Про общий знаменатель
- в тему той определяемости сознания бытием, которая, пробуждая духовное начало, сподвигает к обнаружению и реализации исторического смысла этого бытия
... Теорехтически это, конечно, лошадь, а прахтически так
она падает, и жалко смотреть, а не то что работать.
А.С. Макаренко. Педагогическая поэма.
Часть 1. 20. О живом и мёртвом
Кому лень ... нет, некогда ... нет, все-таки, лень ;) ... короче, кому как подскажет совесть, но если целиком НЕ читать, то см. сразу вопрос в заключительной части поста, - на засыпку или нет, но вопрос, адресуемый не "чрезмерно пытливым" сознанием автора блога, но ситуацией плачевного состояния сознания и бытия нас всех.
инфо.повод:
Вот, как не пытался, но не смог пройти мимо этой полемики, которая, насколько она затрагивает злободневную проблематику, настолько воспроизводит стандартные позиции и ходы в своем осуществлении. Подчеркну, стандартные не значит "не приемлемые", там, "устаревшие-в-реальности-уже-не-работающие". Каковые оценки сами суть нечто настолько же старое, ветхое, ибо всякий раз сопровождавшее развитие классики. И служащие, собственно, импульсом для того чтобы классика, в процессе своего исторического становления, созидала эти стандарты в мировоззрении, а т.ж. коммуникации, это мировоззрение транслирующей и обосновывающей. Причем, обосновывающей рационально и всячески, но именно что на основе установления этих самых стандартов коммуникативно-полемических действий. И делающей это в противостоянии софистике и скептицизму, всякий раз подающими свой голос, как только на исторической сцене появляется нечто авангардное - то, что всякий же раз должно было выйти на эту самую сцену, чтобы затем сама классика состоялась, и её посредством была продолжена история, культурное восхождение. И не будучи питаема каковым авангардным началом, сама классика превращается в застывшую догму, в никого ни к чему не обязывающие мировоззренческие, поведенческие, коммуникативные схемы. И всё это - чтобы вновь дать слово софистике и скептицизму. Каковые сегодня вывалились на руины ситуации безвременья, социальной аномии и экзистенциально-психологических аномалий в виде гремучей смеси постмодерн-гностицизма, так же называемой на страницах этого блога смердевяковьем.
Так вот. Собственно в статье, по поводу которой возникла полемика, привлек внимание вот этот коммуникативно-практический зачин автора:
«... когда кто-то начинает перечислять все мелкие недостатки нашей великой страны, путая, как уж заведено, правду и собственные оценки, нужно ответить строго: "Россия - территория добра и справедливости". И пока оппонент будет хватать ртом воздух, иронически морщить лоб и готовить всё самое уничижительное, на что способна русофобская фантазия, выдержать хорошую театральную паузу и перейти к аргументации».
Однако, именно аргументация-то, при таком за-здравном зачине, крайне проблематична, - на что и обратил внимание оппонент (witeman). По поводу контр-аргументативных выкладок оппонета, особенно, специально отмеченных красным маркером, выскажемся дальше. Но вот, собственно, каким образом отправляет свою аргументацию автор. Отметим самые ключевые моменты. «Добро и свобода - ценности, близкие к абсолютным. Конечно, споры о содержимом этих терминов никогда не утихнут, однако если удастся договориться об их смысле, эти ценности станут ключевыми для достижения общественного согласия. Итак, попробуем сначала определиться с добром.
Есть социальная, или относительная, или готтентотская трактовка понятий добра и зла. Добро - это когда я угнал коров у соседа. Зло - когда сосед у меня. Подобное понимание базовых критериев человеческого взаимодействия совершенно не приблизит нас к согласию. Значит, "общий знаменатель" надо искать где-то глубже, в общинном, досоциальном сознании. Добро - это когда ты не делаешь другим того, чего не желал бы для себя. При этом ни один здоровый человек не желает страдать. Следовательно, можно, не допустив чрезмерного упрощения, сказать так: добро - это неумножение страданий».
Далее, полагая, что «любой оппонент будет вынужден, скрепя сердце, согласиться», автор сосредотачивается на содержании понятия "свобода". Приведем дальше лишь его выводы относительно этого понятия, а перед этим отметим следующее.
По поводу т.наз. "готтентотской трактовки" вспомнился анекдот про еврейскую семью, где Абрам своей Саре объяснял: "когда ты бл...шь, это таки нас с тобой имеют, а когда я бл...дую, это, наоборот, таки мы с тобой кого-то имеем". :)) Ну, и вот, автор, отмечая проблематичность достижения консенсуса о смысле понятия "добро" на основе вот такого архаически-общинного представления о том, что этим понятием означается, и отталкиваясь от него как неприемлемого, призывает искать "общий знаменатель" где-то еще глубже. Но при этом, лишь описывает круг, возвращаясь к общинному, и вообще, «досоциальному» сознанию. Кстати, именно для обозначения такого рода "коловращений" мы и прибегаем к неологизму "смердевяковье", подразумевающему коммуникативные ходы, которые констатируя "слом демократических институтов, ввиду того, что они суть не более чем новый фасад Средневековья", прочат его возвращение в виде "Ньюсредневековья". А если подразумевается еще и ДОсоциальное состояние, то тут, получается, следует говорить о возвращении чего-то совсем первобытно-хтонического.
Впрочем, судя по выкладкам, автор отстаивает трактовку добра с позиций классического Модерна - собственно, эпохи утверждения демократических институтов в общественно-государственном устройстве. Тезис: «добро - это неумножение страданий» - именно оттуда. Разумеется, это при том, что утверждение представляет собой "модернизированный" вариант христианской заповеди возлюбить ближнего, как самого себя. А об Образе и Подобии в этом "самОм себе", как о духовном начале в каждом человеке, об этом, в рамках парадигмы Модерна с её постулатами о "естественном праве", "естественном равенстве" и прочем "естественном, и потому, не безобразном", понятное дело, либо умалчивается, либо говорится как о чем-то, скорее "противо-", нежели сверх- естественном.
