Продолжение 5 главы ЧМ. Легендарный Павлин и реальные карты окрестностей Северного
Начало 5 главы "Черты Мира" - вот здесь.
**************************
4. Легендарный Павлин и реальные карты окрестностей Северного
Для разнообразия начнём с конца, то есть с современности. Нынешняя ситуация с Павлином такова, что оживить его не получается, потому что в строгом смысле слова он не мёртв - он работает в дальних краях и сюда не рвётся: здесь и без него неплохо, а там и без нас дел по горло. В ряды разведчиков Павлин вошёл ещё в эпоху основания Северного, поскольку рано столкнулся с соответствующими структурами напрямую - ведь ему пришлось действовать в Лунной Чаше и её окрестностях, где буквально шагу не ступить, не зацепившись за сети старых суперсистем; отпечатки этих событий сохранились в легендах об общении Павлина с локсами, о переходах границ жизни и смерти. Трудно сказать, какова была реальная динамика смертей и оживлений - как мы знаем, массовые оживления в те времена не были распространённым явлением, тогдашняя разведдеятельность чаще подразумевала отбытие в другие миры; однако Лунная Чаша всё ж таки место особое, здесь спокон веков совершалось такое, что в обыденной жизни давно уже сделалось не правилом, а исключением. Следует также иметь в виду, что склонность к пересечению белой и чёрной границы присуща Павлину изначально - ибо его прямым предком является Артигемόн по имени Харόн Лодочник, в атлантические времена сопровождавший отходящих и прибывающих в их "прибрежных рейсах". Всё это говорится здесь к тому, чтобы ещё раз обозначить традицию, наследниками которой мы явились, возобновив в Северном Городе практику сперва единичных, а потом и массовых оживлений: осуществляемое нами было как раз тем самым новым, которое подразумевает хорошо забытое старое.
Легенды о Павлине и его сподвижниках доступнее, да в общем-то и интереснее для нас, чем перечисление реальных фактов - ибо в фактических данных мы рискуем утонуть, легенды же дадут нам необходимый лаконичный абрис; рассмотрим ряд наиболее показательных сюжетов, отразившихся не только в фольклоре, но и в литературе.
Оставив в стороне тему детских выходок Павлина в Константиновом гнезде, начнём с истории попытки захвата Центра. Лукавые советчики-прорицатели предсказывают Павлину великий жребий: будто бы ему суждено держать в руках сердце земли, что он понимает как владение Центром, и быть супругом и примирителем двух царственных враждующих сестёр, что означает то ли два народа, то ли Юг и Север. Воспламенившись, Павлин является к молочному брату в Центр и наказывает ему съездить домой к матери, а сам в его отсутствие начинает обустраивать всё по-своему. Вернувшемуся возмущённому Амаю-Фондору Павлин сообщает, что тому предначертано вскоре погибнуть, так что ему нет смысла настаивать на своих правах как Основателя Центра, ведь всё это предуготовлено Павлину. Фондор с присущим ему здравомыслием говорит: спасибо, мол, за предупреждение! - и принимает дополнительные меры по безопасности, а Павлина с его людьми отсылает ещё севернее - строй там по своему вкусу!
Внутренний демон (или собственный мятежный дух) ведёт Павлина в край русалок, в долину вечно спящих, в зачарованные дебри. Все встречные пытаются вразумить героя - открывают ему, что в своём нынешнем состоянии он не построит там ничего, кроме кладбищенских оград. Значит, я и мои спутники изменимся так, чтобы эти пристанища сделались нам милы! - дерзко отвечает он.
Один за другим все сподвижники Павлина гибнут, он своими руками хоронит их и остаётся беречь их могилы. Его терзает печаль и стыд, он не хочет общаться ни с кем из людей, но его навещают русалки, точнее, девушки-реки - сёстры Ảта и Оáта, у которых своя беда: они давно разлучены, так как сами себя закляли сгоряча в ссоре, чтобы не встречаться на земле живых. Они - мёртвые, одна обитает за чёрной границей, другая - за белой; при смерти Павлин обручается с одной, в посмертном состоянии - со второй, и при выходе обратно в этот мир соединяет их как членов одной семьи, упраздняя прежние заклятия. При помощи своих вод реки-сёстры Ảта и Оáта оживляют спутников Павлина и, собрав ещё и других похороненных в этой земле, общими усилиями строят город, где для мёртвых навечно оговариваются равные с живыми права.
