В поисках нового женского сценария (статья Джил Кер Конуэй)

[arelbina]

Белым женщинам следует внимательнее присмотреться к опыту своих чернокожих сестёр относительно осознания и реализации собственного жизненного сценария. Эта мысль мне показалась крайне важной. Каждая женщина, развиваясь, «пишет» сценарий собственной жизни, очерчивая основные правила поведения для Главной Героини - то есть для самой себя. И нас всех, в основном, учили следовать сценарию женского стереотипного сюжета, где героиня юная (то есть незрелая) и, чаще всего, до конца сюжета неопытная в построении собственной судьбы.

Именно об этом пишет Джил Кер Конуэй в статье «В поисках нового сценария», русский перевод которой опубликован в журнале «We/Мы» The Women’s Dialog - Диалог Женщин/ Международный женский журнал, 1997 №1 (13).

Статья очень большая, поэтому я приведу здесь отдельные выдержки, которые, на мой взгляд, наиболее интересны и поучительны.


Джил Кер Конуэй

В поисках нового сценария

Я заинтересовалась стадиями женской жизни, когда сама стала объектом исследования. Я принадлежу к тому поколению женщин, которое дало первых в стране директоров, президентов, управляющих. Мне выпало быть первой женщиной вице-президентом университета (университет Торонто), затем первым ректором колледжа (Колледж Смита ), чем я и привлекла внимание психологов, занимающихся женщинами-лидерами в различных областях. Их исследования заставили меня подумать о многих сторонах моей жизни, которые иначе ускользнули бы от моего внимания. Заполнив двадцать или тридцать анкет, которые вытаскивали на свет Божий прошлое моих родителей, мое образование, мою юность, ранние женские годы и т.д. и т.п., Я сказала себе: "тут есть какая-то закавыка, в это, пожалуй, стоит вникнуть".

Я стала читать интересные исследования (Даниэля Левинсона, Джорджа Вейпланта и др.) о стадиях мужской жизни, появившиеся во множестве в конце 70-х, начале 80-х годов, и меня поразил тот факт, что все внимание в них сосредоточено, главным образом, на ранних и средних зрелых годах. Отрочество и юность исследовались основательно, но не они считались определяющими в жизни мужчины. Левинсон утверждает, что действительно важным этапом в мужской жизни является тот, когда мечта юноши приходит в соприкосновение с профессией, призванием, занятием.

Я заметила, что мои исследователи не спрашивали меня ни о моей мечте, ни о том, как мне удалось согласовать мечту и профессию. Их почти исключительно интересовали родители, другие члены семьи и мои отношения с ними. И тогда я задалась вопросом, а что же в сущности такое моя зрелость. Но был и еще один толчок - работа, которую я писала три десятилетия назад, будучи аспиранткой Гарвардского университета. Это была коллективная биография выдающихся женщин-реформаторов Прогрессивной эры. (…)

Когда я читала письма, бумаги, публикации в печати, меня поразило, что эти восемь женщин - а все они были одержимы жаждой успеха и понимали это с ранней юности - изображали свою жизнь так, точно все в ней происходило случайно, независимо от их воли. В их описании они сами были милые, женственные дамы, занятые вязанием и вышиванием, но вот великие идеи и события электризующей щеткой прошлись по ним, зарядили энергией, и они стали действовать. Я была озадачена, эта особенность явно указывала на какую-то проблему. Но я отложила ее и занялась другими вопросами, волнующими меня, как историка.

На рубеже семидесятых-восьмидесятых годов я начала читать феминистскую литературную критику и испытала влияние постмодернистских взглядов на литературу и тексты. И я задалась вопросом, а могли бы те женщины писать автобиографии по другому сценарию, отличному от принятого тогда женского жизненного сценария. Я стала заново перечитывать их воспоминания, особенно те страницы, где описаны критические повороты их судеб. И заметила, что все эпизоды, где эти женщины, очевидно, действовали решительно, описаны в страдательном залоге, так что их собственная активность оказалась завуалирована(…)

Читаешь эти слова и как будто въявь слышишь мелодраматическое скрипичное тремоло, знаменующее перст судьбы, указующий на не­подвластную ей великую миссию. Дескать, меня при­звали, а не я выбрала.

Сопоставив собственный опыт объекта исследова­ния, с судьбами этих женщин, чью жизнь я так по­дробно изучала, а также учтя собственный филологи­ческий опыт феминистской литературной критики, я пришла к выводу, что стандартный сценарий мужской жизни в западной культуре восходит к древнегречес­кой литературе, а именно к Одиссее - в ней за обра­зец взят греческий идеал героя. Одиссей - человек, заряженный неуемной энергией: он отправляется в двадцатилетнее плавание на защиту Трои, претерпе­вает всевозможные моральные, физические и культурно-ценностные испытания, выявляющие, властелин ли он в своей судьбе? Его преследовали фурии, соблазня­ли демоны, он всегда одерживал верх. Греческий ге­рой, хотя и нес на себе трагическую вину, всегда ос­тавался человеком действия. Все мужские автобиогра­фии в западной культуре - неважно, героическая ли описывается жизнь или не героическая,- в той или иной мере отражают этот стереотип, как бы он ни был автором замаскирован (...)

Женский стереотипный сюжет восходит, напротив, к прототипу, в котором почти невозможно найти субъ­екта действия (...)