Ну, и вот, собственно выводы автора о свободе и о том, как она связанна с добром... точнее, как увязывает автор понятия "добра" и "свободы" с патриотическими утверждениями о том, что Россия, по этим понятиям - "впереди планеты всей". «Свобода в России - это Свобода. А не та "svoboda", о которой нам так долго врало радио. А где свобода - там и добро. Добро в России реально. Реально потому, что является продуктом истинно свободного выбора человека. Продуктом, за который человек, как правило, не получает ничего, даже внутреннего удовлетворения: не мусоря в свинарнике, часто ощущаешь себя идиотом. Добро, которое живет в своих следствиях, но не дает его творцу ни малейшей выгоды - оно истинно.
Итак, два фактора - свобода выбора между добром и злом и, как следствие, истинность добра - вот две причины, по которым Россия лучше всех остальных стран. И за это (в том числе за это) русские люди любят свою Родину и желают ей только добра, какие бы странные формы не принимало оно на этих заснеженных просторах».
Ну, не будем еще раз о том, что понятия "добра" и "свободы" фигурируют именно в ключе модернистского толкования этих понятий. Лишь подчеркнем, что толкование это западно-европейское, и отсылающее к духу капитализма, - причем, именно в том его состоянии, когда он еще был духом, а не смердением преисподней, которое он являет собой ныне. А посему, риторика, оперирующая этими понятиями, вопреки благим и оптимистическим намерениям автора, является излюбленной мишенью, например, представителей я-русской национал.демократии, способных, к сожалению, внешне весьма убедительным образом пользовать тлетворный стайл постмодерн-гностического смердевяковья. Что и понятно, коль скоро смысловая начинка не вполне релевантна ни культурно-исторической специфике России, ни уже и той культурной среде, где она некогда была релевантна (=Запад эпохи классического Модерна). Отсюда и весьма странные выводы автора об «удивительном, парадоксальном большом числе умных и добрых людей, искренне ненавидящих свою Родину».
Вот, значит, не будем специально все это разбирать, а сошлемся лишь на то, что говорили о высвобождении естества для духа, которое возможно только тогда, когда народ помнит о своем ПЕРВОРОДСТВЕ, каковое у русского народа - в его государство- и культуро- образующем призвании, основанном во всечеловеческом и мироспасительном предназначении.
Да, значит, специально распространяться не будем, а подразумевая все это, сосредоточимся на вот этой самой проблеме "общего знаменателя". И тут самое время перейти к контр-аргументам оппонента - ув. тов. Witeman'а.
Сразу отметим чрезвычайную уместность адресации к Шпенглеру, собственно, засвидетельствовавшему закат западно-европейской культуры, а тем самым, возможно косвенно, предвосхитившему вот это стремительное загнивание духа капитализма и превращения его в смердящее вот это вот, называемое, "состоянием постмодерн", а т.ж. в смердевяковое вот это вот, обслуживающее это состояние, создавая видимость его безальтернативности. В этом смысле, особенно замечательно то, что говорится о внутренней форме морали как о «существенном», и что «ее программное содержание, ее религиозная, философская, научная окраска, словесное выражение ее положений и верований, нередко передано в ложно понятой форме, еще чаще являющееся голой теорией и пустым звуком».
Да, вот эта черта превращения выразительных форм, будучи гипертрофирована и поставлена на поток, это и есть фирменное "ноу хау" этого самого стайла, его "программных сервисов и интерфейсов"! Это превращение форм - механизм, упоминаемый, хотя и с адресациями к другому автору, соотечественнику Шпенглера, не менее крупному (Маркс), механизм, неоднократно упоминаемый автором приведенных в посте оппонента слов о том, что «саратовский водитель и посудомойка в Тюмени значат больше, чем королева Нидерландов или королева английская» (С.Е.Кургинян). Говоря эти слова, автор замечает, что «пока внутри, где-то здесь в сердце и в разуме (а где-то еще над ним), целостно, до конца, метафизически» не будет полностью понято значение этих слов, до тех пор нет никаких гарантий от переноса на нашу территорию сценариев вышеозначенного загнивания (см. там же по ссылке). Переноса вкупе с сопутствующими этому загниванию механизмами "превращенных форм" (собственно, увеличивающими возможность такого перемещения). И в этом усматривается «сложнейший момент» (там же). Ибо это будет аналогично внедрению "того самого 'общего знаменателя', под прикрытием которого Горбачев предал свою Культуру" (witeman), - только уже с полным уничтожением России как культурно-исторической и территориально-целостной реальности.
Однако, тем самым, КАК ТАКОВОЙ, "общий знаменатель" НЕ отрицается, НО отрицается его именно ПРЕВРАЩЕННАЯ ВЕРСИЯ! Ключевым является то, что сложность момента связана с признанием КРАЕУГОЛЬНОСТИ того простого, что заключено в народе (саратовском водителе и тюменской посудомойке). Но при этом, СУТЬ в том, чтобы политический субъект, призванный стать спасительной контр-элитой, осуществил это признание именно целостно, до конца, метафизически!
В этой связи, напомним то важное, что тот же автор говорил по поводу этого самого "общего знаменателя".
... Реальность достаточно отчетливо - не шепотом уже, но пока еще без надрывного крика - говорит нам всем: "Соприкоснуться со мной вам не удастся. Я на вас, родненькие мои, вскоре по-настоящему навалюсь. Так сказать, по полной программе". Мы все это слышим и в каком-то смысле даже понимаем. Что, Путин этого не слышит? Еще как слышит. Или совсем не понимает послания, исходящего от реальности? Да все он понимает. По-своему, конечно, но понимает.