Неарийские легенды про Áту и Оáту повествуют так: сёстры очень любили друг друга, но временами страшно ссорились и расходились по лесу, чтобы не видеть друг друга: чем дальше - тем на большее расстояние. Как-то раз они так разбежались на время, но Оата была больна и скоропостижно умерла в одиночестве; Ата никому про это не сказала, а стала выдавать себя за сестру - говорила всем, что Ата лежит больная в шалаше, а она, Оата, за ней ухаживает. Она никого не пускала в шалаш, поэтому люди сделали вывод, что болезнь опасная и заразная, и покинули эти места. От расстройства Ата тоже умерла, но Оата откочевала ещё дальше - за следующую границу, и так они обосновались по ту сторону. Они выходят на землю и общаются с людьми, но всегда по очереди - если одна на вечерней заре, то вторая - на утренней. Они нередко выхаживают раненых, оставшихся без помощи, и маленьких детей; они поят их, но не могут накормить, и приводят к своим подопечным странствующих.
Добавим пару слов об образах белой и чёрной границы как границы жизни и границы смерти. Эти образы происходят из философских представлений древнейшей культуры нумерόнов, Людей Числа, и связаны с нулевой разделительной чертой между "здесь" и "не-здесь". Она мыслилась как нить тоньше волоса, но с одной стороны - белая, а с другой - чёрная, то есть имеющая две стороны и, следовательно, определённое наполнение, как бы расстояние между этими сторонами, не белое и не чёрное. Ставился вопрос: бытие, как мы его понимаем, это "здесь"; в таком случае, "не-здесь" - это не небытие, а инобытие; а что есть небытие - не есть ли оно неизмеримо узкое расстояние между двумя сторонами разделительной линии бытия и инобытия?.. Поздний фольклор ойкумены давал этому символу двойной границы ("белее чем ночь и чернее чем сталь") самые пространные и живописные образные наполнения, чаще всего противоречивые и даже намеренно парадоксальные.
Отметим и ещё один характерный момент. В Северном Городе имеет хождение текст, где история Павлина подаётся как шуточный с игривыми моментами пересказ истории Амая-Фондора, точнее, как смесь одной истории с другой. Главной враждебной силой в этой версии являются не лешие, а русалки - они преследуют спутников героя, а потом берут его самого в полон; не болезни и телесные раны терзают воинов - а любовная горячка и сердечные раны; не смерть - а мертвецкий сон после жарких плотских утех; что же касается оживления - так страстные девушки способны оживить и вовлечь в свои забавы даже подлинно умерших!.. Такой двойной перевёртыш, двойное обыгрывание темы - сюжет про одного героя превращается в сюжет про другого, трагическое оборачивается комическим - вызывает ассоциацию со структурой бижанрика, где высокое-патетическое и низкое-пародийное связаны неразрывным узлом. Тот факт, что сия процедура проделывается с ключевыми фигурами и сюжетами истории страны, иллюстрирует главную идею арийского мировоззрения: способность смеяться над собой и победа над смертью - одно и то же.
Ну а теперь давайте бросим хотя бы беглый взгляд на места, куда Павлин с товарищами пришли, чтобы построить нашу вторую столицу - места, где тысячу лет спустя происходили главные события вокруг Черты Мира.
Как уже было рассказано выше, Северный Город находится в Чаше Луны, в доисторической древности служившей одной из "антенн" космопорта, позже - значительным очагом погребального служения. "Невидимые горы" - горы, сохранившиеся лишь в стихах и легендах - образуют собою условную границу Лунной Чаши: в реальности никакой "чашеподобной" структуры сейчас не видно, рельеф рассматриваемой территории неоднороден. В городской черте возвышенностей и впадин в глаза не бросается, поскольку геологические неровности замаскированы строительством, в окрестностях же холмы и низины вполне различимы.
