«Я еврей, друг татарин, а в Донбассе мы русские!»
- Вот я еврей, а русский человек, мой друг-татарин - тоже русский. Потому что наши деды защищали русскую советскую землю от немецко-фашистских захватчиков. Мы все тут русские! И не важно, какой мы веры и национальности. Не зря так на Украине яростно борются с русским языком, потому что язык - один из маркеров принадлежности к культуре. Там, где русский язык, - там русский мир, там русские люди, там Русью пахнет. Точка.
Репортаж Дарьи Асламовой:
Мой новый друг Саша Кофман - человек горячий и очень колоритный. (Ой, простите! Председатель Общественной палаты Донецкой Народной Республики и экс-министр иностранных дел Александр Кофман. Вот теперь представила по полной форме.) Он обожает еврейский форшмак и запивает его местной хреновухой, а когда хочется баранины, едет к другу-азербайджанцу. В Донбассе проживает более 120(!) национальностей, и это, действительно, СССР в миниатюре. Кафе «Комсомолец» мирно соседствует с нарядным золотым новеньким храмом.
В России всегда осторожно использовали термин «русский мир». (Последним, кто официально поднял тост за русский народ, был товарищ Сталин). А Донбасс никогда не был «политкорректным», недавно с помпой провел международный форум «Русский Донбасс» и даже выработал русскую доктрину.
- Донбасс сейчас - сердце России, и всегда был, а не ваша Москва! - восклицает Саша. - В 20-х годах даже на плакатах писали «Донбасс - промышленное сердце России». Мы не пытаемся создать русский мир, мы пытаемся напомнить русскому миру, что он есть.
Анатолий и Татьяна живут прямо на линии фронта. Фото: АиФ/ Дарья Асламова
- Легко тебе говорить, - возражаю я. - В Москве к этому осторожнее относятся. Одних мигрантов сколько приезжает и еще с молитвенными ковриками.
- А никто не просит приезжего свернуть свой молитвенный коврик. Россия - мультикультурная страна. Она принимает любую религию без проблем. Просто мужик с ковриком должен понимать, что он находится под сенью русской культуры, в которой есть место и для мусульман, и для католиков, и для иудеев, и для буддистов. И даже для таких атеистов, как я. Русский - это больше, чем национальность. Это история, могилы предков, которые полегли в боях за эту землю.
- А почему ж Украина, где наши исторические корни, не пошла за нами?
- Произошла рагулизация Украины. (Рагуль - примитивный, некультурный человек. - Д.А.) Галичина захватила власть. А что мы имеем на Западной Украине? Немного окультуренный поляками Львов, за пределами которого глухая, безнадежно контрабандная деревня. И эти самые люди пытались навязать Донбассу образ гопника и быдла.
Я с большим уважением отношусь к рабочим профессиям. У нас все по Ленину: Донбасс взрастил рабоче-крестьянскую интеллигенцию. У нас любой рабочий завода имел дома библиотеку и знал, кто такой Бунин. Я помню, как еще до майдана сюда приезжали из Киева продюсеры искать таланты. Условие: каждый талант должен спеть «Мурку». Им сказали: валите отсюда, пока вам морду не набили. С «Муркой» - это вам в Одессу.
Фото: АиФ/ Дарья Асламова
- А как же красавица Одесса? - с тоской говорю я. - Почему струсили?
- Знаешь, когда в городе живьем сжигают разом сто человек, все сдуется. А вообще Одесса - ...... город. Мы им никогда не простим коллаборационизм во время Великой Отечественной войны, хотя я очень люблю одесситов. Во время оккупации румынскими войсками там работали рестораны, кафе, театры, и распевал свои песенки Петр Лещенко.
Но вообще у страны лишней земли не бывает. Украина сейчас - гальванический труп, подключенный к проводам. Да, это наши корни, которые, к сожалению, заросли метастазами, но спасать-то надо.
Перед отъездом из Донбасса я заезжаю в село Минеральное, которое оказалось прямо на линии фронта, к добродушной паре пенсионеров Татьяне и Анатолию. В селе Минеральное в мирное время процветали дачи (там есть чудесный источник). Мои новые друзья построили себе на старость причудливый сказочный домик. Кто же знал, что в домике бомбой снесет крышу, а окна придется заклеивать полиэтиленом. Татьяна хлопочет над заготовками: «Надо вам сала взять домашнего. Это от нашего кабанчика. Мы его всегда на четыре части делим, - солдатикам ведь тоже надо кушать. И солонину. Еще компоты возьмите и салаты. Что ж вы там в Москве кушать будете?» Я отбиваюсь изо всех сил. Такое ощущение, что в Москве царит всемирный голод.
С Анатолием мы тихо разговариваем в большой зале у заклеенного окна:
- Двигаются украинцы. Мне ли это не знать? Я же в молодости был офицером разведки. А потом уже стал геологом. Люди стали пропадать в «серой» нейтральной зоне. С той стороны у нас друзья остались. Посылают нам сообщения: в ангарах и гаражах скапливаются танки. А у нас село стоит на выгодной для врагов позиции, на «высотке». Отсюда весь Донецк и Макеевка как на ладони. Я жену пытался отправить, а она на своем стоит: жить и помирать надо вместе. Да и куда ее отправлять? Вон ее родная сестра из Киева пишет, что мы фашисты и ватники. А какие мы фашисты?
Анатолий вздыхает и внезапно оживляется:
- А у нас в саду целая коллекция осколков от снарядов! Пойдемте посмотрим.
- Вы не волнуйтесь! - я стараюсь говорить твердым голосом. - Россия вас не бросит. Какие ж мы после этого русские?
АиФ