ПЗС. Бог и Дьявол сражаются друг с другом, и поле битвы - сердца людей...
Тут не будет какого-то логического повествования, просто разрозненные мысли и зарисовки на тему.
***
Все вот пишут (и говорят) "В Кодрах было жуть как страшно" - "если не трагедия, то печаль, а если не печаль - то горечь", "Вроде и народ шутит и даже веселится, а по закоулкам ужас схоронился", "ожидание беды прям в воздухе чувствовалось". А для меня это был дом. Я не жила в трагедии. Вокруг происходило много всяких страстей, но - может, оттого, что я не успела прочувствовать Диброву вообще, а в Шипражье своих бед хватало, мне казалось, что все так живут. Да, умирают, да, женятся. Да, у этих поболе свадеб, у нас поменьше. Но родные Кодры не казались мне каким-то воплощением жути. Мир был страшный, но - такой уж мир. Иванко мне потом говорил: "Когда только входишь в деревню, на самом деле, возникало ощущение беды, но быстро привыкаешь, и уже не чувствуется". Я рада, если у жителей других деревень было попроще, - я не знала, что бывает по-другому.
(С) Богданов.
(C) julia_friday
***
В субботу, в середине дня, я была близка к панике - смерти, проклятия, горе сыпались какой-то лавиной, непонятно было, за что хвататься, что делать. Это меня даже вышибло из игровой реальности, возникло ощущение какой-то идиотской киношности "а ля Тарантино". Ну, так не бывает. Когда кровь льется такими потоками, это - томатный сок.
***
Наши кэлушарские обеты - "Никому не отказывать в помощи" и "Никому не навязывать помощь" - как и предполагалось, оказались замечательным игровым движком. Второй обет сохранил меня от выгорания. Если ко мне не подходили, беда оставалась чужой, я не впускала ее в сердце. Предполагаю, в Кодрах иначе было не выжить. А еще иногда любимый муж
говорил мне "А давай просто посидим". И мы просто сидели и пили чай, и я приходила в себя - и готова была идти дальше. Думаю, именно этого "просто посидим" не хватило тебе, Эма.
В некий момент я заметила, что, кажется, разучилась улыбаться, губы стянулись в тонкую скорбную полоску, слишком много горя увидела за несколько часов. Но дома меня отогревали, шутили со мной, благодарили... И я снова начинала улыбаться.
***
Помню наш разговор, как мы сидели на завалинке у солеварского костра, это была середина субботы, кажется, и "мрак сгущался" до уже какого-то иссиня-черного цвета. И Эма мне говорит:
- Чувствую, одолевает меня грех уныния.
И понимаю, что меня тоже не далее, как полчаса назад, этот грех почти одолел. Но как-то посидели вот мы с ненаглядным, сушками похрустели, и, вроде, не все так страшно: дом стоит, в очаге огонь горит, в котелке чечевица на вечер замочена. Будем живы - не помрем, столько лет деревня стоит, и сейчас выстоим.
Я не помню, что ответила. Но этот почти неупихуемый в слова инсайт до сих пор со мной. Если дом есть и семья любимая, человек сильнее любого чорта, а об унынии и говорить нечего. Банально, понимаю, но там и тогда это было очень важно. Ведь чорт-то к людям подбирается когда? Когда они лишились дома, семьи, любимого, когда слабы и напуганы. Благодаря этому разговору - и почти такому же с Радованом, Иляна поняла, к кому надо в первую очередь с разговором подходить. Увы, поздновато. Думаю, "по жизни" она это гораздо раньше усвоила. А я двоечница.
***
Иляна только во вторую очередь была "воином света", а в первую, все же, женой и матерью. И очень простой женщиной - не идеальной, эгоистичной, трусоватой, хвастливой, сплетницей.
Она очень старалась беречь свой брак и любила Михая. Михай, простой, честный человек, не понимал, почему к его жене стадами идут какие-то люди и просят "пошептаться", откуда она знает, как упокоить мертвяка и остановить упыря, куда она пропадает время от времени. Ей нередко приходилось привирать и недоговаривать, потому что третьим кэлушарским обетом было "Никому не говорить, кто мы". А он ревновал и уходил пить в корчму, и тогда бывало очень больно и страшно. Или, того хуже, как-то спросил: "А ты сама-то с чертом не знаешься?" Но все-таки он любил ее и верил ей, и готов был поддержать ее, даже не зная до конца правды.
