если прямо пойдешь - все что ищешь найдешь
омерзительный стал этот сайт, но в фейсбуке по-прежнему ничего такого не напишешь, а других девичьих дневничков у меня никогда не было, поэтому я все еще тут. Потому что, именем Лотмана, надо вести дневник. (автокорректор заменяет Лотмана на Лоцмана и да сочту я это хорошим знаком)
которые мне сейчас очень нужны. я перестала быть идеалисткой, то есть перестала драться за свое идеальное, и теперь ем землю. я понимаю головой, что я в полной жопе, и не так то просто будет вылезти на этот раз. потому что вся остальная я никуда не лезу а просто сижу. мне не поднять все то, что умерло во мне, но никуда не отвалилось, и я не понимаю, что с этим делать. я вообще ничего не понимаю. тупая зимняя спячка слишком дорого обходится: времени очень мало, столько всего не сделано. У меня трещит внутри, когда я слышу французскую речь, я отказываюсь ее слушать, потому что не уехала, когда была храбрей, в свою колокольную Францию, в следующую, необходимую пустоту. А теперь у меня - по прежнему ничего, голубоглазый мальчишка, идеальный человек, которого я никогда не смогу предать, оставив на полпути, поэтому лучше бы и не начинать, конечно, но я уже начала. И никакой дикой темной дороги, никакой золотой горы и горячей реки, никакой, значит, настоящей жизни, не из-за него, а потому, мне кажется, что это вообще никогда не пройти вдвоем. по крайней мере, ни с кем из тех, кого я вообще когда-либо встречала. А если не идти, то все будет очень хорошо и очень пусто.
тысячу миллионов времени назад я прочитала чей-то рассказ, очень красивый и очень подробный, про человека, который построил дом, вырастил сына и вообще выполнил программу, и как только понял это - встал и вышел, пришел к учителю и сказал что-то вроде "ты выгнал меня, когда мне было нечего терять, и сказал сначала создать все это, а потом уж приходи. Вот я сделал и пришел". помнила бы автора, название или хоть одну цитату - воспроизвела бы точнее, потому что рассказ красив и важен, а мне так вообще свернул жизнь куда-то по-новому. Там фигурировали красные маки, на этом все. суфийские учителя отказались меня брать примерно по тому же, как мне кажется. В пору, когда я страстно гонялась за ними, какой-то наиобычнейший человек на выходе из автобуса сказал, что у суфиев не ученик приходит к учителю, а учитель к ученику, когда понадобится. и все, больше ничего не было. и я тщательно, болезненно, кривясь и отругиваюсь выстраиваю нечто, достаточно ценное, чтоб я могла его потерять. и чтоб это сработало.
и у меня не выходит потому что мне до ора не нужно ничего из происходящего. уже прямо сейчас, заберите, только это так не работает. это работает совсем по-другому, только при полной самоотдаче, конечно, чтоб все по-честному. и когда я включаю ее, потому что я могу, я начинаю нежнейше, трепетно любить каждый миг своей жизни, каждое слово, тело, ветер и воздух, всех земных людей, все свои дома, всех своих ясноглазых спутников, все фильмы и книги, всю еду и кофейни и столики в них, и цветочки на этих столиках. И так люблю и так хочу удержать, чтобы это было, чтоб я была счастливой дурой в любимом городе, с любимым мальчишкой, который достоин всего, которому доверю запросто и себя и всех своих будущих детей, и всю остальную жизнь, потому что мы сделаем все замечательно, и свой дом и свои слезы и своих друзей, но никогда не доверю ни свою золотую гору ни горячую реку, потому что он (и никто) никогда не одолеет их. потому что каждый умирает в одиночестве, а я, получив воскрешение в качестве призвания, должна время от времени это проделывать. чуть чаще, чем хотелось бы, и намного реже, чем на самом деле требую от себя внутри. и я не вижу, как это совместимо с бытовой человечьей любовью, семьей и красивой квартирой над кофейней на перекрестке, которую мы оба хотим. никак.
