорите мне об истине - нет истины, кроме «таблицы умножения» (в «широком», конечно, смысле), и той, которая нам дается в сострадании. Но эта последняя истина не нуждается в рациональных, или догматических подпорках. Способность к состраданию или есть, или нет. Уж у кого как сердце устроено, не так ли? Зато не на кого свалить - за все отвечаешь сам. Мне представляется, что здесь соединяются в одной точке и проблема свободы, и проблема блага, проблемы знания, проблемы веры, сознания, языка.
Я не придаю ничему статус "абсолютной" истинности, хотя само по себе это утверждение только кажется понятным, или однозначным. Предположим, что мы понимаем, о чем речь.
Сострадание не есть опора и основание философии, оно есть просто качество, которое есть, или нет (со всеми, разумеется, промежуточными вариантами). Причем "есть" не в абсолютном смысле, а в том условном смысле, который мы только и можем себе позволить, говоря о реальности.
Так вот сострадание и любовь, не очень хороши для того, чтобы служить подпорками, так как, кроме всего прочего, у нас нет гарантии, что они (я имею ввиду наши собственные чувства) всегда под рукой. Дело не в этом, дело в том, что не на что и не на кого свалить ответственность. В решении любых вопросов - онтологических, этических и прочих. В этом и есть майевтическая функция философии - перенос ответственности «извне» «вовнутрь». Я отдаю себе отчет в неоднозначности этих понятий. И отдаю отчет в труднодостижимости честной позиции такого рода.
«Моральная» направленность моего философствования объясняется тем, что все другие способы отношения с «бытием» заняты другими видами деятельности. В области научной деятельности меня вполне устраивает современная хорошо выверенная и вполне самокритичная методология (хотя она и не одна, но всех их объединяет достаточно последовательный критицизм). Я не вижу особой философской территории, кроме той, одновременно и этической и критической, о которой я говорю.
Все предложения другого рода оказываются мифологизированием, более или менее тонким, более, или менее удачным. Подчеркиваю - я не против такой деятельности, я даже готов называть ее Философией в широком смысле слова.
Но это не мешает мне считать собственно философским, специфическим, отличным от других видов деятельности то, что я называю философией в узком смысле слова - негативную (она же позитивная) деятельность по РАЗ-ЛИЧЕНИЮ, РАС-ТОЖДЕСТВЛЕНИЮ ВСЕГО ТОГО, ЧТО КАЖЕТСЯ НАМ ТОЖДЕСТВЕННЫМ. Это и есть демифологизирующая функция философии, деидеологизирующая, деонтологизирующая и т.д.
Основания считать это скорее позитивной деятельностью я уже приводил.
Конечно, в абсолютном смысле нельзя нам выскочить из мифа. Кроме всего прочего и потому, что миф по др.гречески, если не ошибаюсь, просто - речь, рассказ. Но мы можем "выскакивать" из него периодически путем деятельности по РАЗ-ЛИЧЕНИЮ. Эта деятельность есть просто тематизация и радикализация "автоматической" рефлексивности самой речи. Сам речь, наша бытовая речь, устроена рефлексивно, хотя нужно дополнительное рефлексивное усилие, чтобы эту фундаментальную рефлексивность речи деавтоматизировать, отрефлектировать и заставить работать. То есть уже речь есть ВОЗМОЖНОСТЬ БЕСКОНЕЧНОЙ РЕФЛЕКСИИ. Философ как бы радикально активизирует эту возможность.
Вот и все. МОЖНО ЧТО УГОДНО ПРОДОЛЖАТЬ ДЕЛАТЬ С МИФОМ (И ВНУТРИ НЕГО), ТО ЕСТЬ С РЕЧЬЮ, ЛОГИКОЙ, НАУКОЙ, ИСКУССТВОМ И Т.Д. ПРОСТО НЕОБХОДИМО НЕ ЗАБЫВАТЬ ВРЕМЯ ОТ ВРЕМЕНИ АКТИВИЗИРОВАТЬ БЕСКОНЕЧНУЮ РЕФЛЕКСИВНОСТЬ. ЭТО ПОЛЕЗНО.
ФИЛОСОФИЯ, КАК И ПОЭЗИЯ, ЕСТЬ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ПО ДЕАВТОМАТИЗАЦИИ ЯЗЫКА.