(С) difie
Она хотела простого семейного счастья для своих детей. Батрака почти сразу записала в сыновья - своих-то Бог не дал, и мужа убедила усыновить. Договаривалась со сватами и присматривалась к молодым парням и девкам гораздо охотнее, чем занималась мироспасательством. О деньгах особо не пеклась - виноградники приносили достаточно, хотела просто взять в семью добрых людей. Дочку, так неудачно влюбившуюся, не неволила - но и сомнений своих не скрывала:
"Вижу, говорит, люб он тебе, но по твоим рассказам не понятно, как он к тебе относится, да и не хорошо, что так таится он от тебя, не дело это. Если любит, говорит, пусть сватов к тебе засылает да женится, а иначе пусть голову не дурит. А что с мельником он водится, так спросить надо - зачем. Вижу, жалеешь ты его, так если помощь ему нужна, пусть попросит, мы же не откажем. А если так ему жить нравится, то никого насильно спасать не надо." (отсюда)
Когда детей сговорили, когда венчали их в церкви - под крупным божьим дождем, под сияющей радугой, когда за длинным столом у входа в деревню сидели да песни пели, это были самые счастливые моменты в жизни Иляны. Уже после игры я весело рассказываю: "И так мы породнились с шинкарями из Дибровы и семьей нашего нового войта, с кузнецами. Так сказать, собрали воедино производство, сбыт и крышу - теперь заживем!" А мне отвечают: "Ничего же себе ты праведница! Да ты стяжатель настоящий, мистер-твистер-бывший банкир!" А я думаю, это была очень даже карпатская праведность. Настоящая, жизненная. Живи хорошо, наживай добро, делай добро, черта не солью и святой водой посрамляй, а веселой да счастливой жизнью.
(С) deathor
Олесь, дочкин муж, младший сын шинкаря Дибровского.
(С) deathor
Мы с дочерью Аурикой и кумой Магдой, женой кузнеца.
Ружана, кузнецова дочь, моя невестка. Теперь еще и войтовна, между прочим.
Девочки мои. Ружана с Аурикой.
Димитриу, сынок. Как родной он мне стал.
(С) wyhuholl
Трусоватой была Илянка, не соврешь. Мне даже днем в лес ходить страшно было, всегда старалась попутчиков найти. Т.е. если за делом, там, например, мельника бить - и всем миром, то не страшно. А просто через лес - аж коленки тряслись. Один, кажется, раз я бегала одна вечером - уже в самом конце игры, искала Кристинку, церковь отстраивать. Ну, там обет вел, о помощи попросили. Тут тоже интересно - получается, когда по своей воле идешь, страшно. А когда по-другому нельзя, то и бояться как-то нелепо. И еще один раз бегала утром, когда кэлушари на танец весны собирала, там тоже по-другому нельзя было, да и на рассвете все же совсем другое дело.
И похвастаться любила. Когда сговорила детей, всем в деревне уши прожужжала, как удачно у нее все складывается. А у остальных-то беда бедой погоняет, вроде, негоже своим счастьем кичиться. Но сил не было молчать.
Сплетницей была страшной. Мужу излагала все, что ей рассказывали, даже самые дикие истории, а рассказывали немало. Что не дослушивал муж, доставалось детям. А если и детей не оказывалось поблизости, к солеварше ходила с семками.
***
Как же все это сочеталось с кэлушарством? А знаете, прекрасно. Я давно не играла такого цельного, счастливого, гармоничного и светлого человека. Пожалуй, что даже никогда. Иляне не приходило в голову (sic!), что от бед можно избавляться через чорта. Она точно знала, что через чорта бед будет только больше. Поэтому для нее никогда не было выбора между "простым" и "сложным" способами. Существовал только "сложный" - но сложным он не казался, будучи единственным. Правда, иногда она напоминала слабоумную. Истории про бабку на болоте, про встречи с чортом, про колдунство черное казались ей чем-то из другого мира, сказками, выдумками. То, что бабка живет в пятнадцати минутах от деревни и можно, заплутав, наткнуться на ее хижину, что чорта позови - и он на самом деле придет, долго искать не надо, что упырица живет в нашей же деревне, - все это каждый раз глубоко и искренне поражало ее.
Мне правда казалось, как и мужу, что мы будем все же больше играть в быт, в человеческие отношения, а в итоге игра оказалась про мистику, про волшебство, да, про борьбу за души, и чууууууть-чуууууууть - про быт и мирную жизнь.
Ну и, собственно, основной нашей задачей было приглядывать за молодыми парнями и девками. Проще всего было, конечно, за своими смотреть =-) С ними все ладно и вышло.