мне снится несколько лет одна и та же (никогда не виденная) улица в Индии, слева - резкий спуск вниз, к морю, справа - плавный подьем в гору, к целой горной гряде, впереди - узкая пестрая базарная улочка, по которой мне ни разу не удалось дойти от начала до конца. За спиной - зыбкая плотная субстанция, иногда гора, иногда стена, иногда стоянка Рикшей, спуск ведет иногда из (условного) Дели в (условный) нью-дели, мегаполис на другом конце страны, куда надо попасть по делу, или просто так, иногда - в чужую Австрию, иногда на пустой берег а иногда - в Котор. Подьем ведет в Москву или в Иерусалим, и последний раз я шла именно туда, дорога заняла полдня и была прекрасна, легка и живописна. А базарная улица ведет домой. И я ни разу не дошла по ней до конца, всегда появляясь или исчезая примерно на середине, и ни разу не увидев (или не запомнив) своего дома. На маленькой площади на перекрестке этих трех дорог стоит двух или трех этажный дом, с бежевыми или слоновой кости стенами и острой крышей, очень неустойчивый. Первого этажа нет, он стоит на каких-то столбах и очень неустойчивый, почти всегда он шатается и клонится, под ним какая-то торговая лавка, и шаткая лестница, типа пожарной, ведущая на второй этаж. На втором этаже - чайная. Там сидят на полу, пьют горячий густой чай вроде масалы, но сияющий, янтарный или алый. Иногда я прихожу туда с кем то из своих нынешних знакомых, иногда одна. Когда прихожу с кем-то - там происходят важнейшие разговоры, решается то, что никак не решить в плотном мире, вообще никак, рассказывается самое важное, и, разумеется, я ни слова не помню. Когда я прихожу одна, хозяин чайной, у которого нет лица, но есть черные кудри, нечто вроде чалмы и горячие глаза, встречает меня с радостью и все обо мне понимает. я могу сидеть и отдыхать, сколько захочу, а потом он посоветует мне, по какой дороге сейчас пойти. Я обнимаю его, спускаюсь и иду, вверх, например в Иерусалим, и получаю длинное хорошее путешествие, дивный град, людское общество, веселый ветер и серьезные и сложные дела, или вниз, по неровным камням очень узкой, извилистой скользкой дороги, засоренной торговцами и людьми, движущимися во всех направлениях, и спускаться и подниматься по ней очень тяжело, а внизу я получаю песок в лицо, бурлящее море, острие в глаз и сердце, слезы, толику отчаяния, ярость и рывок или корабль, который плывет в ураган, и мне на него. А когда хозяин чайной советует мне идти домой, я иду прямо, пробираюсь между тесными лавками, какими-то лишними штуками, людьми, кошками, запахами, пестрыми тряпками, шумом и мельканием света, смотрю по сторонам, и всегда оказывается, что я заблудилась на прямой дороге. и ни разу еще не дошла.
которые мне сейчас очень нужны. я перестала быть идеалисткой, то есть перестала драться за свое идеальное, и теперь ем землю. я понимаю головой, что я в полной жопе, и не так то просто будет вылезти на этот раз. потому что вся остальная я никуда не лезу а просто сижу. мне не поднять все то, что умерло во мне, но никуда не отвалилось, и я не понимаю, что с этим делать. я вообще ничего не понимаю. тупая зимняя спячка слишком дорого обходится: времени очень мало, столько всего не сделано. У меня трещит внутри, когда я слышу французскую речь, я отказываюсь ее слушать, потому что не уехала, когда была храбрей, в свою колокольную Францию, в следующую, необходимую пустоту. А теперь у меня - по прежнему ничего, голубоглазый мальчишка, идеальный человек, которого я никогда не смогу предать, оставив на полпути, поэтому лучше бы и не начинать, конечно, но я уже начала. И никакой дикой темной дороги, никакой золотой горы и горячей реки, никакой, значит, настоящей жизни, не из-за него, а потому, мне кажется, что это вообще никогда не пройти вдвоем. по крайней мере, ни с кем из тех, кого я вообще когда-либо встречала. А если не идти, то все будет очень хорошо и очень пусто.
тысячу миллионов времени назад я прочитала чей-то рассказ, очень красивый и очень подробный, про человека, который построил дом, вырастил сына и вообще выполнил программу, и как только понял это - встал и вышел, пришел к учителю и сказал что-то вроде "ты выгнал меня, когда мне было нечего терять, и сказал сначала создать все это, а потом уж приходи. Вот я сделал и пришел". помнила бы автора, название или хоть одну цитату - воспроизвела бы точнее, потому что рассказ красив и важен, а мне так вообще свернул жизнь куда-то по-новому. Там фигурировали красные маки, на этом все. суфийские учителя отказались меня брать примерно по тому же, как мне кажется. В пору, когда я страстно гонялась за ними, какой-то наиобычнейший человек на выходе из автобуса сказал, что у суфиев не ученик приходит к учителю, а учитель к ученику, когда понадобится. и все, больше ничего не было. и я тщательно, болезненно, кривясь и отругиваюсь выстраиваю нечто, достаточно ценное, чтоб я могла его потерять. и чтоб это сработало.