Но поэзия, деавтоматизируя язык, «отождествляет» его структуры и образы, создавая новые «реальности». Философия, деавтоматизируя язык, различает отождествленное, усложняя возможность мифу (то есть в определенном смысле - поэзии) стать руководством к действию, то есть к теоретически или как угодно иначе оправданному насилию. Насилие может быть «оправдано» только «прагматически». Но философия существует для других целей.
или "что такое философия" (2)
Для многих фундаментальное вопрошание есть только вход в философию (как у Декарта, или Шеллинга), а для меня целиком вся философия, а то, что в абсолютном большинстве философских текстов дело обстоит скорее ближе к первому представлению, свидетельствует для меня просто о том, насколько сильна в человеке ностальгия по целостности. Я сам охвачен этой ностальгией чрезвычайно, но считаю, что способы ее удовлетворения не должны называться философией. (А способов этих множество: от самых возвышенных, до самых низких. Но все это способы удовлетворить фундаментальную ностальгию, «замазать» онтологическую трещину и абсурдность человеческого бытия. На здоровье! - я сам этим занимаюсь в искусстве. Но это именно искусство, о нем нужно говорить отдельно).
Философия в моем понимании это деятельность по различению, разборке фундаментальных обобщений. Философия в традиционном понимании, это деятельность в поисках синтеза, в поисках фундаментальных обобщений. Но главное - прояснять и удерживать различия. И для меня крайне важны фундаментальные обобщения, но я вижу их в особой "топологии". Для меня обще то, что различает.
Скажем единство философской деятельности с тех пор, как мы можем говорить о философии, единство всех философов в некоей «надвременной Академии» заключается именно в деятельности по различению, а не синтезу. Философы образуют «надвременное» братство именно потому, что все занимались фундаментальным вопрошанием, из-умлением. Это их объединяет - сама структура возможности вопроса, которая для меня имеет структуру вопросительности, бинарности, антиномичности, автонимности самой речи, самого языка. Для меня философская работа есть деятельность рассудка.
Для меня философ тот, кто стоит в точке вопрошания, и наблюдает, отслеживает как в нем самом, или в другом человеке, другом философе, происходит «склонение» в ту, или иную сторону. [I]Склонение из точки[/I] перманентного вопрошания. А философ по призванию никуда не склоняется, он последовательно вопрошает, методически сомневается, знает о незнании, и в этом его мудрость, его фило-софия.
Тенденция представлять философию как знание - вполне респектабельна и обременена традицией. Но это все-таки только тенденция. От того, что распространенное понимание вопроса «Что такое философия» опирается на традицию, идущую от Парменида, не значит, что нельзя подвергнуть сомнению тот онтологический поворот, который обычно мыслится, как собственно философский. Этот поворот - просто привычка! Привычка считать, что философия начинается там, где мысль "заряжается" и начинает светиться Бытием.
Вся великая и упоительная онтологическая философская традиция, собственно говоря, вся Философия от Парменида до Хайдеггера включительно, это ОДНОВРЕМЕННО РОЖДЕНИЕ ФИЛОСОФИИ И УБИЙСТВО ЕЕ (или, по Камю - философское самоубийство). Причем совершается оно из самых насущных экзистенциальных потребностей. В том числе - из любви к ИСКУССТВУ, к созданию ПРОИЗВЕДЕНИЙ, то есть из МИФОТВОРЧЕСКОЙ ПОТРЕБНОСТИ. И это - НЕФИЛОСОФСКАЯ ПОТРЕБНОСТЬ. Хотя без нее не могла бы существовать вся мировая философия. Просто пришло время отдать себе в этом отчет, вот и все.
Философская потребность - потребность в разделении, РАЗРЯЖЕНИИ, в том числе мысли от бытия.
Философствование - это умножение различий и избегание тождества. Искусство же v это использование различий для создания тождества - ПРОИЗВЕДЕНИЯ.
Я это говорю к тому, чтобы подумать на тему, так ли уж безупречна привычная интуиция того "Что такое философия". Нет, она НЕБЕЗУПРЕЧНА, хоть и весьма солидна. А философ не должен взыскать солидности, да и говорить, что он ищет Истину, тоже как-то тяжеловесно. То есть, да конечно, ищет, но лучше об этом помалкивать, так как только мы начинаем писать Истину с большой буквы, происходит ее (само) убийство. Правда, в королевской мантии и с короной на голове, но это только подчеркивает пышность похорон. Более того, я хочу всерьез обсудить тему философии как ИНСТРУМЕНТА.