Разумеется, Лунная Чаша намного больше, чем собственно Город; Город располагается скорее в южной, чем в центральной части её, вокруг простираются леса, болота, реки и озёра. Две главные реки, любовно обнимающие Северный с Запада и Востока - те самые реки-сёстры Ата и Оата, во многих местах соединяющиеся подземными протоками; когда одна из них обмелевает, другая питает сестрино русло своими водами. В те времена, когда Чаша работала антенной, леса в ней не было, рек и болот тоже, были сухие пустоши по склонам и ручьи; потом рельеф стал деформироваться, и постепенно на северном склоне возникла Ата. Много времени спустя из образовавшегося избытка болот северо-восточнее Чаши стала вытекать Оата. Сперва реки были основательно разделены складкой, однако со временем пробили под землёй анастомозы. В настоящее время Ата течёт с возвышенности Сланцы, но почти весь её путь до Северного Города скрыт под землёй, Оата же берёт начало из болота Ленивой (Левой) Руки. Болото Ленивой Руки находится непосредственно за пределами Чаши, однако поскольку горы "невидимы" и реальной возвышенности там нет, то Оата к Северному свободно протекает. Южнее Города реки-сёстры постепенно уходят в подземные русла.
В самом Городе имеются два русла: восточное русло принадлежит Оате, западное - Ате, однако эти русла имеют несколько анастомозов и выше по течению, севернее Города, и в городской черте. В зависимости от того, какая река сильнее, то есть где выше уровень вод в этот год, анастомозы заполняются по преимуществу то одной, то другой рекой, и более сильная река подпитывает сестру. Фактически они чередуются - основные воды текут по одному из русел, а второе вообще может пересыхать на время от пары лет до столетий - но разобраться в точности, которая из них в конкретном месте выходит из-под земли, не очень просто. Считается, что у них разного цвета ложе, поскольку Ата несёт прозрачные и молочные от сланцев воды, а воды Оаты имеют красноватый оттенок или несут чёрный болотный ил; однако реальная разница не так уж велика, да и год на год не приходится.
В эпоху перед Чертой Мира лидировала белая Ата, но ближе к собственно Черте проснулась Оата, а Ата фактически ушла под землю, что было одним из знамений конца времён: река стала "как кровь". В самом Городе, правда, вода представлялась скорее чёрной, однако по большому счёту это всё равно, ибо чёрный цвет считается цветом крови наряду с красным (более того, многие из древних этносов воспринимают кровь как субстанцию исключительно чёрного цвета). Из нескольких отрезков русел, обычно заполненных водой, только парочка обмелела совсем, в остальные потекли воды Оаты. При этом местами вода в русле Аты текла по самому дну - и бывало так, что где-то её и вовсе не заметно, мостик стоит почитай что над пустым руслом, а по соседству, где выходит анастомоз, а река поуже, вода снова на месте; это тоже выглядело как знамение.
Любопытное по поводу названий "Ата" и "Оата": в просторечии эти имена переводятся как "правая" и "левая", однако тут существует кое-какая занятная подоплёка. Прежде всего, подразумеваются не просто "правая" и "левая", а "правая рука" и "левая рука". Дальше и ещё интереснее: слово "ата", обозначающее у неарийцев руку (обычно главную, то есть в общем случае правую), является омонимом слову "другой/другая" ("áта элό" - "другое солнце", то есть луна). Вместе с тем, "о-ата" буквально воспринимается как "другая другая" - то есть в обиходе это левая рука, а у левшей - правая. Имеется предположение, что это забавный результат интерференции неарийских языков. Для детей существует сказочное объяснение: когда Великие Духи только что сделали людей, у тех сперва не было рук, а были всякие иные приспособления - люди делали работу ногами, хвостами и хоботами. Рассудив, Духи придумали руки, приделали людям, но пришлось их переучивать - и когда люди начинали по привычке делать замысловатые людские дела ногами, хвостами и так далее, Духи командовали: "другая! другая!" ("другой! другой!") - подобно тому как учат маршировать арийских солдат: "левой, левой!" И поэтому, дескать, люди заучили слова "ата" и "оата" как названия рук вообще. Лично мне представляется, что в этой сказке зашифрована глубокая правда, касающаяся разных фаз/ разных этапов воздействия мыслящего существа на мир: если первым этапом считать эисское, то есть дистантно-ментальное воздействие, то следующим ("другим") этапом будет воздействие человеческое, то есть орудийно-материальное; в таком случае понятия "другой/другая" и "рука" и в самом деле совпадают - оба они означают "прибор для воздействия на мир другим/новым, орудийным образом".
