нил постман
Искала, не нашла ни одного валяющегося в сети перевода замечательной книги Нила Постмана "Веселимся до смерти" (Neil Postman, Amusing ourselves to death). В процессе поиска заподозрила, что перевода на русский может вообще не существовать. А книга великолепная. Нил касается таких крайне интересных вопросов, как стереотип о том, что "Америку заселили потомки всякого криминала, поэтому американцы - тупая нация" (приводит некоторые факты, которые заставляют, мягко говоря, усомниться в правдоподобности этого), говорит о том моменте, когда наша человеческая культура совершила незаметный переход от "культуры думающей" в "культуру чувствующую и смотрящую", и подробно обсуждает влияние телевидения на цивилизацию.
И да, копируйте себе куда-нибудь, не стесняйтесь, а то такими темпами скоро придется возрождать самиздат.
В общем,
Кто любитель красивого и правильного английского, читайте оригинал. Так как я не монстр и не профессиональный переводчик, я взяла для перевода только те места, которые мне особо понравились.
В начале главы описывается разница между двумя типами культур - культуры, ориентированной на печатное слово, и культуры, не ориентированной на печатное слово.
Среди навыков, необходимых человеку для того, чтобы нормально функционировать в "печатном" обществе, необходимо то, что Бертран Рассел назвал "иммунитет к красноречию" - навык, означающий, что вы способны распознавать и отделять в речи собеседника чувственное удовольствие, которое вы получаете от его слов (шарм, приятность тона голоса), и логичность его аргументов. В то же самое время вы должны быть способны по тону собеседника распознать, каково его отношение к высказываемым мыслям и к слушателям. Другими словами, вы должны мочь отличить шутку от серьезного довода. В процессе же оценки качества аргументов вы должны быть способны совершать одновременно несколько действий: выслушивать все объяснение до конца, не вынося до того своего суждения; держать в голове возникающие вопросы, по ходу текста замечая, где и когда автор отвечает на них, если вообще отвечает; и запоминать все свои контр-аргументы, структурируя в голове соответствующий опыт. Кроме того, вы должны при этом мысленно отбрасывать те части своего опыта, которые не имеют отношения к проблеме. И, чтобы быть готовым для всего вышеописанного, вы должны, во-первых, избавиться от веры в магию слов, а во-вторых, научиться оперировать миром абстракций, так как, например, в этой книге чрезвычайно мало фраз, которые бы вызывали у вас в памяти конкретные изображения.
В печатной культуре мы обыкновенно говорим о глупых людях, что мы должны им "нарисовать картинку", чтобы они поняли. Ум подразумевает, что человек должен свободно обходиться без картинок, в среде абстракций и обобщений. Быть способным ко всем этим действиям и составляет определение ума в культуре, которая основывает свои понятия о правде на печатном слове. В следующих двух главах я хочу показать, что в 18 и 19 веках Америка была именно такой культурой, возможно, самой печатно-ориентированной культурой, когда-либо существовавшей на свете. Далее я покажу, что в 20 веке наши понятия о правде и об уме изменились в результате того, что появились новые средства массовой информации.
Однако мне хотелось бы заметить, что, во-первых, я не принадлежу к тем людям, которые считают, что сама по себе смена СМИ порождает изменения в мышлении людей, и потому я не буду касаться вопроса о том, более ли интеллектуально развиты люди "пишущие", чем люди "смотрящие", или что люди "телевизионные" имеют более низкий интеллект; мои рассуждения ограничиваются вопросом о том, как телевидение изменило общественный дискурс*: оно совершило это путем поощрения определенных способов мышления и через требование определенного вида контента. В этом смысле я утверждаю, что эпистемология[познание мира] телевидения не только объективно хуже эпистемологии печатного слова, но и является опасной и абсурдной вещью.