Кстати, об этом самом "по-своему". Я всегда мечтал, что образуется каким-то таким волшебным образом пауза месяца этак на четыре, а лучше бы на полгода. И что ниспослана мне эта пауза будет раньше, чем я окажусь в маразме. И вот, коль скоро возникнет такая пауза, а я еще буду ничего себе, то мне удастся написать "Историю менталитетов". Не очерки, не эссе, а настоящую историю. Зачем написать? Для того, чтобы убедительно доказать, что люди делятся не на глупых и умных, а на разных. Что люди думают совсем по-разному. А то ведь мы негодуем: "Да как же он не понимает, что если уже случились сначала событие А, а потом событие Б, то вскоре, согласно закону такому-то, последует событие В". Извините - это для вас есть некое А и некое Б, некий закон и В как следствие этого закона. Но для того, на кого вы негодуете, А - это вовсе не А, Б - это вовсе не Б. А законы ваши есть не что иное как "клеветнические измышления". И даже когда случится В - тот, на кого вы негодуете, не заахает: "Вот ведь, как справедливо говорил такой-то…"
Нет, тот, на кого вы негодуете, скажет совершенно иначе. Сообразно своему способу думать. Вы вот считаете, что он дурак и вообще не думает, а вы - умный. Но если вы умный, то вы должны понять, что он очень даже думает. И подобно тому, как вы, думая, используете определенные алгоритмы, определенный язык, так и он тоже думает, но использует другие алгоритмы, другой язык.
И это не расхождение в нюансах, это разные ментальные миры, понимаете? У вас и у того, на кого вы негодуете, эти миры разнятся не количественно, а качественно. Это абсолютно разные миры.
Непонимание этого обстоятельства проистекает из материалистической посылки, согласно которой бытие определяет сознание. А поскольку бытие у нас, в каком-то смысле, общее (все мы живем в мире с такой-то гравитацией, таким-то составом атмосферы и так далее), то и сознание у нас, в каком-то смысле, тоже общее. И эта наша общность сознания гарантирует нашу способность понимать друг друга в ходе общения.
Спросят: "А вы считаете, что способность понимать друг друга вообще отсутствует?"
Отвечаю: ничего подобного я не считаю. Считаю же я, что мы в принципе можем понимать друг друга, но по-настоящему воспользуемся этой возможностью только тогда, когда воспримем другого как совершенно своеобразную мыслящую систему и начнем постигать эту систему, уважать ее и так далее.
Вот тогда человечество получит шанс на некатастрофическое развитие в XXI столетии. А иначе Хаменеи будет говорить о пришествии Махди, а его противники - о плюрализме, правах человека et cetera. И в этом случае не будет ни развития, ни человечества.
Кстати, все, кто говорят, что человечество сумеет сохраниться, если прекратит развиваться, - мягко говоря, лукавят. Человечество - как велосипедист. Может не упасть только до тех пор, пока крутит педали. В настоящий момент оно педали крутить перестает. И потому падает. Вот, в сущности, и весь смысл того, что происходит у нас на глазах. Потому-то для одних - Махди, для других - ювенальная юстиция. Общий знаменатель исчезает у нас на глазах.
Порой мы вспоминаем, что он совсем исчезнуть не может. Это как толчок, который будит спящего. Мы вдруг каким-то чудом начинаем воспринимать другого, как именно другого. И думаем: "Надо же, каким же сложным должен быть этот самый общий знаменатель для того, чтобы мы, такие разные, могли вместе что-то зачем-то делать".
Тут мы начинаем понимать - повторяю, вдруг, случайно и ненадолго, - что общий знаменатель должен быть очень сложным. И потому он пока не найден вполне закономерным образом. Но раз он должен быть, хоть и очень сложным, то его в принципе можно найти. Все это мы понимаем на короткий миг пробуждения. Потом мы опять засыпаем. И во сне забываем о том, что общий знаменатель может быть только очень сложным.
Во сне мы видим себя одинаковыми и делаем из этого серию сокрушительных выводов: раз мы такие одинаковые, то общий знаменатель должен быть простым, раз он должен быть простым, то нахождение его - дело плевое и быстрое, раз дело плевое и быстрое, а мы общий знаменатель не нашли, то его просто нет. Мы ищем черного кота в темной комнате и не находим его потому, что его просто нет!
Сделав сокрушительный вывод о том, что общего знаменателя просто нет, мы перестаем хотеть жить. Чем в большей степени мы перестаем хотеть жить, тем в большей степени мы хотим уничтожить себя и все вокруг. Убедившись, что позитивного консенсуса нет ("раз мы одинаковые, он должен быть простой, раз он должен быть простым, то нет труда его найти, а раз мы его при этом не находим, то его нет"), мы быстро находим негативный консенсус, консенсус взаимной ликвидации. И с ликованием начинаем сосуществовать в рамках этого консенсуса, то бишь уничтожать друг друга.
Это нам только кажется, что мы: иранцы, израильтяне, русские, американцы, индийцы, китайцы и так далее, - боремся за жизнь, за место под солнцем. И потому конфликтуем. А на самом деле мы не конфликтуем вовсе, мы радостно в едином порыве уничтожаем себя и все человечество. Мы ликуем оттого, что обрели, наконец, то, что искали больше всего, - общий знаменатель в виде воли к смерти.
Обо всем этом я думаю ночами, когда вдруг просыпаюсь от какого-нибудь скверного предчувствия. Которое потому и скверное, что через короткий промежуток времени превращается в скверную же реальность.
С. Кургинян. АНАЛИТИКА СУДЬБЫ. Россия и агония модерна
Завтра. № 35 (979) от 22 августа 2012 г.
И вот, весьма кстати, приведенное witeman'ом в довесок к его аргументации о том, что "общий знаменатель" у его визави "вовсе не так универсален, как кажется на первый взгляд", положение Шпенглера. Положение, характеризующее не только авторскую концепцию немецкого мыслителя и исследователя, но и школу, к которой он принадлежит - совокупность т.наз "концепций локальных цивилизаций", - вот в этом утверждении: «... мораль, так же как пластика, музыка и живопись, есть замкнутый в себе мир образов, который выражает известное жизнеощущение, мир, непосредственно данный, в глубине своей неизменный, полный внутренней необходимости. В пределах своей исторической сферы она всегда истинна, вне их - всегда ложна.