Солеварову Беллу chevora я прямо упустила - натурально, поздно подошла. Хотя, в конце концов, она ушла-таки на богомолье, душу свою спасать, так что, может, и не поздно.
Бьянка, войтовна, sandra горда была непомерно, к ней Иляна не знала, как и подступиться, впрочем, сердце у девки было своенравное, но доброе. Поповна quenda тоже была поначалу совсем оголтелая, попробуй я с ней заговорить, небось, улизнула бы - да и проклятие на ней было больно хитрожопое: на прямой вопрос она могла только врать. А потом, смотрю, девка все лучше и лучше, уже парней на глупости не подбивает, напротив вовсе, молится, в глупостях раскаивается, в общем, "верной дорогой идет".
Бьянка и поповна.
(С) julia_friday
Поповна.
(С) wyhuholl
Солеварова дурака Мирчу я очень старалась беречь (в основном - через мать), такой славный парень - и такой дурак! Его, конечно, страшно носило от греха к раскаянию и обратно, но после истории с "покусанием" у меня от сердца отлегло. Если уж сам в церковь пошел, родню и деревню сберечь захотел, значит, и дальше справится.
"Рассказал мне отец Марк про Мирче, которого волколак покусал. Мирче после этого всю ночь на коленях в церкви стоял, молился - и был спасен." (отсюда)
Ну и потом, когда сиротка Мируна его от проклятия слепоты своей любовью и молитвами спасла, а Бьянка ушла за всю деревню в армию, и сам Мирча решил жениться на Мируне, даром, что та сама осталась слепой...
Мируна.
(С) ksurrr
В центре - Бела и Мирче.
(С) julia_friday
(С) wyhuholl
Мирче и Михал - дочкина зазноба, проклятый мельников подмастерье.
Прав батюшка Марку, в общем:
"У нас в Кодрах долго и упорно как бы заново мiр в деревне собирали: когда войта нового выбирали, когда упырицу в церковь загоняли, когда в болота шли церковь строить."
Я сейчас перебираю эти драгоценные истории в горсти, будто красные бусины добрых дел, и плачу, потому что... Не знаю, просто плачу. Потому что это очень много.
Впрочем, моей заслуги в том, что эти девочки и мальчики так выбрали, никакой нет. Я с ними не говорила, им не подсказывала. Они сами додумались. А выбирали долго. И иконы из церкви таскали, и на шалости дурные друг друга подбивали, и родню губили, пусть того не зная... Но вот поди же ты. И какое счастье большое - это "поди же ты". Простите за сумбур.
Были еще парни и девки, к которым я не успела присмотреться вообще. Были пастухи, которые, кажется, заехали на день позже, и поэтому я вообще, увы, не смогла их запомнить и "вписать в картинку", равно как и упырева сына (а жаль! он был такой хороший, я видела! но поздно, уже там такой водоворот событий меня крутил, не успевала я с пареньком побалакать, боже, ужасно жаль). Был сын старого войта, добрый калека Богдан. Был младший попович, такой дурной, что у меня сердца не хватало о нем печься (а это против "служения", конечно).
В белом - Андрейка, младший попович.
(С) julia_friday
Была Стела stella-oriente, работница лесничего, которая своей любовью его от колдовского рабства спасла, а потом погибла по глупости...
(С) ksurrr
Был старший попович ambermax, славный, смелый парень, у него, вроде, левая рука была булавками увешана, а вызывал он у меня исключительно уважение и гордость "за наших". Была погибшая девочка Флорика, которую задрал волколак, просил меня Радован присмотреть за ней - сны ей снились страшные, да не успела я... Что же она, дурная, к нему пошла толковать, в Шипражье, хотя я рядом была - в такие моменты зубами хотелось скрежетать от бессилия.
***
Еще из общего. В очередной раз, на собственной шкуре, прочувствовала, насколько добру сложнее. Зло на игре было деятельно, энергично, изобретательно, располагало огромными возможностями... и даже церкви не боялось. Мы же кое-что видели, кое-что понимали, знали немного, как от зла _защититься_ (не воевать с ним! нет! только оградить от!), в общем, могли, по большому счету, только убеждать и поддерживать. Да еще и помощь предлагать не могли. "Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна..."
Я не очень понимаю, как при таком раскладе игра вышла в итоге настолько светлой. Вернее, совсем не понимаю.