Философия с прагматической точки зрения - тема не новая. Я себе мыслю философию (вернее философствование) именно с некоторым, и, может быть сильным прагматическим оттенком.
Философствование имеет этическую направленность - свободу. А то, что традиционно называется философией, это, конечно, нечто очень любимое многими и многими поколениями. Но все же это уже скорее - ИСКУССТВО создания текстов окрашенных темами, заданными Парменидом, Платоном, Аристотелем, Декартом, Кантом, Гегелем, Хайдеггером и прочими любимыми нами авторами. Но они авторы! Писатели, пишущие на те темы, которые традиционно считаются философскими. Это относится и к самой для меня «философской» линии в классической философии, трансцендентальной, тематизирующей «Я» и сознание. Но и то и другое - только гипостазированные слов речи.
Философское, трансцендентальное «Я» (это особенно заметно у Фихте и раннего Шеллинга) - это убийство подвижности шифтера (местоимения). Это попытка лишить его способности быть передаваемым в диалоге от лица к лицу и постоянно, тем самым, менять референта. То есть это очередная попытка остановить время и историчность человеческой речи. Вот и все. Можно продолжать мыслить философию в том же классическом духе, но крайне важно ОДНОВРЕМЕННО удерживать и этот, деконструирующий взгляд. Это очень полезно. Опять прагматический нюанс.
Я не считаю, что философия есть наука. Вернее, если выразится осторожнее - не считаю тезис о том, что философия - наука, или должна быть ей, очевидным. Более того - с моей точки зрения попытки превратить философию в науку имеет своей конечной целью - уничтожение философии (в моем понимании).
Существуют некоторые признаки, по которым наука (в западноевропейском понимании начиная с 17 века) отличима от не-науки. Но, предполагаю, что существуют разные мнения уже по вопросу - «что такое наука». Не говоря уж, о том «что такое философия». Пока обсуждение этих вопросов не начнется - надеяться на содержательность разговора не приходится. Философия и наука - деятельности во многом схожие, но цели, по крайней мере, явные (не скрытые) у них разные. Наука явным (эксплицитным, выраженным в ее основных процедурах) направлена на нечто, что мыслится как объект исследования, то есть на нечто, отдельное от экзистенции. Даже, если при этом объективируется сама экзистенция. Философия же необъектно направлена на саму экзистенцию, вернее она есть ее постоянная актуализация, РАБОТА по ПОСТОЯННОЙ АКУТАЛИЗАЦИИ ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОЙ СТРУКТУРЫ ЧЕЛОВЕКА.
То есть, для меня философия это деятельность по преобразованию человека из инерционного и стремящегося к закрытым формам мысли существа, в существо открытое, вопрошающее, сомневающееся, сострадающее и именно поэтому способное к солидарному (а не коммунальному) существованию.
Деятельность эта никогда не прекращается, и не может прекратиться, так как инерционность так же природна человеку (то есть, я, полагаю, и мне тоже), как и многие другие "замечательные" качества. То есть философская деятельность по своей структуре экзистенциальна, инструментальна и фундаментально этически (но не морально!) заряжена.
Попытка превратить философию в нечто иное тоже имеет этические корни. И их можно прояснить.
Другими словами я вижу философию как УНИКАЛЬНУЮ деятельность, чьей целью является удержание человека в человеческом состоянии, то есть состоянии РАДИКАЛЬНОЙ АКТИВИЗАЦИИ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ. А для этого необходимо постоянное СВЕРХУСИЛИЕ как вопрошающего разума, так и нравственного чувства, то есть, с моей точки зрения, чувства сострадания, то есть способности чувствовать унижение и душевную боль ДРУГОГО, как свою. Другими словами этическое в моем понимании - это не отношения вертикальные, но отношения горизонтальные.
Акцент в философии я делаю именно на моменте деструктивном, отрицательном - моменте демифологизирущем, освобождающим мышление от «идолов», лежанок и костылей, то есть не проясненных посылок и постулатов, или, как для меня иногда предпочтительнее называть - «мифов».
Именно этот момент сократического философствования я подчеркиваю и выделяю, а не момент поиска истин и вторичных мифов, пусть даже хорошо аргументированных, что так часто заметно у Платона.
(Я его за это не осуждал бы, если бы не его рецепты в «Государстве»).