*Public discourse - черт его знает, как перевести, не придумала. Этим словом обозначают совокупность всех видов публичных обсуждений общественных политических, экономических и т.д. проблем (в СМИ, на собраниях, в книгах и т.д. - что-то типа коллективного бессознательного в вербализованном виде). Если кто знает перевод, скажите.
Во-вторых, мне хотелось бы, чтобы вы думали об этой ситуации (замена печатного книжного слова телевизионным) так же, как об экологическом изменении. Река, загрязняемая выбросами, становится грязной, опасной, в какой-то момент вымирает рыба, плавать становится опасным для здоровья. Однако даже тогда река все равно может выглядеть так же, и вы все равно можете, скажем, проехать по ней в лодке. Другими словами, даже в ситуации, когда вся жизнь в реке была уничтожена, сама река может не исчезнуть, так же, как могут все равно остаться какие-либо способы ее использования.
Так, и сейчас существуют книги и их читатели, однако само по себе печатное слово уже не играет такой роли, как раньше, даже в школах (которые считались последним приютом, где позиции печатного слова должны были быть нерушимыми). Те, кто верит, будто телевидение и печатное слово сосуществуют - обманывают себя, ибо сосуществование предполагает паритет, равенство. Там нет равенства. Печатное слово сегодня есть рудиментарная эпистемология.[...] Я попытаюсь продемонстрировать, что по мере того, как типография отодвигается на периферию нашей культуры, и телевидение занимает ее место, серьезность, ясность, и более всего, ценность общественного обсуждения опасно снижается.
Типографическая Америка
[...] Американцы эпохи Франклина были преданы печатному слову более всех, кто когда-либо жил на этом свете. Что бы там ни говорили о переселенцах, покорявших Новую Англию, но один факт неоспорим: эти люди и их дети были преданными и умелыми читателями, жизнь которых, политические идеи и религиозные чувства были прочно переплетены с содержанием типографической продукции. Мы знаем, что на самом Мейфлауэре присутствовали книги в качестве груза - в первую очередь Библия и Описание Новой Англии капитана Джона Смита (и поскольку эмигранты направлялись к неизведанной земле, мы можем предположить, что вторая книга читалась с не меньшим усердием, чем первая). Нам также известно, что в самые первые дни колонизации каждый министр получил 10 фунтов на то, чтобы открыть публичную религиозную библиотеку. И, хотя определить уровень грамотности людей того времени чрезвычайно трудно, существуют данные (полученные главным образом из анализа подписей), свидетельствующие в пользу того, что между 1640 и 1700 годами грамотность мужчин в Массачусетсе и Коннектикуте достигала 89-95% (грамотность женщин предположительно была 62% в период с 1681 по 1697). Естественно, Библия была главным чтением во всех домах поселенцев, ибо они были протестантами, разделявшими убеждение Лютера в том, что печатное слово было "высшим и прекраснейшим актом Господней благодати, коим Его учение продвигается в мире". Безусловно, Учение Господа может продвигаться и через другие книги, а не только Библией, например широко известной Книгой Псалмов, изданной в 1640 году и обычно считающейся первым американским бестселлером. Однако не следует считать, что все чтение этих людей ограничивалось религиозными темами. Анализ завещаний показывает, что 60% всех поместий в графстве Мидлсекс в период с 1654 по 1699 содержали книги, из них только 8% не имели ничего, кроме Библии. Между 1682 и 1685 годами главный импортер книг в Бостоне ввез в страну 3,421 книгу, из которых большая часть не относилась к религии. Чтобы как следует оценить этот факт, мы должны вспомнить, что эти книги предназначались для потребления 75,000 человек, которые в то время жили в северных колониях. Современный эквивалент этого числа был бы 10 миллионов книг. Помня о том, что уровень грамотности в Англии 17 века не превышал 40%, мы можем предположить, что мигранты происходили из более грамотной части Англии, или относились к более грамотному сегменту населения. Они прибыли в Америку как читатели, и, несомненно, верили, что чтение в Новом Свете так же важно, как было важно в Старом.