***
Иляна почему все три раза на мельника ходила? Ну, кроме того, что из-за дочери, конечно. Понимала ведь, что дело бесполезное. Понимала, что не колдунов надо бить, не "отделять агнцов от козлищ", а, по меткому выражению ruthana, "козлищ к агнцам тянуть". Но мочи не было уже. Взять вот в руки скалку да колотушку, да пойти проораться, душеньку отвести землицы поесть. Прикрывалась, конечно, рассуждениями, что "коли мы его здесь дальше жить оставим, он и дальше будет умы смущать, мы уж лучше сначала с ним расквитаемся, а потом будем за ним расчищать". Но, в целом, так Иляна тоже в некий момент выбрала простой путь. Могла ведь в это время сидеть с упыревым сыном беседовать, или еще что настоящее делать.
***
Еще из открытий. "Мы миром сильны". Пока каждый сидел в своем дому, пытался разобраться со своими тревогами, таил свои тайны, было довольно безнадежненько. А где-то со второй половины дня деревня наша перестала секретничать - и что-то сдвинулось с мертвой точки. Очень яркий момент: прибегает кто-то из другой деревни, говорит кузнецу, мол, войт, переговорить надо, дело есть. И войт отвечает: при всех говори, нечего мне от мира таить. После этого тайна осталась - только для исповеди, священная, а про страхи наши, беды и решения стали говорить на площади, всем селом. Стало меньше сплетен и гораздо больше доверия.
***
Про прилюдное раскаяние и клятую гуманность людей 21 века. Добренькие все очень были. Нелогично для мира - добренькие. Любое раскаяние - принимали и прощали, только ведьму собирались сжечь все равно (и правильно! правильно!), но, мне кажется, вообще мир должен был жестче реагировать на подобные признания. Я видела три или четыре прилюных покаяния - это слишком много, по-моему. Получается, люди были почти уверены: их не забьют камнями, не сожгут - в логике мира прилюдное раскаяние именно потому приносило освобождение от власти колдуна, что было ЧУДОВИЩНО тяжелым, опасным и страшным.
***
Еще про "Никогда не навязывать помощь". Момент по-настоящему страшный. Уже совсем вечер субботы, мы вернулись с болота "несолоно хлебавши", ощущение безнадежности просто материальное, хоть ножом режь и на хлеб мажь. Сидим у костра, поем, слушаем сказки - не плакать же всем селом... И вдруг Ружана, дочь кузнецов, молодая жена моего сына приемного, замолкает и тычет пальцем куда-то в пространство. И я вдруг понимаю, что к костру подошел лесничий, Раду. А он мертвый. Он на болоте утонул, у нас на глазах. Стоит, смотрит на нас, камень держит, который нужно в фундамент церкви той проклятой положить. Все замолчали уже, не визжат, не бегут, ждут. Он и говорит:
- Отпустила меня смерть, потому как дело я не доделал. Надо этот камень отнести туда, к церкви. Я провожу. Но пройдет по узкой тропке болотной только праведник.
Михай-солевар рванул шапку с головы: давай, говорит, я пойду. А я смотрю: не дойдет.
- Не ходи, - говорю, - Михай, зазря погибнешь.
И другой меня кто-то спрашивает:
- А я?
- И ты, - говорю, - пропадешь.
"Ну же, - думаю, - Раду, что же ты меня не спросишь, что же стоишь-то истуканом, пройду я болота твои, и камень донесу!.."
И тут Ружанка мне руки протягивает:
- А я, - говорит, - дойду, тетя Иляна?
А это, милые, пострашнее, пожалуй, чем сына в армию отдать. Я смотрю на нее, смотрю, да как зареву навзрыд:
- Дойдешь, - говорю, - дочка, ты - дойдешь.
- Значит, - отвечает, - судьба у меня такая. Я как увидела, что он ко мне из темноты идет, что-то у меня внутри и ёкнуло.
А мне страшно и больно, хоть волком вой, своими руками родную кровь на верную смерть отправляю. Да и не только то... Как я кузнецу с женой теперь в глаза смотреть буду - я только нынче днем упырицу, их сына сгубившую, не дала сжечь, с миром отпустила под слово свое честное.
Пошла в дом, перед сыном на колени упала, говорю, отпустила я жену твою... А у него ведь и сестра там же, Кристина... Слезы так и душат меня.
Он же меня ни словом не упрекнул.
- Не плачь, - говорит, - мама. Чему быть - того не миновать. Верю, вернется она, живая, и Кристина вернется, еще и мир в наши деревни принесут да проклятие снимут.
