О человеко-образующем
- супротив "идеологии" как концентрированного выражения человеко-пожирания »»» ... Время!
Хоть ты, хромой богомаз,
лик намалюй мой
в божницу уродца века!
Я одинок, как последний глаз
у идущего к слепым человека!
Владимир Маяковский. Я (1913 г.)
В т/п "Вечер с В. Соловьевым" от 28.09.2016, в процессе оживленной дискуссии по чрезвычайно злободневной проблематике образования в ситуации затянувшихся "реформ", ведущий резюмировал один из раутов в виде "очень сложного вопроса: где консерватизм, и где понимание, что человек изменился?". На что оппонент (В. Третьяков) поспешил ответить следующим образом: "человек - тот же самый, что в античности, что сегодня" (см. фрагмент видео; дальше тезис был подхвачен и принят другими участниками дискуссии).
Это действительно важный, - да по сути важнейший, ибо решающий для дальнейшего развития всего человечества, - вопрос! И насколько важен этот вопрос, настолько и более того он действительно сложен.
Ибо он затрагивает те трудноуловимые грани, которые отделяют,
с одной стороны, консервативное удерживание - от реакционного препятствования революционно творческому прорыву вперёд и вверх,
с другой стороны, сам этот прорыв - от мятежного обрушения назад и вниз, когда "котёл", наглухо закупоренный реакционным "закручиванием гаек", взрывается под напором хаотических энергий.
Ввиду трудноуловимости этих граней, чрезвычайно тревожное звучание приобретают слова о человеке как "том же самом", что в древнем мире, что в мире современном. Слова, которые перекликаются со свидетельствами одного литературного персонажа, наблюдавшего за реакцией людей на "трюк" с отрыванием головы:
"обыкновенные люди... в общем, напоминают прежних... квартирный вопрос только испортил их".
Так вот, коротко, к истории вопроса, пониманию его существа и цены.
Именно коротко, потому что на эту тему в блоге сказано предостаточно (ссылки - по ходу). Гораздо интереснее было бы услышать от кого-нибудь по этому вопросу что-либо обнадеживающее. Услышать это в ситуации крайне тревожной немоты... вызывающей подозрение повальной слепоты.
Итак.
Самым предельнейшим образом, метафизическое существо этого вопроса сформулировано в "Письме о гуманизме" Хайдеггера (кстати, в тему - о дехайдеггеризации проблемы гуманизма).
Конкретнее, эта формулировка присутствует в тех словах, что в понятии сущности, которое выступало в классической метафизике под латинскими именами essentia и substantia, камуфлирующими перевод греческого οὐσία, затушевывался двоякий смысл, в соответствии с которым это понятие
именует пребывание пребывающего и большей частью означает одновременно, в силу загадочной двусмысленности, само пребывающее (о чём неоднократно, - см. например).
Это различие - пребывания и пребывающего - выражает, соответственно
- в качестве чего существования вещи в соответствии с её родовыми и видовыми свойствами,
- саму вещь, как носитель этих свойств.
В этом суть возможности категориально представить сущее в субстанциальных свойствах его бытия. То есть - возможности мыслить единство в многообразии, неизменное в изменчивом (см. т.ж. ещё материал: фрагмент _эссенциальное, слишком эссенциальное_).
На этом держится вся классика - как метафизическая, так и относящаяся к конкретным традиционным институтам, в том числе, к образованию.
Соответственно, именно в классических способах понятийного запечатления сущности концентрированно выражается удерживающая роль консерватизма в его культурном и метафизическом значении (в отличие от чисто политико-идеологической позиции, которая концентрированно выражает культуру и её метафизические основания).
Далее. На излёте метафизической классики суть самого классически-метафизического эссенциализма была тоже максимально концентрированно выражена Ницше - в виде "максимы":
впечатать в становление черты бытия - вот в чем высшая воля к власти
(см. там же, фрагмент _коллапс воли к..._).
"Печатающий" слог категориального мышления, призванный удерживать сущностно незыблемое всего сущего в многообразно-изменчивом потоке его становления, обернулся волюнтаристским полаганием. Тем осново-полаганием, в котором решительно отрицались всякие классические представления об осново-порядке в мироздании и человеческом бытии, - кроме тех представлений, в которых осново-полагалось вечное возвращение того же самого.
И вот, в чём, в этой связи, состоит чрезвычайная значимость дела мысли Хайдеггера в осмыслении проблемы гуманизма на данном этапе и в обозримой перспективе. Ближайшим образом, эта значимость обнаруживается в тезисе: "субстанция" человека есть его эк-зистенция (см. подробнее: фрагмент _архи-нетривиальная специфика подхода_ с выдержками из "Письма о гуманизме").
В тезисе утверждается:
способ, каким человек в своем подлинном существе пребывает при бытии, есть экстатическое стояние в истине бытия (см. там же).
Это утверждение направлено, по сути, как против исчерпавшего себя классического эссенциализма, так и против нонклассической субстанциализации воли к, выражающей нигилистическую суть ситуации этого исчерпания.