Существует столько видов морали сколько и культур, не больше и не меньше».
Вот. Бросается в глаза такая, что называется, конгениальность в высказываниях о задаче развернуто представить «Историю менталитетов» (Кургинян) и о «внутренней форме морали (и культуры в целом), которая истинна только в пределах своей исторической сферы» (Шпенглер). Однако, не будем погружаться в сложные компаративные изыскания, а зададимся вопросом на перспективу.
Вопрос, связан ровно с тем же, что мы отметили у автора, призывающего искать "общий знаменатель" в понятиях "добра" и "свободы" - НЕрелевантность смысловой начинки как в отношение культурно-исторической специфики России, так в отношение текущей ситуации в стране и мире (ср. у Кургиняна: «реальность, грозящая "по-настоящему навалиться"»). Так вот, вопрос:
если культурный мир, «который выражает известное жизнеощущение, мир, непосредственно данный, в глубине своей неизменный», при этом «замкнут в себе», то
во-первых, способен ли он уберечь носителей этого мира от угрозы «общего знаменателя в виде воли к смерти»;
во-вторых, нет ли здесь конфронтации с отмечанной нами выше исторической памятью русских как государство- и культуро- образующего народа о своем ПЕРВОРОДСТВЕ, каковое у него - в его ВСЕЧЕЛОВЕЧЕСКОМ И МИРОСПАСИТЕЛЬНОМ ПРЕДНАЗНАЧЕНИИ??
И в заключение, еще - по поводу: "Вы рассматриваете практическую плоскость, а Добро и Зло есть вещи сугубо метафизические, не имеющие 'прямого воздействия' на действительность. Ибо «Царство моё не от мира сего»" (witeman).
Ну, как раз, к слову о фразе в эпиграфе, тут заметим, что коль скоро речь о "метафизическом", а метафизика - это предельные основания как "теорехтического", так и "прахтического", то и с "'прямым воздействием' на действительность" на основе представлений о Добре и Зле - всё сложнее. Причем, сложнее - именно как того и требует новый мировоззренческий и мироспасительный общий знаменатель!
Дело в том, что все эти споры об "универсальности общих знаменателей" коренятся в западно-европейской схоластике, которая отформатировала общую антично-христианскую культурно-цивилизационную парадигму, "поссорив платонизм и аристотелизм" в вопросе о "реальности универсального" (т.наз. "спор об универсалиях"):
"ЛИБО общее - в виртуале, т.е. в человеческом уме, который, наблюдая индивидуальные вещи, обобщает и конструирует это общее,
ЛИБО это общее - в реале, поскольку универсальные свойства именно что в вещах, и человеческий ум не просто конструирует, но свидетельствует общее как то, что в эти вещи вложил Ум Божественный".
В конце концов, "консенсус" был обретен в упомянутом нами выше "естественном общечеловеке", - хотя и путем отсечения "бритвой Оккама" человека от духовной основы его бытия, в каковой Образ и Подобие. Что поделаешь, «философия - эпоха схваченная в мысли» (Гегель)...
Но вот, восточно-европейский (византийский) формат, который акцентирует НЕ столько субстанциальное (вещное), НО энергийное начало, - в буквальном смысле греческого энергейя (ενέργεια) как деятельности, от корневого значения эргон (έργον) как дела. Именно в этом коренится православный примат дела (каждому по делом его, в отличие от "заданностей", "предопределенностей" западно-христианской традиции). Отсюда и русский космизм с философией общего дела, и русский коммунизм! Отсюда же и следующее:
... Но ведь у большевиков была еще одна возможность - богостроительство. Ясно, что она была особо отвратительна Ленину, ненавидевшему красную "поповщину" пуще остальных. Ясно также, что окончательную расправу над богостроителями учинил Сталин.
Что еще ясно-то? То, что лишь богостроительство могло позволить большевикам двинуться от Модерна (с которым они были связаны неразрывными якобинскими узами) - к Сверхмодерну. То есть к проекту, основанному на преодолении человеческим гением всех мыслимых и немыслимых вызовов. Вызова мортальности, вызова финальности, вызова второго закона термодинамики, аж вызова сжатия Вселенной... и так далее.
В чем политический смысл движения от Модерна к Сверхмодерну? В том, что лишь при таком движении можно бы было придать мобилизации иной, несреднесрочный, характер.
Устал уже объяснять, что мобилизация - это не хождение строем и не управление с помощью репрессий, а коллективная готовность приносить жертвы ради достижения целей, предложенных мобилизующей идеологией. Если идеология светская, то жертвы носят характер "отсрочки вознаграждения" (строим светлое будущее потомкам). Если же идеология иная - то речь идет о жертвах во имя так или иначе понимаемого спасения.
С. Кургинян. Кризис и другие-42
Завтра. № 48 (835) от 25 ноября 2009 г.
Наконец, в этом же ключе, следующее:
Толкование 20-й главы Апокалипсиса как "тонкий богословский компонент христианского исторического проекта", обозначающий два пути выбора между Добром и Злом: "деятельное движение к Тысячелетию как победе Духа над земными законами - или же странствие в мире земных царств в ожидании Небесного Царства".
И тут как раз, что касается "Ибо «Царство моё не от мира сего»".
Христос - Пилату: "Царство Мое не от мира сего; если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был Предан Иудеям; но ныне Царство Мое не отсюда" (Ин. 18:36).
Вот, именно что НЫНЕ не отсюда!... Но...
И увидел я престолы и сидящих на них, которым дано было судить, и души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие, которые не поклонились зверю, ни образу его, и не приняли начертания на чело свое и на руку свою. Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет.
(Откр. 20:4).
Ибо ВЕРУЮ в паки грядущаго со славою судити живым и мертвым, Его же Царствию не будет конца
(7-й член Символа Веры).