Так и вышло.
***
Про упырицу напишу отдельно.
***
Все вот пишут (и говорят) "В Кодрах было жуть как страшно" - "если не трагедия, то печаль, а если не печаль - то горечь", "Вроде и народ шутит и даже веселится, а по закоулкам ужас схоронился", "ожидание беды прям в воздухе чувствовалось". А для меня это был дом. Я не жила в трагедии. Вокруг происходило много всяких страстей, но - может, оттого, что я не успела прочувствовать Диброву вообще, а в Шипражье своих бед хватало, мне казалось, что все так живут. Да, умирают, да, женятся. Да, у этих поболе свадеб, у нас поменьше. Но родные Кодры не казались мне каким-то воплощением жути. Мир был страшный, но - такой уж мир. Иванко мне потом говорил: "Когда только входишь в деревню, на самом деле, возникало ощущение беды, но быстро привыкаешь, и уже не чувствуется". Я рада, если у жителей других деревень было попроще, - я не знала, что бывает по-другому.
(С) Богданов.
(C) julia_friday
***
В субботу, в середине дня, я была близка к панике - смерти, проклятия, горе сыпались какой-то лавиной, непонятно было, за что хвататься, что делать. Это меня даже вышибло из игровой реальности, возникло ощущение какой-то идиотской киношности "а ля Тарантино". Ну, так не бывает. Когда кровь льется такими потоками, это - томатный сок.
***
Наши кэлушарские обеты - "Никому не отказывать в помощи" и "Никому не навязывать помощь" - как и предполагалось, оказались замечательным игровым движком. Второй обет сохранил меня от выгорания. Если ко мне не подходили, беда оставалась чужой, я не впускала ее в сердце. Предполагаю, в Кодрах иначе было не выжить. А еще иногда любимый муж
говорил мне "А давай просто посидим". И мы просто сидели и пили чай, и я приходила в себя - и готова была идти дальше. Думаю, именно этого "просто посидим" не хватило тебе, Эма.
В некий момент я заметила, что, кажется, разучилась улыбаться, губы стянулись в тонкую скорбную полоску, слишком много горя увидела за несколько часов. Но дома меня отогревали, шутили со мной, благодарили... И я снова начинала улыбаться.
***
Помню наш разговор, как мы сидели на завалинке у солеварского костра, это была середина субботы, кажется, и "мрак сгущался" до уже какого-то иссиня-черного цвета. И Эма мне говорит:
- Чувствую, одолевает меня грех уныния.
И понимаю, что меня тоже не далее, как полчаса назад, этот грех почти одолел. Но как-то посидели вот мы с ненаглядным, сушками похрустели, и, вроде, не все так страшно: дом стоит, в очаге огонь горит, в котелке чечевица на вечер замочена. Будем живы - не помрем, столько лет деревня стоит, и сейчас выстоим.
Я не помню, что ответила. Но этот почти неупихуемый в слова инсайт до сих пор со мной. Если дом есть и семья любимая, человек сильнее любого чорта, а об унынии и говорить нечего. Банально, понимаю, но там и тогда это было очень важно. Ведь чорт-то к людям подбирается когда? Когда они лишились дома, семьи, любимого, когда слабы и напуганы. Благодаря этому разговору - и почти такому же с Радованом, Иляна поняла, к кому надо в первую очередь с разговором подходить. Увы, поздновато. Думаю, "по жизни" она это гораздо раньше усвоила. А я двоечница.
***
Иляна только во вторую очередь была "воином света", а в первую, все же, женой и матерью. И очень простой женщиной - не идеальной, эгоистичной, трусоватой, хвастливой, сплетницей.
Она очень старалась беречь свой брак и любила Михая. Михай, простой, честный человек, не понимал, почему к его жене стадами идут какие-то люди и просят "пошептаться", откуда она знает, как упокоить мертвяка и остановить упыря, куда она пропадает время от времени. Ей нередко приходилось привирать и недоговаривать, потому что третьим кэлушарским обетом было "Никому не говорить, кто мы". А он ревновал и уходил пить в корчму, и тогда бывало очень больно и страшно. Или, того хуже, как-то спросил: "А ты сама-то с чертом не знаешься?" Но все-таки он любил ее и верил ей, и готов был поддержать ее, даже не зная до конца правды.