Для чего я об этом сейчас рассказываю? Казалось бы - перед нами военная история последних лет, в крайнем случае древняя история основания столиц, к чему тут Великие Духи, при чём тут руки?..
А дело здесь вот в чём.
Отношения между предками-ЭИС и потомками-людьми, давным-давно выветрившиеся из сознательной памяти, остались запечатлены в подсознании - не только в фольклоре, но и в языке, а стало быть - в самом строе мысли. Несмотря на то, что трагический разрыв между поколениями был повсеместным (на Западе, конечно, меньше, чем на Востоке, но в принципе происходило то же самое), всё драгоценное наследие Старших оставалось рядом - только руку протяни, хоть правую, хоть левую!.. Архетипические образы жили в стихах и в сказках, в словечках и поговорках - подспудно, помимо сознания, подпитывая одичавших сирот, подобно тому как незримо питают друг друга реки Северного: вот никакой реки уже нет, одно лишь иссохшее русло - а вот, глядишь, в двух шагах река снова живёт.
Я ещё и ещё раз хочу подчеркнуть, что всего этого - всего, о чём я здесь повествую, всего, что связано с древнейшей историей нашей планеты - в период вокруг Черты Мира мы не знали. Практически все мы, жившие в ту пору, были более-менее равно дикими, и даже "книжные" люди, имевшие доступ к свидетельствам древних авторов, в большинстве своём не способны были вычитать из этих записей ничего выходящего за рамки их собственных убогих представлений. Мы смеялись, что восточники и приморцы не верят в русалок и леших - но ведь и мы, обитатели Запада, в русалок и леших верили исключительно потому, что они были для нас такой же обыденностью, как неарийцы или волхвы. Мы легко принимали сам факт их бытия, ни в какой мере не пытаясь вникнуть в его суть - удовлетворяясь их внешним сходством с нами и отметая попытки проанализировать различия. Разум жёстко производил фильтрацию по принципу "то что я знаю - правда, остальное - сказки": к примеру, "русалки - это просто такие девчонки, живущие под водой, они бывают взаправду; а девушка-река или девушка-озеро - такого не бывает, это или поэтический образ, или в таком виде изобразили русалку, в любом случае это выдумка". Примерно как в современной частушке:
Тётя в озере живёт,
Кружевной у ней живот,
Водянисто салко -
Знать, она русалка!
Ни в каких демонов у нас на Севере, как правило, не верили; даже имея в виду тот аспект, что "демонами" (что означает "кажущими себя/ кажущимися, являющими себя/ являющимися") именуются любые существа, поддерживающие контакт на расстоянии - можно смело утверждать, что у нас на Севере не верили ни в каких, за исключением разве что телеграфистов и телефонистов. Рассказы южан про волхвитскую магию или про служителей Властелина, умеющих связываться друг с другом без телеграфа и телефона, воспринимались как байки. Представление о живых суперсистемах у нас было полностью на нуле - в том числе и у тех самых "нас", которые прибыли сюда перед Чертой Мира, в частности у меня лично. Парадокс, курьёз: присланные на Землю суперсистемой разведчиков-Старших, прошедшие через суперсистему Матери Алестры - по части живых суперсистем мы были едва ли не более безграмотными, чем те, кто нас окружал, хотя бы по одному тому, что они знали больше сказок. Всё проистекающее от нашей собственной суперсистемы разведчиков мы записывали в разряд "очень-очень высокой науки и техники", а поскольку здесь на Арийском Западе никакой такой высокой науки и техники не наблюдалось, то мы безмятежно полагали, что и никаких суперсистем тут тоже быть не может. Образно говоря, мы верили в компьютеры из пластиков и металлов, верили в незримые космические сети - и не понимали, что такие же точно компьютеры и сети легко складываются из микроорганизмов и горных пород. Лишь совсем недавно, познакомившись с Артигемонами и Обитателями Глубин, мы наконец осознали, что те "звёздные пришельцы", кто прислал нас сюда - в этом мире отнюдь не пришельцы, а урождённые и вместе с тем родители: Старшие.