Дело в том, что сама воля, в её устремлениях к, коренится в Заботе.
Забота здесь предстаёт как осново-образующее бытия человеком. Причём - в двояком смысле:
- в наброске - как миро-проектирующем становлении человека тем, чем он способен быть в его освобожденности для его наиболее своих возможностей,
- в брошенности - как вверенности озаботившему миру
(см. подробнее: фрагмент _забота у нас вот такая_).
А то, что составляет онтологический смысл Заботы, есть экстатичность (от греч. εκστατικóν - пребывающее вовне себя) - как характеристика экзистенциальной временности (см. подробнее: фрагмент _изречение временения_).
Действительно высвобождаясь в становлении тем, чем он способен быть, человек претворяет экстатический образ собственной Заботы. Заключенные в этом образе собственнейшие возможности становятся внятны как единственно решающее мгновения ока (ср. строки в эпиграфе).
Уединяющее существо мгновенно-очного внятия может состоять и в том, чтобы помочь другому стать в своей заботе зорким и для нее свободным (см. подробнее: фрагмент _иметь мужество мыслить, руководствуясь бытием_). Образующее существо Заботы, тем самым, может претворяться в том, чтобы со-участвовать в обретении другим человеком собственного образа. Именно экстатического образа, - когда становление тем, чем способен быть человек, обретая свой образ, происходит в само-трансцендировании, претворении способности быть вовне себя.
Очевидно, именно здесь следует усматривать то, что призван концентрированно выражать институт образования. Но в не меньшей мере это относится и к другими институтам. В том числе - к идео-логии, логос которой должен увязывать выражаемое им идейное содержание с единящим целым Заботы, тем самым скрепляя отношения граждан единомыслием.
Наконец, что касается вопроса о возможности соединить консервативно-удерживающее и революционно-творческое начала в развитии социальных институтов и, в целом, в общественно-историческом развитии. Важно уразуметь то, что касается данного в "Письме о гуманизме" определения подлинного пребывания человека как экстатического стояния в истине бытия.
А именно:
Этим сущностным определением человека гуманистические интерпретации человека как animal rationale, как “личности”, как духовно-душевно-телесного существа не объявляются ложными и не отвергаются. Наоборот, единственная мысль здесь та, что высшие гуманистические определения человеческого существа еще не достигают собственного достоинства человека.
Следовательно, утверждения о человеке как о "том же самом" во все времена опускают понимание человека ниже того, что достигнуто. А это - минус возможность апеллировать к осново-образующему в бытии человеком.
Хоть ты, хромой богомаз,
лик намалюй мой
в божницу уродца века!
Я одинок, как последний глаз
у идущего к слепым человека!
Владимир Маяковский. Я (1913 г.)
В т/п "Вечер с В. Соловьевым" от 28.09.2016, в процессе оживленной дискуссии по чрезвычайно злободневной проблематике образования в ситуации затянувшихся "реформ", ведущий резюмировал один из раутов в виде "очень сложного вопроса: где консерватизм, и где понимание, что человек изменился?". На что оппонент (В. Третьяков) поспешил ответить следующим образом: "человек - тот же самый, что в античности, что сегодня" (см. фрагмент видео; дальше тезис был подхвачен и принят другими участниками дискуссии).
Это действительно важный, - да по сути важнейший, ибо решающий для дальнейшего развития всего человечества, - вопрос! И насколько важен этот вопрос, настолько и более того он действительно сложен.
Ибо он затрагивает те трудноуловимые грани, которые отделяют,
с одной стороны, консервативное удерживание - от реакционного препятствования революционно творческому прорыву вперёд и вверх,
с другой стороны, сам этот прорыв - от мятежного обрушения назад и вниз, когда "котёл", наглухо закупоренный реакционным "закручиванием гаек", взрывается под напором хаотических энергий.
Ввиду трудноуловимости этих граней, чрезвычайно тревожное звучание приобретают слова о человеке как "том же самом", что в древнем мире, что в мире современном. Слова, которые перекликаются со свидетельствами одного литературного персонажа, наблюдавшего за реакцией людей на "трюк" с отрыванием головы:
"обыкновенные люди... в общем, напоминают прежних... квартирный вопрос только испортил их".
Так вот, коротко, к истории вопроса, пониманию его существа и цены.
Именно коротко, потому что на эту тему в блоге сказано предостаточно (ссылки - по ходу). Гораздо интереснее было бы услышать от кого-нибудь по этому вопросу что-либо обнадеживающее. Услышать это в ситуации крайне тревожной немоты... вызывающей подозрение повальной слепоты.
Итак.
Самым предельнейшим образом, метафизическое существо этого вопроса сформулировано в "Письме о гуманизме" Хайдеггера (кстати, в тему - о дехайдеггеризации проблемы гуманизма).