(С) difie
Она хотела простого семейного счастья для своих детей. Батрака почти сразу записала в сыновья - своих-то Бог не дал, и мужа убедила усыновить. Договаривалась со сватами и присматривалась к молодым парням и девкам гораздо охотнее, чем занималась мироспасательством. О деньгах особо не пеклась - виноградники приносили достаточно, хотела просто взять в семью добрых людей. Дочку, так неудачно влюбившуюся, не неволила - но и сомнений своих не скрывала:
"Вижу, говорит, люб он тебе, но по твоим рассказам не понятно, как он к тебе относится, да и не хорошо, что так таится он от тебя, не дело это. Если любит, говорит, пусть сватов к тебе засылает да женится, а иначе пусть голову не дурит. А что с мельником он водится, так спросить надо - зачем. Вижу, жалеешь ты его, так если помощь ему нужна, пусть попросит, мы же не откажем. А если так ему жить нравится, то никого насильно спасать не надо." (отсюда)
Когда детей сговорили, когда венчали их в церкви - под крупным божьим дождем, под сияющей радугой, когда за длинным столом у входа в деревню сидели да песни пели, это были самые счастливые моменты в жизни Иляны. Уже после игры я весело рассказываю: "И так мы породнились с шинкарями из Дибровы и семьей нашего нового войта, с кузнецами. Так сказать, собрали воедино производство, сбыт и крышу - теперь заживем!" А мне отвечают: "Ничего же себе ты праведница! Да ты стяжатель настоящий, мистер-твистер-бывший банкир!" А я думаю, это была очень даже карпатская праведность. Настоящая, жизненная. Живи хорошо, наживай добро, делай добро, черта не солью и святой водой посрамляй, а веселой да счастливой жизнью.
(С) deathor
Олесь, дочкин муж, младший сын шинкаря Дибровского.
(С) deathor
Мы с дочерью Аурикой и кумой Магдой, женой кузнеца.
Ружана, кузнецова дочь, моя невестка. Теперь еще и войтовна, между прочим.
Девочки мои. Ружана с Аурикой.
Димитриу, сынок. Как родной он мне стал.
(С) wyhuholl
Трусоватой была Илянка, не соврешь. Мне даже днем в лес ходить страшно было, всегда старалась попутчиков найти. Т.е. если за делом, там, например, мельника бить - и всем миром, то не страшно. А просто через лес - аж коленки тряслись. Один, кажется, раз я бегала одна вечером - уже в самом конце игры, искала Кристинку, церковь отстраивать. Ну, там обет вел, о помощи попросили. Тут тоже интересно - получается, когда по своей воле идешь, страшно. А когда по-другому нельзя, то и бояться как-то нелепо. И еще один раз бегала утром, когда кэлушари на танец весны собирала, там тоже по-другому нельзя было, да и на рассвете все же совсем другое дело.
И похвастаться любила. Когда сговорила детей, всем в деревне уши прожужжала, как удачно у нее все складывается. А у остальных-то беда бедой погоняет, вроде, негоже своим счастьем кичиться. Но сил не было молчать.
Сплетницей была страшной. Мужу излагала все, что ей рассказывали, даже самые дикие истории, а рассказывали немало. Что не дослушивал муж, доставалось детям. А если и детей не оказывалось поблизости, к солеварше ходила с семками.
***
Как же все это сочеталось с кэлушарством? А знаете, прекрасно. Я давно не играла такого цельного, счастливого, гармоничного и светлого человека. Пожалуй, что даже никогда. Иляне не приходило в голову (sic!), что от бед можно избавляться через чорта. Она точно знала, что через чорта бед будет только больше. Поэтому для нее никогда не было выбора между "простым" и "сложным" способами. Существовал только "сложный" - но сложным он не казался, будучи единственным. Правда, иногда она напоминала слабоумную. Истории про бабку на болоте, про встречи с чортом, про колдунство черное казались ей чем-то из другого мира, сказками, выдумками. То, что бабка живет в пятнадцати минутах от деревни и можно, заплутав, наткнуться на ее хижину, что чорта позови - и он на самом деле придет, долго искать не надо, что упырица живет в нашей же деревне, - все это каждый раз глубоко и искренне поражало ее.
Мне правда казалось, как и мужу, что мы будем все же больше играть в быт, в человеческие отношения, а в итоге игра оказалась про мистику, про волшебство, да, про борьбу за души, и чууууууть-чуууууууть - про быт и мирную жизнь.
Ну и, собственно, основной нашей задачей было приглядывать за молодыми парнями и девками. Проще всего было, конечно, за своими смотреть =-) С ними все ладно и вышло.