В этом смысле для меня майевтика - не родовспоможение истины, а родовспоможение личной свободы.
Сознание обладает ДИСГАРМОНИРУЮЩЕЙ функцией. А именно: ОНО ПОСТОЯННО СТАВИТ ВАС В ПОЛОЖЕНИЕ ВНЕШНЕЕ ПО ОТНОШЕНИЮ К ТОЙ ЦЕЛОСТНОСТИ, КОТОРУЮ ВЫ ОБРЕТАЕТЕ НА ПУТЯХ ПОЗНАНИЯ. Она, эта формальная способность ВЫРЫВАЕТ ЧЕЛОВЕКА ИЗ ЛЮБОЙ ЦЕЛОСТНОСТИ. НЕ ДАЕТ ЧЕЛОВЕКУ ОТОЖДЕСТВИТЬ СЕБЯ И СВОЕ МЫШЛЕНИЕ С ИСТИНОЙ. Другими словами - «зеркало в зеркале», то есть уходящее в бесконечность самоотражение не дает возможности человеку, ЧТОБЫ ОН НЕ ДЕЛАЛ, БЫТЬ УВЕРЕННЫМ В ИСТИНЕ.
Именно поэтому человек считает эту способность ВРЕДНОЙ. Она вредна для тех, кто ищет спокойствия и почвы под ногами. Эта способность - источник вечного беспокойства человека. И ФИЛОСОФ, С МОЕЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ, КОТОРУЮ Я УЖЕ ТАК ЧАСТО ВЫСКАЗЫВАЛ, ЧТО ВСЕМ НАДОЕЛ - ТОТ, КТО АКТУАЛИЗИРУЕТ ЭТО БЕСПОКОЙСТВО. А НЕ ТОТ, КТО ПЫТАЕТСЯ ОБРЕСТИ ВТОРИЧНО ПОЧВУ ПОД НОГАМИ.
Кстати, эта особенность человеческого сознания, не психологична, а вполне трансцендентальна, и осуществляется НЕЗАВИСИМО от того, осознает данный конкретный человек это сам или нет. Потому что эту операцию он совершает КАЖДЫЙ РАЗ, КОГДА УПОТРЕБЛЯЕТ ЛИЧНОЕ МЕСТОИМЕНИЕ "Я" ИЛИ ТАКИЕ УКАЗАТЕЛИ КАК «ЗДЕСЬ» И «ТЕПЕРЬ». А делает он это спонтанно, автоматически в процессе любого разговора, в том числе с самим собой.
«Деструктивная» («негативная») и «конструктивная» («позитивная») составляющие в платоническом Сократе находятся в архетипических, фундаментальных для человека вообще, и для философии в частности, отношениях. Я просто называю «негативную» составляющую собственно философской, динамической составляющей Философии, а позитивную-мифологизирующей, или поэтизирующей. Сюда относятся и научные притязания философии, так как наука делается наукой, с ее специфической методологией, и философия нужна здесь опять же только в своей динамически-критической функции.
Я полагаю также, что никто не может запретить мне считать сократическую майевтику родовспоможением не истины, а свободы, вопреки интерпретации Платона. Свободы от идолов разума.
Кстати, в своем отрицательном отношении к Сократу, к его негативности Ницше был вполне последователен в своей ностальгии (ведь он не мог простить Сократу именно недостаточную ностальгичность) и развил блестящую вторичную мифологию сверхчеловека и вечного возвращения. То есть заменил более грубые с его точки зрения идолы, на более утонченные. С моей же точки зрения негативно-критическая функция философии постепенно освобождается от необходимости соседствовать в философских текстах с позитивной функцией.
Так как все более становиться ясным, что именно негативная функция позитивна в полной мере.
Именно она не дает человеку успокоится на видимости истины, именно она показывает постоянно неуловимость абсолютности и невозможность «встроить» (как выражается А. Ахутин) абсолютность непосредственно в мир. И эта негативность философии представляется мне вообще самым позитивным, что дано человеку как мыслящему существу, так как, очищая человека (при его желании, конечно, и личном усилии) от «костылей», оставляет человека наедине с самим собой, каков он есть, а не каким он хотел бы, или должен был бы быть.