ВСЕХ - С ПРАЗДНИКОМ СВЕТЛОГО ХРИСТОВА ВОСКРЕСЕНИЯ!!!
... Теорехтически это, конечно, лошадь, а прахтически так
она падает, и жалко смотреть, а не то что работать.
А.С. Макаренко. Педагогическая поэма.
Часть 1. 20. О живом и мёртвом
Кому лень ... нет, некогда ... нет, все-таки, лень ;) ... короче, кому как подскажет совесть, но если целиком НЕ читать, то см. сразу вопрос в заключительной части поста, - на засыпку или нет, но вопрос, адресуемый не "чрезмерно пытливым" сознанием автора блога, но ситуацией плачевного состояния сознания и бытия нас всех.
инфо.повод:
Вот, как не пытался, но не смог пройти мимо этой полемики, которая, насколько она затрагивает злободневную проблематику, настолько воспроизводит стандартные позиции и ходы в своем осуществлении. Подчеркну, стандартные не значит "не приемлемые", там, "устаревшие-в-реальности-уже-не-работающие". Каковые оценки сами суть нечто настолько же старое, ветхое, ибо всякий раз сопровождавшее развитие классики. И служащие, собственно, импульсом для того чтобы классика, в процессе своего исторического становления, созидала эти стандарты в мировоззрении, а т.ж. коммуникации, это мировоззрение транслирующей и обосновывающей. Причем, обосновывающей рационально и всячески, но именно что на основе установления этих самых стандартов коммуникативно-полемических действий. И делающей это в противостоянии софистике и скептицизму, всякий раз подающими свой голос, как только на исторической сцене появляется нечто авангардное - то, что всякий же раз должно было выйти на эту самую сцену, чтобы затем сама классика состоялась, и её посредством была продолжена история, культурное восхождение. И не будучи питаема каковым авангардным началом, сама классика превращается в застывшую догму, в никого ни к чему не обязывающие мировоззренческие, поведенческие, коммуникативные схемы. И всё это - чтобы вновь дать слово софистике и скептицизму. Каковые сегодня вывалились на руины ситуации безвременья, социальной аномии и экзистенциально-психологических аномалий в виде гремучей смеси постмодерн-гностицизма, так же называемой на страницах этого блога смердевяковьем.
Так вот. Собственно в статье, по поводу которой возникла полемика, привлек внимание вот этот коммуникативно-практический зачин автора:
«... когда кто-то начинает перечислять все мелкие недостатки нашей великой страны, путая, как уж заведено, правду и собственные оценки, нужно ответить строго: "Россия - территория добра и справедливости". И пока оппонент будет хватать ртом воздух, иронически морщить лоб и готовить всё самое уничижительное, на что способна русофобская фантазия, выдержать хорошую театральную паузу и перейти к аргументации».
Однако, именно аргументация-то, при таком за-здравном зачине, крайне проблематична, - на что и обратил внимание оппонент (witeman). По поводу контр-аргументативных выкладок оппонета, особенно, специально отмеченных красным маркером, выскажемся дальше. Но вот, собственно, каким образом отправляет свою аргументацию автор. Отметим самые ключевые моменты. «Добро и свобода - ценности, близкие к абсолютным. Конечно, споры о содержимом этих терминов никогда не утихнут, однако если удастся договориться об их смысле, эти ценности станут ключевыми для достижения общественного согласия. Итак, попробуем сначала определиться с добром.
Есть социальная, или относительная, или готтентотская трактовка понятий добра и зла. Добро - это когда я угнал коров у соседа. Зло - когда сосед у меня. Подобное понимание базовых критериев человеческого взаимодействия совершенно не приблизит нас к согласию. Значит, "общий знаменатель" надо искать где-то глубже, в общинном, досоциальном сознании. Добро - это когда ты не делаешь другим того, чего не желал бы для себя. При этом ни один здоровый человек не желает страдать. Следовательно, можно, не допустив чрезмерного упрощения, сказать так: добро - это неумножение страданий».
Далее, полагая, что «любой оппонент будет вынужден, скрепя сердце, согласиться», автор сосредотачивается на содержании понятия "свобода". Приведем дальше лишь его выводы относительно этого понятия, а перед этим отметим следующее.
По поводу т.наз. "готтентотской трактовки" вспомнился анекдот про еврейскую семью, где Абрам своей Саре объяснял: "когда ты бл...шь, это таки нас с тобой имеют, а когда я бл...дую, это, наоборот, таки мы с тобой кого-то имеем". :)) Ну, и вот, автор, отмечая проблематичность достижения консенсуса о смысле понятия "добро" на основе вот такого архаически-общинного представления о том, что этим понятием означается, и отталкиваясь от него как неприемлемого, призывает искать "общий знаменатель" где-то еще глубже. Но при этом, лишь описывает круг, возвращаясь к общинному, и вообще, «досоциальному» сознанию. Кстати, именно для обозначения такого рода "коловращений" мы и прибегаем к неологизму "смердевяковье", подразумевающему коммуникативные ходы, которые констатируя "слом демократических институтов, ввиду того, что они суть не более чем новый фасад Средневековья", прочат его возвращение в виде "Ньюсредневековья". А если подразумевается еще и ДОсоциальное состояние, то тут, получается, следует говорить о возвращении чего-то совсем первобытно-хтонического.
Впрочем, судя по выкладкам, автор отстаивает трактовку добра с позиций классического Модерна - собственно, эпохи утверждения демократических институтов в общественно-государственном устройстве. Тезис: «добро - это неумножение страданий» - именно оттуда. Разумеется, это при том, что утверждение представляет собой "модернизированный" вариант христианской заповеди возлюбить ближнего, как самого себя. А об Образе и Подобии в этом "самОм себе", как о духовном начале в каждом человеке, об этом, в рамках парадигмы Модерна с её постулатами о "естественном праве", "естественном равенстве" и прочем "естественном, и потому, не безобразном", понятное дело, либо умалчивается, либо говорится как о чем-то, скорее "противо-", нежели сверх- естественном.