Солеварову Беллу chevora я прямо упустила - натурально, поздно подошла. Хотя, в конце концов, она ушла-таки на богомолье, душу свою спасать, так что, может, и не поздно.
Бьянка, войтовна, sandra горда была непомерно, к ней Иляна не знала, как и подступиться, впрочем, сердце у девки было своенравное, но доброе. Поповна quenda тоже была поначалу совсем оголтелая, попробуй я с ней заговорить, небось, улизнула бы - да и проклятие на ней было больно хитрожопое: на прямой вопрос она могла только врать. А потом, смотрю, девка все лучше и лучше, уже парней на глупости не подбивает, напротив вовсе, молится, в глупостях раскаивается, в общем, "верной дорогой идет".
Бьянка и поповна.
(С) julia_friday
Поповна.
(С) wyhuholl
Солеварова дурака Мирчу я очень старалась беречь (в основном - через мать), такой славный парень - и такой дурак! Его, конечно, страшно носило от греха к раскаянию и обратно, но после истории с "покусанием" у меня от сердца отлегло. Если уж сам в церковь пошел, родню и деревню сберечь захотел, значит, и дальше справится.
"Рассказал мне отец Марк про Мирче, которого волколак покусал. Мирче после этого всю ночь на коленях в церкви стоял, молился - и был спасен." (отсюда)
Ну и потом, когда сиротка Мируна его от проклятия слепоты своей любовью и молитвами спасла, а Бьянка ушла за всю деревню в армию, и сам Мирча решил жениться на Мируне, даром, что та сама осталась слепой...
Мируна.
(С) ksurrr
В центре - Бела и Мирче.
(С) julia_friday
(С) wyhuholl
Мирче и Михал - дочкина зазноба, проклятый мельников подмастерье.
Прав батюшка Марку, в общем:
"У нас в Кодрах долго и упорно как бы заново мiр в деревне собирали: когда войта нового выбирали, когда упырицу в церковь загоняли, когда в болота шли церковь строить."
Я сейчас перебираю эти драгоценные истории в горсти, будто красные бусины добрых дел, и плачу, потому что... Не знаю, просто плачу. Потому что это очень много.
Впрочем, моей заслуги в том, что эти девочки и мальчики так выбрали, никакой нет. Я с ними не говорила, им не подсказывала. Они сами додумались. А выбирали долго. И иконы из церкви таскали, и на шалости дурные друг друга подбивали, и родню губили, пусть того не зная... Но вот поди же ты. И какое счастье большое - это "поди же ты". Простите за сумбур.
Были еще парни и девки, к которым я не успела присмотреться вообще. Были пастухи, которые, кажется, заехали на день позже, и поэтому я вообще, увы, не смогла их запомнить и "вписать в картинку", равно как и упырева сына (а жаль! он был такой хороший, я видела! но поздно, уже там такой водоворот событий меня крутил, не успевала я с пареньком побалакать, боже, ужасно жаль). Был сын старого войта, добрый калека Богдан. Был младший попович, такой дурной, что у меня сердца не хватало о нем печься (а это против "служения", конечно).
В белом - Андрейка, младший попович.
(С) julia_friday
Была Стела stella-oriente, работница лесничего, которая своей любовью его от колдовского рабства спасла, а потом погибла по глупости...
(С) ksurrr
Был старший попович ambermax, славный, смелый парень, у него, вроде, левая рука была булавками увешана, а вызывал он у меня исключительно уважение и гордость "за наших". Была погибшая девочка Флорика, которую задрал волколак, просил меня Радован присмотреть за ней - сны ей снились страшные, да не успела я... Что же она, дурная, к нему пошла толковать, в Шипражье, хотя я рядом была - в такие моменты зубами хотелось скрежетать от бессилия.
***
Еще из общего. В очередной раз, на собственной шкуре, прочувствовала, насколько добру сложнее. Зло на игре было деятельно, энергично, изобретательно, располагало огромными возможностями... и даже церкви не боялось. Мы же кое-что видели, кое-что понимали, знали немного, как от зла _защититься_ (не воевать с ним! нет! только оградить от!), в общем, могли, по большому счету, только убеждать и поддерживать. Да еще и помощь предлагать не могли. "Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна..."
Я не очень понимаю, как при таком раскладе игра вышла в итоге настолько светлой. Вернее, совсем не понимаю.