Начиная с 1650 года почти все города Новой Англии приняли законы, обязывающие города организовывать "школы письма и чтения", а большие поселения - и средние школы впридачу. Во всех текстах этих законов упоминается Сатана, чьи злостные почины, как считалось, могли быть пресечены в зародыше силой просвещения. Однако была, по всей видимости, и еще одна причина, о которой свидетельствует текст популярной песенки 17 века:
"Знание будет струиться из наших школ, поскольку знать - это священное право человека".
Другими словами, у этих людей на уме было нечто большее, чем просто покорение Дьявола. В начале 16 века произошел глобальный эпистемологический сдвиг, который перенес знание любого рода в печать и выразил его через печатное слово. Люис Мамфорд писал об этом сдвиге: "печатное слово освободило людей от власти сиюминутного и местного;... печать производила больше впечатления, чем реальные события... Существовать - значило существовать в печати: оставшийся мир все более отходил в тень. Учиться стало означать учиться из книг." В свете этого мы можем предположить, что посещение школы было для переселенцев не только моральным долгом, но и интеллектуальным императивом. (Англия, откуда они прибыли, была островом школ. Ясно, что возрастание грамотности в Америке было непосредственно связано с посещением школы. В районах, где посещение школ было необязательным (род-Айленд), или имелись слабые школьные законы (Нью-Гемпшир), уровень грамотности рос медленнее обычного. Ко всему прочему, эти переехавшие англичане могли не печатать своих собственных книг и даже не заботиться о воспитании собственных писателей: они привезли с собой целиком всю литературную традицию их Родины. В 1736 продавцы книг объявили о продаже британских газет "Спектатор", "Татлер" и "Гардиан". В 1738 появились объявления о продаже сочинений Локка, Поупа, Свифта и Драйдена. Тимоти Дуайт, президент Йельского университета, так лаконично описал американскую ситуацию:
"книги любого рода, практически на любую тему, уже написаны для нас. Ситуация, в которой мы находимся, исключительна в этом смысле. Мы говорим на одном языке с людьми Великобритании, и мы, как правило, сохраняем мир с этой страной; торгловля приносит нам значительную часть книг, которыми та полнится. По части любого искусства, науки, и по части литературы мы получаем книги, которые в значительной степени удовлетворяют наши нужды."
Одним из следствий такой ситуации было то, что в колониальной Америке не возникло своей "грамотной аристократии". Чтение не воспринималось большинством как занятие элиты, и продукты печати распределялись в равной степени между всеми людьми. Всеохватывающая, бесклассовая культура чтения возникла потому, что, как писал Дэниел Бурстин, "Она была повсеместной. Ее центр был везде и нигде. Каждому человеку было близко то, о чем вещало печатное слово. Все люди могли говорить на одном языке." В 1722 году это дало возможность Джейкобу Датчу написать, что "беднейший крестьянин на берегу Делавэра считает для себя естественным выражать свои мысли, будь то в вопросах политики или экономики, так же свободно, как джентльмен или ученый. Такова господствующая здесь мода на книги всех сортов, что она делает каждого читателем". Если принять во внимание эту "господствующую моду на книги", то не стоит удивляться, что "Здравый Смысл" Томаса Пейна, изданный 10 января 1776 года, разошелся более чем 100 000 тиражом еще до марта того же года. В 1985 году эквивалентный тираж в пересчете на современное население был бы равен 8 миллионам книг (за два месяца!). Если же мы проследим историю книги далее, в последующие месяцы, то вот что пишет, например, Говард Хаст: "Никто не знает, сколько в действительности было напечатано копий. Наиболее консервативные ресурсы пишут о 300 000 экземпляров, более радикальные говорят о цифре в полмиллиона. Если мы возьмем 400 000 и примерим на население в 3.000.000 человек, то в современном эквиваленте это было бы равно 24 миллионам экземпляров."
