Цивилизация: прогресс или тупик
Любая политическая тема вызывает какой-то немыслимый наплыв троллей, несущих жуткую ересь. Надоело.
Пусть будет мало комментов, зато интересное чтение, развивающее мозги.
_______________________
Преосвященный Никанор тогда резко обличал близорукое самодовольство наше “прогрессом”, до крайности ускоренным темпом жизни. “Явный вред и ясно предвидимая опасность быстрых путей сообщения, - говорил он, - заключается в том, что мы скоро живем и торопимся жить... Но та же быстрота жизни и движения тратит и нравственные, духовные силы. По-видимому, железные, например, дороги строятся для увеличения благосостояния. Они удовлетворяют потребностям, но удовлетворяют, пропорционально увеличивая же самые потребности, так что жизнь становится дороже, затруднительнее и требовательнее. Они не создают чувства довольства, покоя и счастья, напротив, порождают всюду тревогу, потребность в средствах к жизни, погоню за наживой. Корысть скоро убьет самый вкус к прелестям природы, как убивает красоту природы. Опасно, как бы земля не стала скоро походить на всемирный паутинник, охватывающий весь земной шар, в котором плавает только отощалый всеядный человек, как голодный паук, не имея кого и что поглотить, так как сам же он пожрал, побил и истерзал все живое на поверхности земли...”
Это же мрачное отношение к результатам современного прогресса проникает всю критику Нордау.
“Житель большого города подвержен неблагоприятным условиям, сокращающим его жизненную силу. Он дышит отравленным миазмами воздухом, находится в состоянии бессменного нервного возбуждения... Невероятный прирост истеричных объясняется теми же причинами, как и проявления вырождения, отчасти же переутомлением современного поколения... В наши дни пар и электричество перевернули вверх ногами жизненные привычки всех цивилизованных народов... В 1840 году в Европе было 3000 километров железных дорог, в 1891 году - 218 000 километров. Число пассажиров в 1840 году в Германии и Франции было 2,5 миллиона, в 1891 году 614 миллионов. В Германии в 1847 году на обывателя в среднем приходилось 85 писем, в 1888 году - 200”. Так же страшно расплодилась пресса. “Стоит подумать только, что 18 000 новых изданий и 46 800 немецких книг должны же быть кем-нибудь прочтены... Вся эта деятельность сопряжена с чрезвычайным напряжением нервной системы, с необычайной затратой сил... Население Европы за 50 лет не удвоилось, затрата же сил его удесятерилась и даже упятидесятерилась”. И поколение, застигнутое этим, не выдержало: “Первое поколение истомлено и истерзано, а у его потомства болезнь проявляется в наследственной массовой истерии... Вырождение и истерия являются последствием крайней растраты организма, крайней, напряженной деятельности и роста городов”.
Современный человек работает, конечно, как никогда. Мы хвалимся своими механическими изобретениями, усилившими производительность труда, но при всем росте качества труда растет в невозможнейшей степени и его количество. И при этом чрезмерном напряжении сил современный человек, миллионер и пролетарий, никогда не чувствует себя обеспеченным, никогда не знает, не кончит ли он голодной смертью.
...Нордау говорит о чрезмерной быстроте жизни, чрезмерном напряжении сил и т.п. Но откуда является тут болезненно ускоренный темп жизни? Неужели только из-за одних открытий пара, электричества и т.п.? С этим никоим образом нельзя согласиться. Где же, однако, мерка, которую мы можем поставить человеку в деле обладания силами природы?
Дорогу через первобытный лес можно проложить - ну а можно ли ее шоссировать? Можно. Ездить на лошадях можно, и никто не угрожает человечеству опасностью, если эти лошади будут не клячи, а хорошие бегуны, пробегающие не 7-8 верст в час, а 20. Почему же является опасность, если построят железную дорогу и вместо 20 верст проезжают в час 40 или 100? То же самое относится ко всем механическим и техническим усовершенствованиям. Решительно нельзя понять, почему двигательной силой воды или ветра можно пользоваться безопасно для своей нравственности, а силой пара или электричества - нельзя. Такие же, кажется, силы природы. Вообще, если человеческая нравственная жизнь может быть нормальной только при известных технических условиях и разлагается при других - то, значит, духовная жизнь наша не имеет никаких высших основ. Тогда прав К. Маркс и школа научного социализма, сводящего духовную жизнь человека к простым результатам “способа продукции”. Но не прав в этом случае ни К. Маркс, ни М. Нордау.