и у меня не выходит потому что мне до ора не нужно ничего из происходящего. уже прямо сейчас, заберите, только это так не работает. это работает совсем по-другому, только при полной самоотдаче, конечно, чтоб все по-честному. и когда я включаю ее, потому что я могу, я начинаю нежнейше, трепетно любить каждый миг своей жизни, каждое слово, тело, ветер и воздух, всех земных людей, все свои дома, всех своих ясноглазых спутников, все фильмы и книги, всю еду и кофейни и столики в них, и цветочки на этих столиках. И так люблю и так хочу удержать, чтобы это было, чтоб я была счастливой дурой в любимом городе, с любимым мальчишкой, который достоин всего, которому доверю запросто и себя и всех своих будущих детей, и всю остальную жизнь, потому что мы сделаем все замечательно, и свой дом и свои слезы и своих друзей, но никогда не доверю ни свою золотую гору ни горячую реку, потому что он (и никто) никогда не одолеет их. потому что каждый умирает в одиночестве, а я, получив воскрешение в качестве призвания, должна время от времени это проделывать. чуть чаще, чем хотелось бы, и намного реже, чем на самом деле требую от себя внутри. и я не вижу, как это совместимо с бытовой человечьей любовью, семьей и красивой квартирой над кофейней на перекрестке, которую мы оба хотим. никак.
мне снится несколько лет одна и та же (никогда не виденная) улица в Индии, слева - резкий спуск вниз, к морю, справа - плавный подьем в гору, к целой горной гряде, впереди - узкая пестрая базарная улочка, по которой мне ни разу не удалось дойти от начала до конца. За спиной - зыбкая плотная субстанция, иногда гора, иногда стена, иногда стоянка Рикшей, спуск ведет иногда из (условного) Дели в (условный) нью-дели, мегаполис на другом конце страны, куда надо попасть по делу, или просто так, иногда - в чужую Австрию, иногда на пустой берег а иногда - в Котор. Подьем ведет в Москву или в Иерусалим, и последний раз я шла именно туда, дорога заняла полдня и была прекрасна, легка и живописна. А базарная улица ведет домой. И я ни разу не дошла по ней до конца, всегда появляясь или исчезая примерно на середине, и ни разу не увидев (или не запомнив) своего дома. На маленькой площади на перекрестке этих трех дорог стоит двух или трех этажный дом, с бежевыми или слоновой кости стенами и острой крышей, очень неустойчивый. Первого этажа нет, он стоит на каких-то столбах и очень неустойчивый, почти всегда он шатается и клонится, под ним какая-то торговая лавка, и шаткая лестница, типа пожарной, ведущая на второй этаж. На втором этаже - чайная. Там сидят на полу, пьют горячий густой чай вроде масалы, но сияющий, янтарный или алый. Иногда я прихожу туда с кем то из своих нынешних знакомых, иногда одна. Когда прихожу с кем-то - там происходят важнейшие разговоры, решается то, что никак не решить в плотном мире, вообще никак, рассказывается самое важное, и, разумеется, я ни слова не помню. Когда я прихожу одна, хозяин чайной, у которого нет лица, но есть черные кудри, нечто вроде чалмы и горячие глаза, встречает меня с радостью и все обо мне понимает. я могу сидеть и отдыхать, сколько захочу, а потом он посоветует мне, по какой дороге сейчас пойти. Я обнимаю его, спускаюсь и иду, вверх, например в Иерусалим, и получаю длинное хорошее путешествие, дивный град, людское общество, веселый ветер и серьезные и сложные дела, или вниз, по неровным камням очень узкой, извилистой скользкой дороги, засоренной торговцами и людьми, движущимися во всех направлениях, и спускаться и подниматься по ней очень тяжело, а внизу я получаю песок в лицо, бурлящее море, острие в глаз и сердце, слезы, толику отчаяния, ярость и рывок или корабль, который плывет в ураган, и мне на него. А когда хозяин чайной советует мне идти домой, я иду прямо, пробираюсь между тесными лавками, какими-то лишними штуками, людьми, кошками, запахами, пестрыми тряпками, шумом и мельканием света, смотрю по сторонам, и всегда оказывается, что я заблудилась на прямой дороге. и ни разу еще не дошла.