Ну, и вот, собственно выводы автора о свободе и о том, как она связанна с добром... точнее, как увязывает автор понятия "добра" и "свободы" с патриотическими утверждениями о том, что Россия, по этим понятиям - "впереди планеты всей". «Свобода в России - это Свобода. А не та "svoboda", о которой нам так долго врало радио. А где свобода - там и добро. Добро в России реально. Реально потому, что является продуктом истинно свободного выбора человека. Продуктом, за который человек, как правило, не получает ничего, даже внутреннего удовлетворения: не мусоря в свинарнике, часто ощущаешь себя идиотом. Добро, которое живет в своих следствиях, но не дает его творцу ни малейшей выгоды - оно истинно.
Итак, два фактора - свобода выбора между добром и злом и, как следствие, истинность добра - вот две причины, по которым Россия лучше всех остальных стран. И за это (в том числе за это) русские люди любят свою Родину и желают ей только добра, какие бы странные формы не принимало оно на этих заснеженных просторах».
Ну, не будем еще раз о том, что понятия "добра" и "свободы" фигурируют именно в ключе модернистского толкования этих понятий. Лишь подчеркнем, что толкование это западно-европейское, и отсылающее к духу капитализма, - причем, именно в том его состоянии, когда он еще был духом, а не смердением преисподней, которое он являет собой ныне. А посему, риторика, оперирующая этими понятиями, вопреки благим и оптимистическим намерениям автора, является излюбленной мишенью, например, представителей я-русской национал.демократии, способных, к сожалению, внешне весьма убедительным образом пользовать тлетворный стайл постмодерн-гностического смердевяковья. Что и понятно, коль скоро смысловая начинка не вполне релевантна ни культурно-исторической специфике России, ни уже и той культурной среде, где она некогда была релевантна (=Запад эпохи классического Модерна). Отсюда и весьма странные выводы автора об «удивительном, парадоксальном большом числе умных и добрых людей, искренне ненавидящих свою Родину».
Вот, значит, не будем специально все это разбирать, а сошлемся лишь на то, что говорили о высвобождении естества для духа, которое возможно только тогда, когда народ помнит о своем ПЕРВОРОДСТВЕ, каковое у русского народа - в его государство- и культуро- образующем призвании, основанном во всечеловеческом и мироспасительном предназначении.
Да, значит, специально распространяться не будем, а подразумевая все это, сосредоточимся на вот этой самой проблеме "общего знаменателя". И тут самое время перейти к контр-аргументам оппонента - ув. тов. Witeman'а.
Сразу отметим чрезвычайную уместность адресации к Шпенглеру, собственно, засвидетельствовавшему закат западно-европейской культуры, а тем самым, возможно косвенно, предвосхитившему вот это стремительное загнивание духа капитализма и превращения его в смердящее вот это вот, называемое, "состоянием постмодерн", а т.ж. в смердевяковое вот это вот, обслуживающее это состояние, создавая видимость его безальтернативности. В этом смысле, особенно замечательно то, что говорится о внутренней форме морали как о «существенном», и что «ее программное содержание, ее религиозная, философская, научная окраска, словесное выражение ее положений и верований, нередко передано в ложно понятой форме, еще чаще являющееся голой теорией и пустым звуком».
Да, вот эта черта превращения выразительных форм, будучи гипертрофирована и поставлена на поток, это и есть фирменное "ноу хау" этого самого стайла, его "программных сервисов и интерфейсов"! Это превращение форм - механизм, упоминаемый, хотя и с адресациями к другому автору, соотечественнику Шпенглера, не менее крупному (Маркс), механизм, неоднократно упоминаемый автором приведенных в посте оппонента слов о том, что «саратовский водитель и посудомойка в Тюмени значат больше, чем королева Нидерландов или королева английская» (С.Е.Кургинян). Говоря эти слова, автор замечает, что «пока внутри, где-то здесь в сердце и в разуме (а где-то еще над ним), целостно, до конца, метафизически» не будет полностью понято значение этих слов, до тех пор нет никаких гарантий от переноса на нашу территорию сценариев вышеозначенного загнивания (см. там же по ссылке). Переноса вкупе с сопутствующими этому загниванию механизмами "превращенных форм" (собственно, увеличивающими возможность такого перемещения). И в этом усматривается «сложнейший момент» (там же). Ибо это будет аналогично внедрению "того самого 'общего знаменателя', под прикрытием которого Горбачев предал свою Культуру" (witeman), - только уже с полным уничтожением России как культурно-исторической и территориально-целостной реальности.
Однако, тем самым, КАК ТАКОВОЙ, "общий знаменатель" НЕ отрицается, НО отрицается его именно ПРЕВРАЩЕННАЯ ВЕРСИЯ! Ключевым является то, что сложность момента связана с признанием КРАЕУГОЛЬНОСТИ того простого, что заключено в народе (саратовском водителе и тюменской посудомойке). Но при этом, СУТЬ в том, чтобы политический субъект, призванный стать спасительной контр-элитой, осуществил это признание именно целостно, до конца, метафизически!
В этой связи, напомним то важное, что тот же автор говорил по поводу этого самого "общего знаменателя".
... Реальность достаточно отчетливо - не шепотом уже, но пока еще без надрывного крика - говорит нам всем: "Соприкоснуться со мной вам не удастся. Я на вас, родненькие мои, вскоре по-настоящему навалюсь. Так сказать, по полной программе". Мы все это слышим и в каком-то смысле даже понимаем. Что, Путин этого не слышит? Еще как слышит. Или совсем не понимает послания, исходящего от реальности? Да все он понимает. По-своему, конечно, но понимает.