Однако это мы с вами сильно отвлеклись, а надо бы ещё поговорить о дорогах и о природе.
Роща Солнца и Чаша Луны, Северный Город и Центр соединяются не одной прямой дорогой, а целым рядом более сложных. Когда образовались Ата и Оата, тропы поначалу оказались натоптаны вдоль них; затем стали востребованы верховые пути - такой путь пролегал по линии водораздела, то есть как бы сперва вдоль Аты, почти точно с севера на юг, за пределами же Чаши направление менялось и дорога вела на юго-восток до самого Центра. Этот путь нынче именуется Старой Дорогой; именно по ней в своё время отправились из Центра к Чаше Павлин и его соратники. Однако нынешний общепринятый путь между Северным и Центром выглядит иначе, он проходит по магистралям север-юг и запад-восток. В своё время таких магистралей было сделано несколько; часть из них так и осталась просеками и просёлками, другая часть была превращена в шоссе. Современное благоустроенное шоссе, соединяющее Северный Город с Центром, пролегает из Центра на север до широты Северного, после чего на запад вплоть до Северного - и далее продолжается на запад до самого Приморья.
Что касается природы, то северная часть Чаши знакома нам существенно лучше, чем южная. Поскольку образующие границу Чаши горы являются "невидимыми", пейзажи внутри Чаши и вне её различаются не сильно, и вместе с тем внутри самой Чаши они довольно-таки разнообразны. Золотые сосны и валуны на склонах устланных белыми мхами холмов, заросли ракит над тёмными стремнинами ручьёв, плотные стены раскидистых елей, светлый шелест березняков и рябые соцветья озёр, вересковые пустоши и непролазные дебри áспера - всё это окружает Северный Город, располагаясь вольным узором.
Заросли áспера - терновника, шиповника, колючего кустарника, именуемого "цветком скорби" - в нынешнюю эпоху не столь обширны, как бывало в прошлые времена, однако и юго-западнее, и северо-западнее Города можно встретить поляны, сплошь покрытые то аспером, то лесным вереском. Как уже было сказано, аспер мощно разрастается на крови и пепелищах, то есть на выжженной и при этом обогащённой земле - где благоденствует другая растительность, асперу не обосноваться, но уж зато где образовались массивы аспера, деревья не растут вовсе. В древнейших описаниях Лунной Чаши можно встретить стихи о Поле Скорби, где вечно горит огонь, как в самые благодатные священные дни, и цветок траура не перестаёт цвести даже во времена забвения; люди приносят туда свою скорбь, и она сгорает во славу небес и в жертву приятия. Слова о самых благодатных днях заставляют вспомнить о праздновании Летнего Солнцеворота, равно священного практически для всех религий, и о дарах Долины Вереска, которыми она в эти благодатные дни ойкумену оделяет; Долину Вереска я упоминал, рассказывая о странствии Ария на Восток, в Лунную Рощу - ведь Арию пришлось совершить этот путь именно потому, что верные Системы не пустили к Долине Вереска своих собратьев-христиан, и они не смогли получить свою долю от её даров. Долина Вереска располагается в юго-восточной части земель Арийского Запада, уже не так далеко от Хребта; в ней и только в ней произрастает агáспер - священный вереск, мёд от которого, собираемый особыми пчёлами, обладает уникальными свойствами и почитается верными как средоточие телесного присутствия Божества в мире.