Мы знаем эпохи разложения обществ, происходившие при совсем иных материальных условиях, нежели происходит разложение XIX века. Но картина духовного состояния человека в этих случаях совершенно аналогична настоящей. И это потому, что дело вовсе не в материальных условиях самих по себе, а в отношении человека к жизни. Можно быть спокойным среди самой сложной и тревожной жизни, можно истощаться в тревоге среди жизни, материально очень несложной. Все зависит от того, чего человек хочет от жизни, чего он ждет от нее. А это определяется его собственным духовным состоянием.
И вот в какую сторону должны мы прежде всего смотреть, имея перед собой картину расстройства “века прогресса”. Хорошо ли питаются люди или плохо, так или иначе одеваются, производят ли они ценностей каждый на 100 рублей или на 10.000 в год, ходят ли в лаптях по грязи первобытных проселков или пробегают по сто верст в час в вагоне железной дороги - всегда и везде спокойствие и довольство не вне, а внутри них. А сообразно с этим их внутренним состоянием их социальная жизнь так или иначе приспособляет к себе жизнь экономическую.
В начале нашей эры прогресса, в XVIII веке, мы вовсе не видим никаких чудес техники, никакого особенного усиления материального прогресса. Европейская поставщица идеалов Франция могла скорее представить картину экономического упадка. Но именно тогда мы видим глубокий духовный переворот в людях, который создает современное отношение к жизни. Цивилизованный мир остановился на ошибочном определении природы человека. Отсюда столь же ошибочное определение идеалов жизни, а затем - вся работа человечества уже, понятно, вступает на ложный путь. Человечество переносит свои лучшие идеалы в жизнь социальную и начинает ее устраивать на невозможных началах.
Понятно, что она у него постоянно рушится, тем более что в силу ошибочных идеалов люди сами разрушают все появляющиеся ростки твердого строя и упорно хотят достигнуть того, чтоб общество стояло на том, на чем оно по существу социальных явлений стоять не может. Отсюда - вечный и неустанный источник беспокойства и раздражения. А в то же время благодаря расстройству социального строя процессы экономического порядка делаются совершенно независимы от воздействия разума человеческого, так что действительно уже не человек господствует над производством, а оно над ним. Отсюда масса явлений, поражающих своим противоречием: общая необеспеченность среди небывалых богатств, вопиющие картины нищеты среди роскоши, переутомление и безработица.
Об этом нечего много распространяться - предмет общеизвестный. В то же время искренний человек, думающий о способах благоустройства общества, останавливается в отчаянии пред очевидной нелепостью, совершенно невероятной глупостью народных решений, голосований, выборов. Общественная жизнь теряет всякий престиж в глазах современного человека, а между тем все идеалы - в ней. Легко понять результаты разочарования. Раз современный человек увидит лицом к лицу это прославленное “общество”, в котором вся его религия, - он остается без всякой веры, без всякого нравственного авторитета над собой. Уважать окружающее он не может. Жить - ему остается жить только для удовольствия, для наслаждения. Нужно ли быть больным с точки зрения медика, чтобы при таких условиях вести жизнь развратную, безумную?
Нелепости и бесчеловечные противоречия существующей жизни обещает излечить социализм. Это единственное убежище для нравственного чувства человека современной цивилизации. Но оно остается убежищем только до тех пор, пока человек его хорошо не рассмотрел. Когда перед ним начинают уясняться черты “будущего строя”, он скорее приходит в ужас, потому что в лучшем случае не видит перед собой ничего, кроме какой-то всемирной фабричной казармы. Такое ли общество, такое ли “человечество” он может обоготворять, во имя его ли будет сдерживать свои страсти и инстинкты?
Но и распущенность, отсюда происходящая, конечно, только расстраивает человека, не удовлетворяя его и менее всего внушая ему уважение к самому себе.
