Вспомнить всё
Пан Гжегож сегодня в обсуждении про патриотов и жидву намекнул мне, что любая сферическая антинационалистистическая позиция в вакууме - контрпродуктивна (если я правильно его понял). Я подумал и согласился с ним, ибо мы имеем яркий пример тех же самых поляков.
Чтобы не вдаваться в дебри подробностей, то социал-националисту Тягнибоку на фоне того же коммуниста Ярузельского нужно лет пятьдесят зиговать, чтобы достичь того же уровня конструктивного национализма. Именно поэтому в этой самой Польше такое заведение, как Институт исторической памяти работает немного иначе, чем здесь. Почему? Да потому что среди поляков ненационалистов нет в принципе.
Мы же пытаемся постоянно что-то «вспомнить»: освободительное движение, ВМВ, Голодомор и т.д. Это, естественно, находит свое отражение в программах главных игроков на политической сцене, которые подобно герою Шварцнеггера пытаются «вспомнить всё». При этом память коллективная вещь весьма многоярусная.
С распадом СССР возникла насущная необходимость в исторической легитимизации новых независимых республик. В Украине эта потребность была особенно острой. Нам надо было оправдать не только государственность, но и национальную субъектность. Правда, всерьез за это дело взялся только президент Ющенко. Усиленное «упоминание» Голодомора, Батуринской резни, боя под Крутами - все это служило легитимизации геополитического курса «прочь от Москвы». Мессидж был до наивности прост: «москали» всегда обращались с нами плохо, и нам надо держаться от них подальше. Соответственно, в пророссийском лагере стали усиленно «вспоминать» противоположные обстоятельства: зверства УПА, Молодую гвардию и тому подобное.
Как показывают исследования, между исторической памятью и политическими предпочтениями существовала и существует явная корреляция. Воспоминания превратились в идеологические маркеры, символы политической принадлежности, По поводу этих корреляций бытует мнение, что политический выбор определяется памятью. Мол, вата выбирает всякие оппоблоки, ибо имеет сознание «постгеноцидное». Однако в этой теории много предположений. На самом деле все точно наоборот: это воспоминания формируются в политических штабах. А точнее, там они приобретают идеологически правильную форму со всеми производными последствиями.
Прежде всего, преобразования коллективных воспоминаний на средства политической борьбы привело к страшной деформации исторической памяти. Во-первых, украинцы научились вытеснять из памяти неудобные для себя факты. Например, обстоятельства Голодомора должны лучше помнить потомки тех, кто его пережил. Но сегодня на Востоке страны Голодомор признают геноцидом от 36% до 57%, но на Западе, где его вообще не было, - вплоть 87%! Скажете, у галичан просто хорошая память? Но как быстро они забыли о том, как обращались с нелояльным населением оуновцы! Так же на Востоке Украины помнят, что «бандеровцы стреляли в спину» красноармейцам, но как-то подзабыли, сколько галичан было репрессировано с 1939-го по 1941-й. «Здесь помню, а здесь - не помню». Эта фраза из известного советского фильма как нельзя лучше описывает нашу коллективную память. Впрочем, «провалы» в ней вполне естественны. Критиковать УПА в Галичине или Красную Армию на Востоке - значит становиться в оппозицию к идеологическому мейнстриму. Поэтому «неудобные детали» проще забыть.
Во-вторых, идеологизированные воспоминания упрощаются, из них исчезает присущая действительности противоречивость, полутона ретушируются. Националисты давно вычислили процент русских и евреев среди организаторов Голодомора. Однако о том, что на местах хлебозаготовки осуществляли сами украинцы, вспоминать не принято. Мы акцентируем внимание на том, что в украинские сёла переселяли крестьян из России, но старательно забываем, что их фактически депортировали в Украину и даже под страхом наказания многие из них бежали назад. Мы ежегодно вспоминаем, как галичане помогали голодным схиднякам. Но не вспоминаем, как голодные схидняки ходили за хлебом в кацапские села и кацапы, таки, с ними делились. Вспоминая об этом, легко получить клеймо «украинофоба» или сторонника «русского мира».
В-третьих, оценки прошлого релятивизуются в зависимости от идеологической конъюнктуры. Сейчас в «патриотических» кругах считается хорошим тоном подчеркивать, что во время форсирования Днепра 1943 Жуков специально уничтожал украинцев. Мол, чем больше в Днепре утопим, тем меньше после войны придется в Сибирь ссылать. Но почему-то в тех же кругах не принято ругать тех, кто использовал украинцев как пушечное мясо под Бродами. В конце концов, никто не упрекает и политическим руководителям УПА, сознательно посылавших повстанцев на верную смерть - даже после окончания войны. Короче говоря, «если наш - то герой-разведчик, если не наш - подлый шпион».
Выборочная память отвратительна во всех ее вариантах. Бесспорно, общество нуждается в восстановлении коллективной памяти, которую еще яростнее современных политтехнологов уничтожал советский агитпроп. Однако то, что происходит сейчас, - это не восстановление, а фальсификация памяти. Идеологизированные, искаженные и «отредактированные» воспоминания имеют мало общего с действительностью. Мы смеемся над путинской РФ, где запрещены «фальсификации истории в ущерб интересам России», но в Украине дела ненамного лучше - с той лишь разницей, что речь идет об интересах политических группировок.
К тому же, сама реальность может быть весьма изменчивой. К примеру, в 2007 году Луценко осуждал ОУН и УПА, а в 2013 году уже заявлял, что Шухевич - «величайший герой» для него, а кто не признает «миссии УПА», не может считаться гражданином Украины. Или вспомним Табачника, который в начале 2000-х не сомневался, что Голодомор был геноцидом, а став министром образования, изменил свои убеждения на противоположные. Таких примеров немало. Но ситуативный успех этаких homo politicus «дерьма стоит», как сказал бы бравый солдат Швейк.
Зреферовано за допомогою джерела