Три вышеозначенных растения в высшей степени причудливо связаны между собой - аспер, цветок скорби, агáспер, священный вереск, и вереск обыкновенный, он же вереск лесной. Внешне они совсем непохожи друг на друга, хотя внимательный взгляд может уловить кое-какие "рифмующиеся" детали, и до недавних пор учёные не имели представления о их родстве, хотя они спокон веков "рифмуются" в качестве образов философской и мистериальной поэзии. Пламенный шипастый аспер, неумолимо разящий искренностью; нежный и безоружный агаспер, щедро и самозабвенно приносящий себя в дар любви; смиренный лесной вереск, устилающий бубенцами тропы сердечной памяти - все они связаны и в стихах, и в реальной жизни. В Долине Вереска недопустимо проливать кровь, поскольку при кровопролитии от корневища агаспера может начать расти аспер, однако имеются свидетельства и об обратном: в особых обстоятельствах аспер, выйдя из-под снега весной, может произрастить из себя побеги священного вереска. Агаспер может появиться и среди зарослей вереска обыкновенного - разумеется, также при особых условиях; в нынешнюю эпоху агаспер обитает исключительно в Долине Вереска, однако лешие хранят в памяти времена, когда агаспер мог воссиять в гуще лесного вереска Лунной Чаши и Солнечной Рощи.
Наиболее родная, наиболее хорошо знакомая мне часть Чаши - северо-восточный лесной массив между Городом и болотом Ленивой Руки, край холмов и озёр, кружевного плетенья ручьёв и притоков Оаты. Северо-западная сторона этого массива повыше, посуше и покаменистее, там больше песков и сосен, к юго-востоку постепенно становится пониже и помокрее, там больше елей и смешанного леса, но резких перепадов нет почти нигде - ёлки и сосны, болота и озёра, папоротники и скалы мирно соседствуют, образуя уютное пристанище для любых желающих в нём укрыться: для арийцев и неарийцев, мирных путников и зубастых экстремистов, исконных-здешних и залётных-пришлых. Таким отрадным, утешительным кровом сделалось это тихое место и для нас - для всех тех, кто пришёл в этот мир через кладку, ныне носящую обозначение "кладка Организации Троек". Выше я уже рассказывал о яйцах и о кладках, в частности о кладках в Роще Солнца, исторически принадлежавших лешим; кладка Организации Троек в Лунной Чаше к этой категории не относится. Эта кладка имеет совершенно особое происхождение, о котором я поведаю ниже - сейчас же скажу лишь, что еловые лапы колыхались над нашей колыбелью пологом, что иглистая выстилка хранила тепло солнца и тепло земли, что вечнозелёный брусничник парил над ажурными пятнами снега, приветствуя нас; Мать Алестра дышала нам в лица, щекотала нам ноздри и взирала на нас, вылупляющихся, сотнями разновеликих очей, от сверкающих бусин капели до полуприкрытых шершавыми льдами озёр. Мы были любимы - и знали, что мы любимы; мы радовались, и радость наша была безудержной и незамутнённой - никакое знание о войне не могло причинить ущерба ликованию новой жизни, коим были охвачены выходящие из материнских болотных недр. Мы понимали, что призваны сюда сражаться, потому что положение здесь трагично и ужасно - однако всем естеством ощущали обратное: что мы призваны сюда родиться, ибо это самое прекрасное место на свете. Разумеется, я не могу ручаться, что все рождённые вместе со мной думали так же как я, ведь не зря бόльшая часть нашего отряда отбыла прочь, едва лишь кончилась война - но что восторг обретения новых тел, выхода в мир полноценным плотским образом воспламенял поначалу всех нас, я ручаюсь вполне. Лёгкие палатки на медовых от солнца ягелевых склонах, гудящие струны сосен, блики на ветреной воде… - во всём этом было столько счастья, что его не могло затмить даже ни с чем не сравнимое наслаждение приключений. Впрочем, о приключениях я буду рассказывать чуть погодя, а сейчас рассмотрим историю возникновения нашей кладки - поскольку история сия даёт ключ к пониманию многих разнокалиберных и разномасштабных узлов.