Конкретнее, эта формулировка присутствует в тех словах, что в понятии сущности, которое выступало в классической метафизике под латинскими именами essentia и substantia, камуфлирующими перевод греческого οὐσία, затушевывался двоякий смысл, в соответствии с которым это понятие
именует пребывание пребывающего и большей частью означает одновременно, в силу загадочной двусмысленности, само пребывающее (о чём неоднократно, - см. например).
Это различие - пребывания и пребывающего - выражает, соответственно
- в качестве чего существования вещи в соответствии с её родовыми и видовыми свойствами,
- саму вещь, как носитель этих свойств.
В этом суть возможности категориально представить сущее в субстанциальных свойствах его бытия. То есть - возможности мыслить единство в многообразии, неизменное в изменчивом (см. т.ж. ещё материал: фрагмент _эссенциальное, слишком эссенциальное_).
На этом держится вся классика - как метафизическая, так и относящаяся к конкретным традиционным институтам, в том числе, к образованию.
Соответственно, именно в классических способах понятийного запечатления сущности концентрированно выражается удерживающая роль консерватизма в его культурном и метафизическом значении (в отличие от чисто политико-идеологической позиции, которая концентрированно выражает культуру и её метафизические основания).
Далее. На излёте метафизической классики суть самого классически-метафизического эссенциализма была тоже максимально концентрированно выражена Ницше - в виде "максимы":
впечатать в становление черты бытия - вот в чем высшая воля к власти
(см. там же, фрагмент _коллапс воли к..._).
"Печатающий" слог категориального мышления, призванный удерживать сущностно незыблемое всего сущего в многообразно-изменчивом потоке его становления, обернулся волюнтаристским полаганием. Тем осново-полаганием, в котором решительно отрицались всякие классические представления об осново-порядке в мироздании и человеческом бытии, - кроме тех представлений, в которых осново-полагалось вечное возвращение того же самого.
И вот, в чём, в этой связи, состоит чрезвычайная значимость дела мысли Хайдеггера в осмыслении проблемы гуманизма на данном этапе и в обозримой перспективе. Ближайшим образом, эта значимость обнаруживается в тезисе: "субстанция" человека есть его эк-зистенция (см. подробнее: фрагмент _архи-нетривиальная специфика подхода_ с выдержками из "Письма о гуманизме").
В тезисе утверждается:
способ, каким человек в своем подлинном существе пребывает при бытии, есть экстатическое стояние в истине бытия (см. там же).
Это утверждение направлено, по сути, как против исчерпавшего себя классического эссенциализма, так и против нонклассической субстанциализации воли к, выражающей нигилистическую суть ситуации этого исчерпания.
Дело в том, что сама воля, в её устремлениях к, коренится в Заботе.
Забота здесь предстаёт как осново-образующее бытия человеком. Причём - в двояком смысле:
- в наброске - как миро-проектирующем становлении человека тем, чем он способен быть в его освобожденности для его наиболее своих возможностей,
- в брошенности - как вверенности озаботившему миру
(см. подробнее: фрагмент _забота у нас вот такая_).
А то, что составляет онтологический смысл Заботы, есть экстатичность (от греч. εκστατικóν - пребывающее вовне себя) - как характеристика экзистенциальной временности (см. подробнее: фрагмент _изречение временения_).
Действительно высвобождаясь в становлении тем, чем он способен быть, человек претворяет экстатический образ собственной Заботы. Заключенные в этом образе собственнейшие возможности становятся внятны как единственно решающее мгновения ока (ср. строки в эпиграфе).
Уединяющее существо мгновенно-очного внятия может состоять и в том, чтобы помочь другому стать в своей заботе зорким и для нее свободным (см. подробнее: фрагмент _иметь мужество мыслить, руководствуясь бытием_). Образующее существо Заботы, тем самым, может претворяться в том, чтобы со-участвовать в обретении другим человеком собственного образа. Именно экстатического образа, - когда становление тем, чем способен быть человек, обретая свой образ, происходит в само-трансцендировании, претворении способности быть вовне себя.
Очевидно, именно здесь следует усматривать то, что призван концентрированно выражать институт образования. Но в не меньшей мере это относится и к другими институтам. В том числе - к идео-логии, логос которой должен увязывать выражаемое им идейное содержание с единящим целым Заботы, тем самым скрепляя отношения граждан единомыслием.
Наконец, что касается вопроса о возможности соединить консервативно-удерживающее и революционно-творческое начала в развитии социальных институтов и, в целом, в общественно-историческом развитии. Важно уразуметь то, что касается данного в "Письме о гуманизме" определения подлинного пребывания человека как экстатического стояния в истине бытия.
А именно:
Этим сущностным определением человека гуманистические интерпретации человека как animal rationale, как “личности”, как духовно-душевно-телесного существа не объявляются ложными и не отвергаются. Наоборот, единственная мысль здесь та, что высшие гуманистические определения человеческого существа еще не достигают собственного достоинства человека.
Следовательно, утверждения о человеке как о "том же самом" во все времена опускают понимание человека ниже того, что достигнуто. А это - минус возможность апеллировать к осново-образующему в бытии человеком.