Единственное событие, способное привлечь столь огромное внимание в совеременной Америке - это кубок по футболу.
-----
Кто хочет продолжения (или кто хочет мне сказать что вот, он нарыл русский перевод и все это мною было проделано разве что в качестве тренировки переводческих навыков), отмечайтесь в комментах.
И да, копируйте себе куда-нибудь, не стесняйтесь, а то такими темпами скоро придется возрождать самиздат.
В общем,
Кто любитель красивого и правильного английского, читайте оригинал. Так как я не монстр и не профессиональный переводчик, я взяла для перевода только те места, которые мне особо понравились.
В начале главы описывается разница между двумя типами культур - культуры, ориентированной на печатное слово, и культуры, не ориентированной на печатное слово.
Среди навыков, необходимых человеку для того, чтобы нормально функционировать в "печатном" обществе, необходимо то, что Бертран Рассел назвал "иммунитет к красноречию" - навык, означающий, что вы способны распознавать и отделять в речи собеседника чувственное удовольствие, которое вы получаете от его слов (шарм, приятность тона голоса), и логичность его аргументов. В то же самое время вы должны быть способны по тону собеседника распознать, каково его отношение к высказываемым мыслям и к слушателям. Другими словами, вы должны мочь отличить шутку от серьезного довода. В процессе же оценки качества аргументов вы должны быть способны совершать одновременно несколько действий: выслушивать все объяснение до конца, не вынося до того своего суждения; держать в голове возникающие вопросы, по ходу текста замечая, где и когда автор отвечает на них, если вообще отвечает; и запоминать все свои контр-аргументы, структурируя в голове соответствующий опыт. Кроме того, вы должны при этом мысленно отбрасывать те части своего опыта, которые не имеют отношения к проблеме. И, чтобы быть готовым для всего вышеописанного, вы должны, во-первых, избавиться от веры в магию слов, а во-вторых, научиться оперировать миром абстракций, так как, например, в этой книге чрезвычайно мало фраз, которые бы вызывали у вас в памяти конкретные изображения.
В печатной культуре мы обыкновенно говорим о глупых людях, что мы должны им "нарисовать картинку", чтобы они поняли. Ум подразумевает, что человек должен свободно обходиться без картинок, в среде абстракций и обобщений. Быть способным ко всем этим действиям и составляет определение ума в культуре, которая основывает свои понятия о правде на печатном слове. В следующих двух главах я хочу показать, что в 18 и 19 веках Америка была именно такой культурой, возможно, самой печатно-ориентированной культурой, когда-либо существовавшей на свете. Далее я покажу, что в 20 веке наши понятия о правде и об уме изменились в результате того, что появились новые средства массовой информации.
Однако мне хотелось бы заметить, что, во-первых, я не принадлежу к тем людям, которые считают, что сама по себе смена СМИ порождает изменения в мышлении людей, и потому я не буду касаться вопроса о том, более ли интеллектуально развиты люди "пишущие", чем люди "смотрящие", или что люди "телевизионные" имеют более низкий интеллект; мои рассуждения ограничиваются вопросом о том, как телевидение изменило общественный дискурс*: оно совершило это путем поощрения определенных способов мышления и через требование определенного вида контента. В этом смысле я утверждаю, что эпистемология[познание мира] телевидения не только объективно хуже эпистемологии печатного слова, но и является опасной и абсурдной вещью.
*Public discourse - черт его знает, как перевести, не придумала. Этим словом обозначают совокупность всех видов публичных обсуждений общественных политических, экономических и т.д. проблем (в СМИ, на собраниях, в книгах и т.д. - что-то типа коллективного бессознательного в вербализованном виде). Если кто знает перевод, скажите.