Кроме того, что философия несет критическую функцию, необходимую для построения науки, единственной формы фальсифицируемого, то есть до конца честного и неабсолютного знания, она несет и нравственную функцию - очищения человека от идолов догматической морали. В том числе выраженной в предельной формуле «Если Бога нет, то все позволено». Бессмысленно противопоставлять свободной способности человека творить зло, то есть совершать насилие и унижение, тезис об абсолютной «вертикальной» ответственности, именно потому, что последняя всегда с легкостью может быть подвержена как утверждению, так и отрицанию.
Более того, этой максиме можно противопоставить прямо противоположную: «Если Бог есть, то все позволено». История человека отлично демонстрирует, как опора на понятие и реальность Абсолюта, позволяла совершать любое насилие, так как давала фундамент и оправдание для осуществления действий. Эту проблему хорошо чувствовал именно Достоевский, который в сне Версилова поставил мысленный эксперимент о возможности существования этического мира без предположения об Абсолютной «вертикальной» ответственности, а только исходя из ответственности «горизонтальной», связанной с онтологическим одиночеством человечества. Достоевский прямо выдвигает гипотезу о возможности этического поведения, основанного только на сострадании, без предположения о Бытии Абсолюта.
Проблема может быть сформулирована и так - понятием Абсолюта и Бога можно злоупотреблять для оправдания своих действий и снятия с себя ответственности. Можно ли предложить систему понятий и ментальных процедур, которыми злоупотребить невозможно или очень трудно? Мне представляется, что трудно злоупотребить динамической философской позицией, так как она не дает возможности опереться на высшие основания того или иного действия. Она оставляет человека наедине с самим собой и со своей ответственностью, если, конечно, у него достаточно воображения, чтобы чувствовать боль и унижение другого.
В философии негативность-это и есть фундаментальная позитивность. Все же остальные формы позитивности тем самым лишаются элементов «встроенной» абсолютности, и сохраняют должную для честного знания релятивность. И именно философская негативность есть рациональная форма толерантности и способности к диалогу. Есть и внерациональные формы толерантности, строящиеся на способности сострадания, чуткости к чужому унижению, если хотите - любви (не путать с властью, которая так часто любит представлять себя любовью). Платоническое же представление о Благе артикулировано вполне отчетливо и увенчивается «Государством». Так что Благо Платона несет на себе вполне проясненную и артикулированную тенденцию «прафашизма», сознательного, вспомните про Сиракузы (и «Сиракузы» Хайдеггера). «Прафашизм» - понятие того же уровня, что и платоническое Благо. Таково это Благо и такова мощеная дорога в ад.
Я надеюсь, понятно, куда я клоню - негативность есть единственное и позитивное поле философии. Все другие "позитивности" экстерриториальны для философии в узком смысле (в том, о котором я постоянно твержу), и характерны для исторической Философии в широком смысле. Мой замысел - радикализовать эти отношения двух функций и оставить «позитивную» функцию для тех, кто свое письменное или устное творчество хочет назвать философией, хотя на самом деле это вполне почтенные формы беллетристики, поэтизации, мифологизации. ФИЛОСОФИЯ НЕ ЕСТЬ МЕСТО (ТОПОС) АБСОЛЮТНОЙ (ЫХ) ИСТИН(Ы,) пусть даже в форме языка как Дома бытия (Хайдеггер).
ФИЛОСОФИЯ ЕСТЬ МЕСТО (ТОПОС) РЕЛЯТИВИЗАЦИИ ЛЮБЫХ АБСОЛЮТОВ. И ЭТО ПОЗИТИВНО В СВОЕЙ НЕГАТИВНОСТИ. ФИЛОСОФИЯ ПРОЯВЛЯЕТ, АКТУАЛИЗИРУЕТ САМУ ФУНДАМЕНТАЛЬНУЮ БЕЗДОМНОСТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО БЫТИЯ. ЗАСТАВЛЯЕТ ПОМНИТЬ, КТО ЖЕ ЧЕЛОВЕК ЕСТЬ НА САМОМ ДЕЛЕ.
Свобода же от идолов разума представляется мне единственным последовательным путем к тому, чтобы оставить человека наедине со своей способностью, или НЕспособностью сострадать чужой боли и унижению. И не говорите мне об истине - нет истины, кроме «таблицы умножения» (в «широком», конечно, смысле), и той, которая нам дается в сострадании. Но эта последняя истина не нуждается в рациональных, или догматических подпорках. Способность к состраданию или есть, или нет. Уж у кого как сердце устроено, не так ли? Зато не на кого свалить - за все отвечаешь сам. Мне представляется, что здесь соединяются в одной точке и проблема свободы, и проблема блага, проблемы знания, проблемы веры, сознания, языка.