К оглавлению написанной части "Черты Мира"
**************************
4. Легендарный Павлин и реальные карты окрестностей Северного
Для разнообразия начнём с конца, то есть с современности. Нынешняя ситуация с Павлином такова, что оживить его не получается, потому что в строгом смысле слова он не мёртв - он работает в дальних краях и сюда не рвётся: здесь и без него неплохо, а там и без нас дел по горло. В ряды разведчиков Павлин вошёл ещё в эпоху основания Северного, поскольку рано столкнулся с соответствующими структурами напрямую - ведь ему пришлось действовать в Лунной Чаше и её окрестностях, где буквально шагу не ступить, не зацепившись за сети старых суперсистем; отпечатки этих событий сохранились в легендах об общении Павлина с локсами, о переходах границ жизни и смерти. Трудно сказать, какова была реальная динамика смертей и оживлений - как мы знаем, массовые оживления в те времена не были распространённым явлением, тогдашняя разведдеятельность чаще подразумевала отбытие в другие миры; однако Лунная Чаша всё ж таки место особое, здесь спокон веков совершалось такое, что в обыденной жизни давно уже сделалось не правилом, а исключением. Следует также иметь в виду, что склонность к пересечению белой и чёрной границы присуща Павлину изначально - ибо его прямым предком является Артигемόн по имени Харόн Лодочник, в атлантические времена сопровождавший отходящих и прибывающих в их "прибрежных рейсах". Всё это говорится здесь к тому, чтобы ещё раз обозначить традицию, наследниками которой мы явились, возобновив в Северном Городе практику сперва единичных, а потом и массовых оживлений: осуществляемое нами было как раз тем самым новым, которое подразумевает хорошо забытое старое.
Легенды о Павлине и его сподвижниках доступнее, да в общем-то и интереснее для нас, чем перечисление реальных фактов - ибо в фактических данных мы рискуем утонуть, легенды же дадут нам необходимый лаконичный абрис; рассмотрим ряд наиболее показательных сюжетов, отразившихся не только в фольклоре, но и в литературе.
Оставив в стороне тему детских выходок Павлина в Константиновом гнезде, начнём с истории попытки захвата Центра. Лукавые советчики-прорицатели предсказывают Павлину великий жребий: будто бы ему суждено держать в руках сердце земли, что он понимает как владение Центром, и быть супругом и примирителем двух царственных враждующих сестёр, что означает то ли два народа, то ли Юг и Север. Воспламенившись, Павлин является к молочному брату в Центр и наказывает ему съездить домой к матери, а сам в его отсутствие начинает обустраивать всё по-своему. Вернувшемуся возмущённому Амаю-Фондору Павлин сообщает, что тому предначертано вскоре погибнуть, так что ему нет смысла настаивать на своих правах как Основателя Центра, ведь всё это предуготовлено Павлину. Фондор с присущим ему здравомыслием говорит: спасибо, мол, за предупреждение! - и принимает дополнительные меры по безопасности, а Павлина с его людьми отсылает ещё севернее - строй там по своему вкусу!
Внутренний демон (или собственный мятежный дух) ведёт Павлина в край русалок, в долину вечно спящих, в зачарованные дебри. Все встречные пытаются вразумить героя - открывают ему, что в своём нынешнем состоянии он не построит там ничего, кроме кладбищенских оград. Значит, я и мои спутники изменимся так, чтобы эти пристанища сделались нам милы! - дерзко отвечает он.
Один за другим все сподвижники Павлина гибнут, он своими руками хоронит их и остаётся беречь их могилы. Его терзает печаль и стыд, он не хочет общаться ни с кем из людей, но его навещают русалки, точнее, девушки-реки - сёстры Ảта и Оáта, у которых своя беда: они давно разлучены, так как сами себя закляли сгоряча в ссоре, чтобы не встречаться на земле живых. Они - мёртвые, одна обитает за чёрной границей, другая - за белой; при смерти Павлин обручается с одной, в посмертном состоянии - со второй, и при выходе обратно в этот мир соединяет их как членов одной семьи, упраздняя прежние заклятия. При помощи своих вод реки-сёстры Ảта и Оáта оживляют спутников Павлина и, собрав ещё и других похороненных в этой земле, общими усилиями строят город, где для мёртвых навечно оговариваются равные с живыми права.