Во-вторых, мне хотелось бы, чтобы вы думали об этой ситуации (замена печатного книжного слова телевизионным) так же, как об экологическом изменении. Река, загрязняемая выбросами, становится грязной, опасной, в какой-то момент вымирает рыба, плавать становится опасным для здоровья. Однако даже тогда река все равно может выглядеть так же, и вы все равно можете, скажем, проехать по ней в лодке. Другими словами, даже в ситуации, когда вся жизнь в реке была уничтожена, сама река может не исчезнуть, так же, как могут все равно остаться какие-либо способы ее использования.
Так, и сейчас существуют книги и их читатели, однако само по себе печатное слово уже не играет такой роли, как раньше, даже в школах (которые считались последним приютом, где позиции печатного слова должны были быть нерушимыми). Те, кто верит, будто телевидение и печатное слово сосуществуют - обманывают себя, ибо сосуществование предполагает паритет, равенство. Там нет равенства. Печатное слово сегодня есть рудиментарная эпистемология.[...] Я попытаюсь продемонстрировать, что по мере того, как типография отодвигается на периферию нашей культуры, и телевидение занимает ее место, серьезность, ясность, и более всего, ценность общественного обсуждения опасно снижается.
Типографическая Америка
[...] Американцы эпохи Франклина были преданы печатному слову более всех, кто когда-либо жил на этом свете. Что бы там ни говорили о переселенцах, покорявших Новую Англию, но один факт неоспорим: эти люди и их дети были преданными и умелыми читателями, жизнь которых, политические идеи и религиозные чувства были прочно переплетены с содержанием типографической продукции. Мы знаем, что на самом Мейфлауэре присутствовали книги в качестве груза - в первую очередь Библия и Описание Новой Англии капитана Джона Смита (и поскольку эмигранты направлялись к неизведанной земле, мы можем предположить, что вторая книга читалась с не меньшим усердием, чем первая). Нам также известно, что в самые первые дни колонизации каждый министр получил 10 фунтов на то, чтобы открыть публичную религиозную библиотеку. И, хотя определить уровень грамотности людей того времени чрезвычайно трудно, существуют данные (полученные главным образом из анализа подписей), свидетельствующие в пользу того, что между 1640 и 1700 годами грамотность мужчин в Массачусетсе и Коннектикуте достигала 89-95% (грамотность женщин предположительно была 62% в период с 1681 по 1697). Естественно, Библия была главным чтением во всех домах поселенцев, ибо они были протестантами, разделявшими убеждение Лютера в том, что печатное слово было "высшим и прекраснейшим актом Господней благодати, коим Его учение продвигается в мире". Безусловно, Учение Господа может продвигаться и через другие книги, а не только Библией, например широко известной Книгой Псалмов, изданной в 1640 году и обычно считающейся первым американским бестселлером. Однако не следует считать, что все чтение этих людей ограничивалось религиозными темами. Анализ завещаний показывает, что 60% всех поместий в графстве Мидлсекс в период с 1654 по 1699 содержали книги, из них только 8% не имели ничего, кроме Библии. Между 1682 и 1685 годами главный импортер книг в Бостоне ввез в страну 3,421 книгу, из которых большая часть не относилась к религии. Чтобы как следует оценить этот факт, мы должны вспомнить, что эти книги предназначались для потребления 75,000 человек, которые в то время жили в северных колониях. Современный эквивалент этого числа был бы 10 миллионов книг. Помня о том, что уровень грамотности в Англии 17 века не превышал 40%, мы можем предположить, что мигранты происходили из более грамотной части Англии, или относились к более грамотному сегменту населения. Они прибыли в Америку как читатели, и, несомненно, верили, что чтение в Новом Свете так же важно, как было важно в Старом.
Начиная с 1650 года почти все города Новой Англии приняли законы, обязывающие города организовывать "школы письма и чтения", а большие поселения - и средние школы впридачу. Во всех текстах этих законов упоминается Сатана, чьи злостные почины, как считалось, могли быть пресечены в зародыше силой просвещения. Однако была, по всей видимости, и еще одна причина, о которой свидетельствует текст популярной песенки 17 века:
"Знание будет струиться из наших школ, поскольку знать - это священное право человека".