Кстати, об этом самом "по-своему". Я всегда мечтал, что образуется каким-то таким волшебным образом пауза месяца этак на четыре, а лучше бы на полгода. И что ниспослана мне эта пауза будет раньше, чем я окажусь в маразме. И вот, коль скоро возникнет такая пауза, а я еще буду ничего себе, то мне удастся написать "Историю менталитетов". Не очерки, не эссе, а настоящую историю. Зачем написать? Для того, чтобы убедительно доказать, что люди делятся не на глупых и умных, а на разных. Что люди думают совсем по-разному. А то ведь мы негодуем: "Да как же он не понимает, что если уже случились сначала событие А, а потом событие Б, то вскоре, согласно закону такому-то, последует событие В". Извините - это для вас есть некое А и некое Б, некий закон и В как следствие этого закона. Но для того, на кого вы негодуете, А - это вовсе не А, Б - это вовсе не Б. А законы ваши есть не что иное как "клеветнические измышления". И даже когда случится В - тот, на кого вы негодуете, не заахает: "Вот ведь, как справедливо говорил такой-то…"
Нет, тот, на кого вы негодуете, скажет совершенно иначе. Сообразно своему способу думать. Вы вот считаете, что он дурак и вообще не думает, а вы - умный. Но если вы умный, то вы должны понять, что он очень даже думает. И подобно тому, как вы, думая, используете определенные алгоритмы, определенный язык, так и он тоже думает, но использует другие алгоритмы, другой язык.
И это не расхождение в нюансах, это разные ментальные миры, понимаете? У вас и у того, на кого вы негодуете, эти миры разнятся не количественно, а качественно. Это абсолютно разные миры.
Непонимание этого обстоятельства проистекает из материалистической посылки, согласно которой бытие определяет сознание. А поскольку бытие у нас, в каком-то смысле, общее (все мы живем в мире с такой-то гравитацией, таким-то составом атмосферы и так далее), то и сознание у нас, в каком-то смысле, тоже общее. И эта наша общность сознания гарантирует нашу способность понимать друг друга в ходе общения.
Спросят: "А вы считаете, что способность понимать друг друга вообще отсутствует?"
Отвечаю: ничего подобного я не считаю. Считаю же я, что мы в принципе можем понимать друг друга, но по-настоящему воспользуемся этой возможностью только тогда, когда воспримем другого как совершенно своеобразную мыслящую систему и начнем постигать эту систему, уважать ее и так далее.
Вот тогда человечество получит шанс на некатастрофическое развитие в XXI столетии. А иначе Хаменеи будет говорить о пришествии Махди, а его противники - о плюрализме, правах человека et cetera. И в этом случае не будет ни развития, ни человечества.
Кстати, все, кто говорят, что человечество сумеет сохраниться, если прекратит развиваться, - мягко говоря, лукавят. Человечество - как велосипедист. Может не упасть только до тех пор, пока крутит педали. В настоящий момент оно педали крутить перестает. И потому падает. Вот, в сущности, и весь смысл того, что происходит у нас на глазах. Потому-то для одних - Махди, для других - ювенальная юстиция. Общий знаменатель исчезает у нас на глазах.
Порой мы вспоминаем, что он совсем исчезнуть не может. Это как толчок, который будит спящего. Мы вдруг каким-то чудом начинаем воспринимать другого, как именно другого. И думаем: "Надо же, каким же сложным должен быть этот самый общий знаменатель для того, чтобы мы, такие разные, могли вместе что-то зачем-то делать".
Тут мы начинаем понимать - повторяю, вдруг, случайно и ненадолго, - что общий знаменатель должен быть очень сложным. И потому он пока не найден вполне закономерным образом. Но раз он должен быть, хоть и очень сложным, то его в принципе можно найти. Все это мы понимаем на короткий миг пробуждения. Потом мы опять засыпаем. И во сне забываем о том, что общий знаменатель может быть только очень сложным.
Во сне мы видим себя одинаковыми и делаем из этого серию сокрушительных выводов: раз мы такие одинаковые, то общий знаменатель должен быть простым, раз он должен быть простым, то нахождение его - дело плевое и быстрое, раз дело плевое и быстрое, а мы общий знаменатель не нашли, то его просто нет. Мы ищем черного кота в темной комнате и не находим его потому, что его просто нет!
Сделав сокрушительный вывод о том, что общего знаменателя просто нет, мы перестаем хотеть жить. Чем в большей степени мы перестаем хотеть жить, тем в большей степени мы хотим уничтожить себя и все вокруг. Убедившись, что позитивного консенсуса нет ("раз мы одинаковые, он должен быть простой, раз он должен быть простым, то нет труда его найти, а раз мы его при этом не находим, то его нет"), мы быстро находим негативный консенсус, консенсус взаимной ликвидации. И с ликованием начинаем сосуществовать в рамках этого консенсуса, то бишь уничтожать друг друга.
Это нам только кажется, что мы: иранцы, израильтяне, русские, американцы, индийцы, китайцы и так далее, - боремся за жизнь, за место под солнцем. И потому конфликтуем. А на самом деле мы не конфликтуем вовсе, мы радостно в едином порыве уничтожаем себя и все человечество. Мы ликуем оттого, что обрели, наконец, то, что искали больше всего, - общий знаменатель в виде воли к смерти.
Обо всем этом я думаю ночами, когда вдруг просыпаюсь от какого-нибудь скверного предчувствия. Которое потому и скверное, что через короткий промежуток времени превращается в скверную же реальность.
С. Кургинян. АНАЛИТИКА СУДЬБЫ. Россия и агония модерна
Завтра. № 35 (979) от 22 августа 2012 г.
И вот, весьма кстати, приведенное witeman'ом в довесок к его аргументации о том, что "общий знаменатель" у его визави "вовсе не так универсален, как кажется на первый взгляд", положение Шпенглера. Положение, характеризующее не только авторскую концепцию немецкого мыслителя и исследователя, но и школу, к которой он принадлежит - совокупность т.наз "концепций локальных цивилизаций", - вот в этом утверждении: «... мораль, так же как пластика, музыка и живопись, есть замкнутый в себе мир образов, который выражает известное жизнеощущение, мир, непосредственно данный, в глубине своей неизменный, полный внутренней необходимости. В пределах своей исторической сферы она всегда истинна, вне их - всегда ложна.