***
Иляна почему все три раза на мельника ходила? Ну, кроме того, что из-за дочери, конечно. Понимала ведь, что дело бесполезное. Понимала, что не колдунов надо бить, не "отделять агнцов от козлищ", а, по меткому выражению ruthana, "козлищ к агнцам тянуть". Но мочи не было уже. Взять вот в руки скалку да колотушку, да пойти проораться, душеньку отвести землицы поесть. Прикрывалась, конечно, рассуждениями, что "коли мы его здесь дальше жить оставим, он и дальше будет умы смущать, мы уж лучше сначала с ним расквитаемся, а потом будем за ним расчищать". Но, в целом, так Иляна тоже в некий момент выбрала простой путь. Могла ведь в это время сидеть с упыревым сыном беседовать, или еще что настоящее делать.
***
Еще из открытий. "Мы миром сильны". Пока каждый сидел в своем дому, пытался разобраться со своими тревогами, таил свои тайны, было довольно безнадежненько. А где-то со второй половины дня деревня наша перестала секретничать - и что-то сдвинулось с мертвой точки. Очень яркий момент: прибегает кто-то из другой деревни, говорит кузнецу, мол, войт, переговорить надо, дело есть. И войт отвечает: при всех говори, нечего мне от мира таить. После этого тайна осталась - только для исповеди, священная, а про страхи наши, беды и решения стали говорить на площади, всем селом. Стало меньше сплетен и гораздо больше доверия.
***
Про прилюдное раскаяние и клятую гуманность людей 21 века. Добренькие все очень были. Нелогично для мира - добренькие. Любое раскаяние - принимали и прощали, только ведьму собирались сжечь все равно (и правильно! правильно!), но, мне кажется, вообще мир должен был жестче реагировать на подобные признания. Я видела три или четыре прилюных покаяния - это слишком много, по-моему. Получается, люди были почти уверены: их не забьют камнями, не сожгут - в логике мира прилюдное раскаяние именно потому приносило освобождение от власти колдуна, что было ЧУДОВИЩНО тяжелым, опасным и страшным.
***
Еще про "Никогда не навязывать помощь". Момент по-настоящему страшный. Уже совсем вечер субботы, мы вернулись с болота "несолоно хлебавши", ощущение безнадежности просто материальное, хоть ножом режь и на хлеб мажь. Сидим у костра, поем, слушаем сказки - не плакать же всем селом... И вдруг Ружана, дочь кузнецов, молодая жена моего сына приемного, замолкает и тычет пальцем куда-то в пространство. И я вдруг понимаю, что к костру подошел лесничий, Раду. А он мертвый. Он на болоте утонул, у нас на глазах. Стоит, смотрит на нас, камень держит, который нужно в фундамент церкви той проклятой положить. Все замолчали уже, не визжат, не бегут, ждут. Он и говорит:
- Отпустила меня смерть, потому как дело я не доделал. Надо этот камень отнести туда, к церкви. Я провожу. Но пройдет по узкой тропке болотной только праведник.
Михай-солевар рванул шапку с головы: давай, говорит, я пойду. А я смотрю: не дойдет.
- Не ходи, - говорю, - Михай, зазря погибнешь.
И другой меня кто-то спрашивает:
- А я?
- И ты, - говорю, - пропадешь.
"Ну же, - думаю, - Раду, что же ты меня не спросишь, что же стоишь-то истуканом, пройду я болота твои, и камень донесу!.."
И тут Ружанка мне руки протягивает:
- А я, - говорит, - дойду, тетя Иляна?
А это, милые, пострашнее, пожалуй, чем сына в армию отдать. Я смотрю на нее, смотрю, да как зареву навзрыд:
- Дойдешь, - говорю, - дочка, ты - дойдешь.
- Значит, - отвечает, - судьба у меня такая. Я как увидела, что он ко мне из темноты идет, что-то у меня внутри и ёкнуло.
А мне страшно и больно, хоть волком вой, своими руками родную кровь на верную смерть отправляю. Да и не только то... Как я кузнецу с женой теперь в глаза смотреть буду - я только нынче днем упырицу, их сына сгубившую, не дала сжечь, с миром отпустила под слово свое честное.
Пошла в дом, перед сыном на колени упала, говорю, отпустила я жену твою... А у него ведь и сестра там же, Кристина... Слезы так и душат меня.
Он же меня ни словом не упрекнул.
- Не плачь, - говорит, - мама. Чему быть - того не миновать. Верю, вернется она, живая, и Кристина вернется, еще и мир в наши деревни принесут да проклятие снимут.
Так и вышло.
***
Про упырицу напишу отдельно.