Другими словами, у этих людей на уме было нечто большее, чем просто покорение Дьявола. В начале 16 века произошел глобальный эпистемологический сдвиг, который перенес знание любого рода в печать и выразил его через печатное слово. Люис Мамфорд писал об этом сдвиге: "печатное слово освободило людей от власти сиюминутного и местного;... печать производила больше впечатления, чем реальные события... Существовать - значило существовать в печати: оставшийся мир все более отходил в тень. Учиться стало означать учиться из книг." В свете этого мы можем предположить, что посещение школы было для переселенцев не только моральным долгом, но и интеллектуальным императивом. (Англия, откуда они прибыли, была островом школ. Ясно, что возрастание грамотности в Америке было непосредственно связано с посещением школы. В районах, где посещение школ было необязательным (род-Айленд), или имелись слабые школьные законы (Нью-Гемпшир), уровень грамотности рос медленнее обычного. Ко всему прочему, эти переехавшие англичане могли не печатать своих собственных книг и даже не заботиться о воспитании собственных писателей: они привезли с собой целиком всю литературную традицию их Родины. В 1736 продавцы книг объявили о продаже британских газет "Спектатор", "Татлер" и "Гардиан". В 1738 появились объявления о продаже сочинений Локка, Поупа, Свифта и Драйдена. Тимоти Дуайт, президент Йельского университета, так лаконично описал американскую ситуацию:
"книги любого рода, практически на любую тему, уже написаны для нас. Ситуация, в которой мы находимся, исключительна в этом смысле. Мы говорим на одном языке с людьми Великобритании, и мы, как правило, сохраняем мир с этой страной; торгловля приносит нам значительную часть книг, которыми та полнится. По части любого искусства, науки, и по части литературы мы получаем книги, которые в значительной степени удовлетворяют наши нужды."
Одним из следствий такой ситуации было то, что в колониальной Америке не возникло своей "грамотной аристократии". Чтение не воспринималось большинством как занятие элиты, и продукты печати распределялись в равной степени между всеми людьми. Всеохватывающая, бесклассовая культура чтения возникла потому, что, как писал Дэниел Бурстин, "Она была повсеместной. Ее центр был везде и нигде. Каждому человеку было близко то, о чем вещало печатное слово. Все люди могли говорить на одном языке." В 1722 году это дало возможность Джейкобу Датчу написать, что "беднейший крестьянин на берегу Делавэра считает для себя естественным выражать свои мысли, будь то в вопросах политики или экономики, так же свободно, как джентльмен или ученый. Такова господствующая здесь мода на книги всех сортов, что она делает каждого читателем". Если принять во внимание эту "господствующую моду на книги", то не стоит удивляться, что "Здравый Смысл" Томаса Пейна, изданный 10 января 1776 года, разошелся более чем 100 000 тиражом еще до марта того же года. В 1985 году эквивалентный тираж в пересчете на современное население был бы равен 8 миллионам книг (за два месяца!). Если же мы проследим историю книги далее, в последующие месяцы, то вот что пишет, например, Говард Хаст: "Никто не знает, сколько в действительности было напечатано копий. Наиболее консервативные ресурсы пишут о 300 000 экземпляров, более радикальные говорят о цифре в полмиллиона. Если мы возьмем 400 000 и примерим на население в 3.000.000 человек, то в современном эквиваленте это было бы равно 24 миллионам экземпляров."
Единственное событие, способное привлечь столь огромное внимание в совеременной Америке - это кубок по футболу.
-----
Кто хочет продолжения (или кто хочет мне сказать что вот, он нарыл русский перевод и все это мною было проделано разве что в качестве тренировки переводческих навыков), отмечайтесь в комментах.