Существует столько видов морали сколько и культур, не больше и не меньше».
Вот. Бросается в глаза такая, что называется, конгениальность в высказываниях о задаче развернуто представить «Историю менталитетов» (Кургинян) и о «внутренней форме морали (и культуры в целом), которая истинна только в пределах своей исторической сферы» (Шпенглер). Однако, не будем погружаться в сложные компаративные изыскания, а зададимся вопросом на перспективу.
Вопрос, связан ровно с тем же, что мы отметили у автора, призывающего искать "общий знаменатель" в понятиях "добра" и "свободы" - НЕрелевантность смысловой начинки как в отношение культурно-исторической специфики России, так в отношение текущей ситуации в стране и мире (ср. у Кургиняна: «реальность, грозящая "по-настоящему навалиться"»). Так вот, вопрос:
если культурный мир, «который выражает известное жизнеощущение, мир, непосредственно данный, в глубине своей неизменный», при этом «замкнут в себе», то
во-первых, способен ли он уберечь носителей этого мира от угрозы «общего знаменателя в виде воли к смерти»;
во-вторых, нет ли здесь конфронтации с отмечанной нами выше исторической памятью русских как государство- и культуро- образующего народа о своем ПЕРВОРОДСТВЕ, каковое у него - в его ВСЕЧЕЛОВЕЧЕСКОМ И МИРОСПАСИТЕЛЬНОМ ПРЕДНАЗНАЧЕНИИ??
И в заключение, еще - по поводу: "Вы рассматриваете практическую плоскость, а Добро и Зло есть вещи сугубо метафизические, не имеющие 'прямого воздействия' на действительность. Ибо «Царство моё не от мира сего»" (witeman).
Ну, как раз, к слову о фразе в эпиграфе, тут заметим, что коль скоро речь о "метафизическом", а метафизика - это предельные основания как "теорехтического", так и "прахтического", то и с "'прямым воздействием' на действительность" на основе представлений о Добре и Зле - всё сложнее. Причем, сложнее - именно как того и требует новый мировоззренческий и мироспасительный общий знаменатель!
Дело в том, что все эти споры об "универсальности общих знаменателей" коренятся в западно-европейской схоластике, которая отформатировала общую антично-христианскую культурно-цивилизационную парадигму, "поссорив платонизм и аристотелизм" в вопросе о "реальности универсального" (т.наз. "спор об универсалиях"):
"ЛИБО общее - в виртуале, т.е. в человеческом уме, который, наблюдая индивидуальные вещи, обобщает и конструирует это общее,
ЛИБО это общее - в реале, поскольку универсальные свойства именно что в вещах, и человеческий ум не просто конструирует, но свидетельствует общее как то, что в эти вещи вложил Ум Божественный".
В конце концов, "консенсус" был обретен в упомянутом нами выше "естественном общечеловеке", - хотя и путем отсечения "бритвой Оккама" человека от духовной основы его бытия, в каковой Образ и Подобие. Что поделаешь, «философия - эпоха схваченная в мысли» (Гегель)...
Но вот, восточно-европейский (византийский) формат, который акцентирует НЕ столько субстанциальное (вещное), НО энергийное начало, - в буквальном смысле греческого энергейя (ενέργεια) как деятельности, от корневого значения эргон (έργον) как дела. Именно в этом коренится православный примат дела (каждому по делом его, в отличие от "заданностей", "предопределенностей" западно-христианской традиции). Отсюда и русский космизм с философией общего дела, и русский коммунизм! Отсюда же и следующее:
... Но ведь у большевиков была еще одна возможность - богостроительство. Ясно, что она была особо отвратительна Ленину, ненавидевшему красную "поповщину" пуще остальных. Ясно также, что окончательную расправу над богостроителями учинил Сталин.
Что еще ясно-то? То, что лишь богостроительство могло позволить большевикам двинуться от Модерна (с которым они были связаны неразрывными якобинскими узами) - к Сверхмодерну. То есть к проекту, основанному на преодолении человеческим гением всех мыслимых и немыслимых вызовов. Вызова мортальности, вызова финальности, вызова второго закона термодинамики, аж вызова сжатия Вселенной... и так далее.
В чем политический смысл движения от Модерна к Сверхмодерну? В том, что лишь при таком движении можно бы было придать мобилизации иной, несреднесрочный, характер.
Устал уже объяснять, что мобилизация - это не хождение строем и не управление с помощью репрессий, а коллективная готовность приносить жертвы ради достижения целей, предложенных мобилизующей идеологией. Если идеология светская, то жертвы носят характер "отсрочки вознаграждения" (строим светлое будущее потомкам). Если же идеология иная - то речь идет о жертвах во имя так или иначе понимаемого спасения.
С. Кургинян. Кризис и другие-42
Завтра. № 48 (835) от 25 ноября 2009 г.
Наконец, в этом же ключе, следующее:
Толкование 20-й главы Апокалипсиса как "тонкий богословский компонент христианского исторического проекта", обозначающий два пути выбора между Добром и Злом: "деятельное движение к Тысячелетию как победе Духа над земными законами - или же странствие в мире земных царств в ожидании Небесного Царства".
И тут как раз, что касается "Ибо «Царство моё не от мира сего»".
Христос - Пилату: "Царство Мое не от мира сего; если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был Предан Иудеям; но ныне Царство Мое не отсюда" (Ин. 18:36).
Вот, именно что НЫНЕ не отсюда!... Но...
И увидел я престолы и сидящих на них, которым дано было судить, и души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие, которые не поклонились зверю, ни образу его, и не приняли начертания на чело свое и на руку свою. Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет.
(Откр. 20:4).
Ибо ВЕРУЮ в паки грядущаго со славою судити живым и мертвым, Его же Царствию не будет конца
(7-й член Символа Веры).
ВСЕХ - С ПРАЗДНИКОМ СВЕТЛОГО ХРИСТОВА ВОСКРЕСЕНИЯ!!!