Этот истомившийся человек конца века начинает наконец искать чего-нибудь способного успокоить его душу. Нордау совершенно верно отмечает болезненный характер этих исканий. Но хотя, допустим, в них частичным образом и сказываются явления истерии и вырождения, в общем источник их ненормальности, конечно, иной. В них сказывается основное отрешение “века прогресса” от духовных начал человеческой природы. Все эти наши мистики и экстатики, в сущности, такие же материалисты, только ищут “непонятных” раздражений. Они, как и сознательные атеисты, не хотят допустить Бога иначе, как сами его создавая. Такое искание с самого начала ставится на столь же ложный путь, как искание нравственного авторитета в социальной религии, или “религии человечества”. Идя таким путем и будучи совершенно здоровым по диагнозу психиатра, можно воспроизводить в своих поступках точную картину сумасшествия. Можно, конечно, так дойти и до настоящего сумасшествия, прочного, сопровождаемого уже чисто патологическими изменениями нервов или мозга. Но начало не в этом.
Начало в том первородном грехе “века прогресса”, который заставил его исключить духовное начало из числа реальных сил, действующих в человеке. Конечно, такое исключение не мешает духовному началу существовать и действовать. Но вся сознательная, вся произвольная деятельность человека коренным образом извращается. Все, что он ни начинает создавать, ведется по ложному плану; где частности могут быть даже очень умны и практичны, но общее их соотношение - совершенно нелепое. Это совершенно одинаково сказывается во всех отдельных областях творчества, а в общем проявляется тем страшным расстройством, которое наконец заставляет наблюдателя века предполагать вырождение расы.
__________________________
Л.А.Тихомиров // "Конец века", 1893г.
Один из самых глубоких и блестящих русских умов.
Убедительно доказывал, что все беды и горести современного человечества от той роковой ошибки, которое оно совершило, отказавшись от идеи Бога, как центральной и ключевой в своем мировоззрении. Бога забыли, а мечту о Царствии Небесном стали воплощать в совершенно неприспособленной для этого реальной, земной жизни, превратив саму мечту в жуткую утопию. В кровавое божество, в жертву которому приносились судьбы целых наций и государств.
Пусть будет мало комментов, зато интересное чтение, развивающее мозги.
_______________________
Преосвященный Никанор тогда резко обличал близорукое самодовольство наше “прогрессом”, до крайности ускоренным темпом жизни. “Явный вред и ясно предвидимая опасность быстрых путей сообщения, - говорил он, - заключается в том, что мы скоро живем и торопимся жить... Но та же быстрота жизни и движения тратит и нравственные, духовные силы. По-видимому, железные, например, дороги строятся для увеличения благосостояния. Они удовлетворяют потребностям, но удовлетворяют, пропорционально увеличивая же самые потребности, так что жизнь становится дороже, затруднительнее и требовательнее. Они не создают чувства довольства, покоя и счастья, напротив, порождают всюду тревогу, потребность в средствах к жизни, погоню за наживой. Корысть скоро убьет самый вкус к прелестям природы, как убивает красоту природы. Опасно, как бы земля не стала скоро походить на всемирный паутинник, охватывающий весь земной шар, в котором плавает только отощалый всеядный человек, как голодный паук, не имея кого и что поглотить, так как сам же он пожрал, побил и истерзал все живое на поверхности земли...”
Это же мрачное отношение к результатам современного прогресса проникает всю критику Нордау.
“Житель большого города подвержен неблагоприятным условиям, сокращающим его жизненную силу. Он дышит отравленным миазмами воздухом, находится в состоянии бессменного нервного возбуждения... Невероятный прирост истеричных объясняется теми же причинами, как и проявления вырождения, отчасти же переутомлением современного поколения... В наши дни пар и электричество перевернули вверх ногами жизненные привычки всех цивилизованных народов... В 1840 году в Европе было 3000 километров железных дорог, в 1891 году - 218 000 километров. Число пассажиров в 1840 году в Германии и Франции было 2,5 миллиона, в 1891 году 614 миллионов. В Германии в 1847 году на обывателя в среднем приходилось 85 писем, в 1888 году - 200”. Так же страшно расплодилась пресса. “Стоит подумать только, что 18 000 новых изданий и 46 800 немецких книг должны же быть кем-нибудь прочтены... Вся эта деятельность сопряжена с чрезвычайным напряжением нервной системы, с необычайной затратой сил... Население Европы за 50 лет не удвоилось, затрата же сил его удесятерилась и даже упятидесятерилась”. И поколение, застигнутое этим, не выдержало: “Первое поколение истомлено и истерзано, а у его потомства болезнь проявляется в наследственной массовой истерии... Вырождение и истерия являются последствием крайней растраты организма, крайней, напряженной деятельности и роста городов”.