Я не придаю ничему статус "абсолютной" истинности, хотя само по себе это утверждение только кажется понятным, или однозначным. Предположим, что мы понимаем, о чем речь.
Сострадание не есть опора и основание философии, оно есть просто качество, которое есть, или нет (со всеми, разумеется, промежуточными вариантами). Причем "есть" не в абсолютном смысле, а в том условном смысле, который мы только и можем себе позволить, говоря о реальности.
Так вот сострадание и любовь, не очень хороши для того, чтобы служить подпорками, так как, кроме всего прочего, у нас нет гарантии, что они (я имею ввиду наши собственные чувства) всегда под рукой. Дело не в этом, дело в том, что не на что и не на кого свалить ответственность. В решении любых вопросов - онтологических, этических и прочих. В этом и есть майевтическая функция философии - перенос ответственности «извне» «вовнутрь». Я отдаю себе отчет в неоднозначности этих понятий. И отдаю отчет в труднодостижимости честной позиции такого рода.
«Моральная» направленность моего философствования объясняется тем, что все другие способы отношения с «бытием» заняты другими видами деятельности. В области научной деятельности меня вполне устраивает современная хорошо выверенная и вполне самокритичная методология (хотя она и не одна, но всех их объединяет достаточно последовательный критицизм). Я не вижу особой философской территории, кроме той, одновременно и этической и критической, о которой я говорю.
Все предложения другого рода оказываются мифологизированием, более или менее тонким, более, или менее удачным. Подчеркиваю - я не против такой деятельности, я даже готов называть ее Философией в широком смысле слова.
Но это не мешает мне считать собственно философским, специфическим, отличным от других видов деятельности то, что я называю философией в узком смысле слова - негативную (она же позитивная) деятельность по РАЗ-ЛИЧЕНИЮ, РАС-ТОЖДЕСТВЛЕНИЮ ВСЕГО ТОГО, ЧТО КАЖЕТСЯ НАМ ТОЖДЕСТВЕННЫМ. Это и есть демифологизирующая функция философии, деидеологизирующая, деонтологизирующая и т.д.
Основания считать это скорее позитивной деятельностью я уже приводил.
Конечно, в абсолютном смысле нельзя нам выскочить из мифа. Кроме всего прочего и потому, что миф по др.гречески, если не ошибаюсь, просто - речь, рассказ. Но мы можем "выскакивать" из него периодически путем деятельности по РАЗ-ЛИЧЕНИЮ. Эта деятельность есть просто тематизация и радикализация "автоматической" рефлексивности самой речи. Сам речь, наша бытовая речь, устроена рефлексивно, хотя нужно дополнительное рефлексивное усилие, чтобы эту фундаментальную рефлексивность речи деавтоматизировать, отрефлектировать и заставить работать. То есть уже речь есть ВОЗМОЖНОСТЬ БЕСКОНЕЧНОЙ РЕФЛЕКСИИ. Философ как бы радикально активизирует эту возможность.
Вот и все. МОЖНО ЧТО УГОДНО ПРОДОЛЖАТЬ ДЕЛАТЬ С МИФОМ (И ВНУТРИ НЕГО), ТО ЕСТЬ С РЕЧЬЮ, ЛОГИКОЙ, НАУКОЙ, ИСКУССТВОМ И Т.Д. ПРОСТО НЕОБХОДИМО НЕ ЗАБЫВАТЬ ВРЕМЯ ОТ ВРЕМЕНИ АКТИВИЗИРОВАТЬ БЕСКОНЕЧНУЮ РЕФЛЕКСИВНОСТЬ. ЭТО ПОЛЕЗНО.
ФИЛОСОФИЯ, КАК И ПОЭЗИЯ, ЕСТЬ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ПО ДЕАВТОМАТИЗАЦИИ ЯЗЫКА.
Но поэзия, деавтоматизируя язык, «отождествляет» его структуры и образы, создавая новые «реальности». Философия, деавтоматизируя язык, различает отождествленное, усложняя возможность мифу (то есть в определенном смысле - поэзии) стать руководством к действию, то есть к теоретически или как угодно иначе оправданному насилию. Насилие может быть «оправдано» только «прагматически». Но философия существует для других целей.