Вспомните фабулу любой романтической оперы. Героиня, независимо от высоты сопрано, должна обязательно быть прекрасной, экзальтированной, с чувствительным, тонко эмоционально настроенным сердцем; ума у нее мало, но зато страстей хоть отбавляй. Рок, судьба или злокозненные родственники повинны в начинающемся романе с тенором (который, как вы знаете, всегда появляется в кульминационный момент первого действия), герой с героиней поют три или че­тыре замечательных дуэта, и в конце последнего дей­ствия героиня падает, бездыханной на подмостки. За­ходясь в кашле, умирает от туберкулеза Виолетта в последнем акте "Травиаты"; Лючия ди Ламмермур сходит с ума и закалывается кинжалом; Тоска, гораз­до более яркая героиня, не может жить без любимого человека и бросается с башни Сант Анжело. Этот сте­реотип говорит: у женщин как бы не существует эта­па зрелости: после романтического знакомства с муж­чиной, жизнь женщины утрачивает смысл. Он погло­щается жизнью мужчины, и конец ее очевиден.

Романтический вымысел в английской литерату­ре ХХ века (и до известной степени во французской) следует той же схеме. Приведу в качестве примера зна­комый многим роман Эрнеста Хэмингуэя "Прощай, оружие". Это история молодого американского солда­та-водителя санитарной машины, раненого, к счастью, не очень серьезно, в самом конце Первой мировой войны. И у него начинается трогательный роман с медсестрой госпиталя, где он лежит. Но у Хэмингуэя та же проблема с сюжетом, что и у авторов опер. Медсестра во время родов умирает, потому что сюжет зрелой жизни женщины для него не более описуем, чем для авторов опер XIX-ro века.

На мысль об этом меня натолкнули интервьюиро­вавшие меня психологи, которых совершенно не ин­тересовали мои зрелые годы. Они занимались други­ми аспектами моей жизни. Этот их интерес можно было бы объяснить гипотетическим злым умыслом мужчин, не желающих исследовать женский зрелый опыт, если бы он так явно и с таким жаром не прояв­лялся у женщин. Вспомните стандартную заключи­тельную фразу сентиментальных романов XIX-гo века, произносимую женщиной (в голову сразу приходит Шарлотта Бронте): "И я, читатель, вышла за него за­муж". Подобные фразы - органическая часть тради­ционного женского литературного текста: занявшись стандартным женским сценарием, я начала то и дело на них натыкаться.

Прерву ход моих рассуждений, чтобы остановить­ся на одном исключении: женской негритянской ли­тературе. Женщины-негритянки в Америке и других странах Западного мира не имели возможности уча­ствовать в сотворении великого западного романтичес­кого мира. Рабыням не разрешалось выходить замуж; им было запрещено заводить семью, они не могли и мечтать о мужчине-защитнике. Рабыни были объек­тами сексуальной эксплуатации со стороны хозяев. Таким образом, женскому романтическому сценарию в их жизни не было места. И они не могли ни на се­кунду ему поддаться. Вот почему все вышедшее из-под пера черных писательниц на ранних этапах литератур­ной традиции поражает силой духа, их героини ­хозяйки своей судьбы, полные решимости выжить.

Сравните фразу: "И я, читатель, вышла за него за­муж" с концовкой книги Харриот Анн Джейкобс, опи­сывающей, как она вырвалась из оков рабства. Семь лет она пряталась от преследователей в убежище размером чуть больше гроба. Добравшись, наконец, до северных штатов, Анн сумела, проявив исключительное мужество и настойчивость, вызволить из рабства своих двух детей и поселиться с ними в Нью-Йорке. Вот заключительная строка ее повествования: "Мой рассказ заканчивается не свадьбой, как обычно в романах, а обретенной свободой". Разделяя судьбу черных женщин, для которых романтический опыт белых    женщин никогда не существовал, Джейкобс не чувствует потребности строить повествование в соответствии   со стандартным сюжетом женской жизни (...)
И в качестве постскриптума. Мне бы хотелось спро­сить женщин, подвергшихся исследованиям женско­го подросткового возраста методом письменного само­анализа: можете ли вы утверждать, что описывая свою жизнь вы в большей мере были свободны от влияния традиционного романтического сценария, чем Джейн Аддамс или Маргарет Сангер? Думаю, вряд ли. И я с большим подозрением отношусь к психологическим теориям, которые основываются на письменном само­анализе исследуемых субъектов юного возраста. Если взрослые испытуемые (иногда знаменитости) не могут избежать этого влияния, думаю, мало вероятно, что совсем молодые девушки способны выстроить свой рассказ по иному сценарию. Представление о женском самосознании вырисовывается в результате исследова­ний женского жизненного цикла, опирающихся на самопризнания молодых девушек, может оказаться ложным, и это меня беспокоит. Если даже зрелым, думающим, достигшим успеха женщинам трудно про­тивиться романтическому сценарию, чего ожидать от четырнадцатилетнего подростка? И я думаю, что тео­рии, подобные изложенным в популярной книге "Дру­гим голосом" Кэрол Гилиган - теории, по которым девушки видят жизнь только через отношения с кем­-то, не очень могут прояснить реальность, далеко ушед­шую от традиционного сценария женской жизни.

Джил Кер Конуэй