Современный человек работает, конечно, как никогда. Мы хвалимся своими механическими изобретениями, усилившими производительность труда, но при всем росте качества труда растет в невозможнейшей степени и его количество. И при этом чрезмерном напряжении сил современный человек, миллионер и пролетарий, никогда не чувствует себя обеспеченным, никогда не знает, не кончит ли он голодной смертью.
...Нордау говорит о чрезмерной быстроте жизни, чрезмерном напряжении сил и т.п. Но откуда является тут болезненно ускоренный темп жизни? Неужели только из-за одних открытий пара, электричества и т.п.? С этим никоим образом нельзя согласиться. Где же, однако, мерка, которую мы можем поставить человеку в деле обладания силами природы?
Дорогу через первобытный лес можно проложить - ну а можно ли ее шоссировать? Можно. Ездить на лошадях можно, и никто не угрожает человечеству опасностью, если эти лошади будут не клячи, а хорошие бегуны, пробегающие не 7-8 верст в час, а 20. Почему же является опасность, если построят железную дорогу и вместо 20 верст проезжают в час 40 или 100? То же самое относится ко всем механическим и техническим усовершенствованиям. Решительно нельзя понять, почему двигательной силой воды или ветра можно пользоваться безопасно для своей нравственности, а силой пара или электричества - нельзя. Такие же, кажется, силы природы. Вообще, если человеческая нравственная жизнь может быть нормальной только при известных технических условиях и разлагается при других - то, значит, духовная жизнь наша не имеет никаких высших основ. Тогда прав К. Маркс и школа научного социализма, сводящего духовную жизнь человека к простым результатам “способа продукции”. Но не прав в этом случае ни К. Маркс, ни М. Нордау.
Мы знаем эпохи разложения обществ, происходившие при совсем иных материальных условиях, нежели происходит разложение XIX века. Но картина духовного состояния человека в этих случаях совершенно аналогична настоящей. И это потому, что дело вовсе не в материальных условиях самих по себе, а в отношении человека к жизни. Можно быть спокойным среди самой сложной и тревожной жизни, можно истощаться в тревоге среди жизни, материально очень несложной. Все зависит от того, чего человек хочет от жизни, чего он ждет от нее. А это определяется его собственным духовным состоянием.
И вот в какую сторону должны мы прежде всего смотреть, имея перед собой картину расстройства “века прогресса”. Хорошо ли питаются люди или плохо, так или иначе одеваются, производят ли они ценностей каждый на 100 рублей или на 10.000 в год, ходят ли в лаптях по грязи первобытных проселков или пробегают по сто верст в час в вагоне железной дороги - всегда и везде спокойствие и довольство не вне, а внутри них. А сообразно с этим их внутренним состоянием их социальная жизнь так или иначе приспособляет к себе жизнь экономическую.
В начале нашей эры прогресса, в XVIII веке, мы вовсе не видим никаких чудес техники, никакого особенного усиления материального прогресса. Европейская поставщица идеалов Франция могла скорее представить картину экономического упадка. Но именно тогда мы видим глубокий духовный переворот в людях, который создает современное отношение к жизни. Цивилизованный мир остановился на ошибочном определении природы человека. Отсюда столь же ошибочное определение идеалов жизни, а затем - вся работа человечества уже, понятно, вступает на ложный путь. Человечество переносит свои лучшие идеалы в жизнь социальную и начинает ее устраивать на невозможных началах.
Понятно, что она у него постоянно рушится, тем более что в силу ошибочных идеалов люди сами разрушают все появляющиеся ростки твердого строя и упорно хотят достигнуть того, чтоб общество стояло на том, на чем оно по существу социальных явлений стоять не может. Отсюда - вечный и неустанный источник беспокойства и раздражения. А в то же время благодаря расстройству социального строя процессы экономического порядка делаются совершенно независимы от воздействия разума человеческого, так что действительно уже не человек господствует над производством, а оно над ним. Отсюда масса явлений, поражающих своим противоречием: общая необеспеченность среди небывалых богатств, вопиющие картины нищеты среди роскоши, переутомление и безработица.
Об этом нечего много распространяться - предмет общеизвестный. В то же время искренний человек, думающий о способах благоустройства общества, останавливается в отчаянии пред очевидной нелепостью, совершенно невероятной глупостью народных решений, голосований, выборов. Общественная жизнь теряет всякий престиж в глазах современного человека, а между тем все идеалы - в ней. Легко понять результаты разочарования. Раз современный человек увидит лицом к лицу это прославленное “общество”, в котором вся его религия, - он остается без всякой веры, без всякого нравственного авторитета над собой. Уважать окружающее он не может. Жить - ему остается жить только для удовольствия, для наслаждения. Нужно ли быть больным с точки зрения медика, чтобы при таких условиях вести жизнь развратную, безумную?
Нелепости и бесчеловечные противоречия существующей жизни обещает излечить социализм. Это единственное убежище для нравственного чувства человека современной цивилизации. Но оно остается убежищем только до тех пор, пока человек его хорошо не рассмотрел. Когда перед ним начинают уясняться черты “будущего строя”, он скорее приходит в ужас, потому что в лучшем случае не видит перед собой ничего, кроме какой-то всемирной фабричной казармы. Такое ли общество, такое ли “человечество” он может обоготворять, во имя его ли будет сдерживать свои страсти и инстинкты?
Но и распущенность, отсюда происходящая, конечно, только расстраивает человека, не удовлетворяя его и менее всего внушая ему уважение к самому себе.
Этот истомившийся человек конца века начинает наконец искать чего-нибудь способного успокоить его душу. Нордау совершенно верно отмечает болезненный характер этих исканий. Но хотя, допустим, в них частичным образом и сказываются явления истерии и вырождения, в общем источник их ненормальности, конечно, иной. В них сказывается основное отрешение “века прогресса” от духовных начал человеческой природы. Все эти наши мистики и экстатики, в сущности, такие же материалисты, только ищут “непонятных” раздражений. Они, как и сознательные атеисты, не хотят допустить Бога иначе, как сами его создавая. Такое искание с самого начала ставится на столь же ложный путь, как искание нравственного авторитета в социальной религии, или “религии человечества”. Идя таким путем и будучи совершенно здоровым по диагнозу психиатра, можно воспроизводить в своих поступках точную картину сумасшествия. Можно, конечно, так дойти и до настоящего сумасшествия, прочного, сопровождаемого уже чисто патологическими изменениями нервов или мозга. Но начало не в этом.
Начало в том первородном грехе “века прогресса”, который заставил его исключить духовное начало из числа реальных сил, действующих в человеке. Конечно, такое исключение не мешает духовному началу существовать и действовать. Но вся сознательная, вся произвольная деятельность человека коренным образом извращается. Все, что он ни начинает создавать, ведется по ложному плану; где частности могут быть даже очень умны и практичны, но общее их соотношение - совершенно нелепое. Это совершенно одинаково сказывается во всех отдельных областях творчества, а в общем проявляется тем страшным расстройством, которое наконец заставляет наблюдателя века предполагать вырождение расы.
__________________________
Л.А.Тихомиров // "Конец века", 1893г.
Один из самых глубоких и блестящих русских умов.
Убедительно доказывал, что все беды и горести современного человечества от той роковой ошибки, которое оно совершило, отказавшись от идеи Бога, как центральной и ключевой в своем мировоззрении. Бога забыли, а мечту о Царствии Небесном стали воплощать в совершенно неприспособленной для этого реальной, земной жизни, превратив саму мечту в жуткую утопию. В кровавое божество, в жертву которому приносились судьбы целых наций и государств.