Неарийские легенды про Áту и Оáту повествуют так: сёстры очень любили друг друга, но временами страшно ссорились и расходились по лесу, чтобы не видеть друг друга: чем дальше - тем на большее расстояние. Как-то раз они так разбежались на время, но Оата была больна и скоропостижно умерла в одиночестве; Ата никому про это не сказала, а стала выдавать себя за сестру - говорила всем, что Ата лежит больная в шалаше, а она, Оата, за ней ухаживает. Она никого не пускала в шалаш, поэтому люди сделали вывод, что болезнь опасная и заразная, и покинули эти места. От расстройства Ата тоже умерла, но Оата откочевала ещё дальше - за следующую границу, и так они обосновались по ту сторону. Они выходят на землю и общаются с людьми, но всегда по очереди - если одна на вечерней заре, то вторая - на утренней. Они нередко выхаживают раненых, оставшихся без помощи, и маленьких детей; они поят их, но не могут накормить, и приводят к своим подопечным странствующих.
Добавим пару слов об образах белой и чёрной границы как границы жизни и границы смерти. Эти образы происходят из философских представлений древнейшей культуры нумерόнов, Людей Числа, и связаны с нулевой разделительной чертой между "здесь" и "не-здесь". Она мыслилась как нить тоньше волоса, но с одной стороны - белая, а с другой - чёрная, то есть имеющая две стороны и, следовательно, определённое наполнение, как бы расстояние между этими сторонами, не белое и не чёрное. Ставился вопрос: бытие, как мы его понимаем, это "здесь"; в таком случае, "не-здесь" - это не небытие, а инобытие; а что есть небытие - не есть ли оно неизмеримо узкое расстояние между двумя сторонами разделительной линии бытия и инобытия?.. Поздний фольклор ойкумены давал этому символу двойной границы ("белее чем ночь и чернее чем сталь") самые пространные и живописные образные наполнения, чаще всего противоречивые и даже намеренно парадоксальные.
Отметим и ещё один характерный момент. В Северном Городе имеет хождение текст, где история Павлина подаётся как шуточный с игривыми моментами пересказ истории Амая-Фондора, точнее, как смесь одной истории с другой. Главной враждебной силой в этой версии являются не лешие, а русалки - они преследуют спутников героя, а потом берут его самого в полон; не болезни и телесные раны терзают воинов - а любовная горячка и сердечные раны; не смерть - а мертвецкий сон после жарких плотских утех; что же касается оживления - так страстные девушки способны оживить и вовлечь в свои забавы даже подлинно умерших!.. Такой двойной перевёртыш, двойное обыгрывание темы - сюжет про одного героя превращается в сюжет про другого, трагическое оборачивается комическим - вызывает ассоциацию со структурой бижанрика, где высокое-патетическое и низкое-пародийное связаны неразрывным узлом. Тот факт, что сия процедура проделывается с ключевыми фигурами и сюжетами истории страны, иллюстрирует главную идею арийского мировоззрения: способность смеяться над собой и победа над смертью - одно и то же.
Ну а теперь давайте бросим хотя бы беглый взгляд на места, куда Павлин с товарищами пришли, чтобы построить нашу вторую столицу - места, где тысячу лет спустя происходили главные события вокруг Черты Мира.
Как уже было рассказано выше, Северный Город находится в Чаше Луны, в доисторической древности служившей одной из "антенн" космопорта, позже - значительным очагом погребального служения. "Невидимые горы" - горы, сохранившиеся лишь в стихах и легендах - образуют собою условную границу Лунной Чаши: в реальности никакой "чашеподобной" структуры сейчас не видно, рельеф рассматриваемой территории неоднороден. В городской черте возвышенностей и впадин в глаза не бросается, поскольку геологические неровности замаскированы строительством, в окрестностях же холмы и низины вполне различимы.
Разумеется, Лунная Чаша намного больше, чем собственно Город; Город располагается скорее в южной, чем в центральной части её, вокруг простираются леса, болота, реки и озёра. Две главные реки, любовно обнимающие Северный с Запада и Востока - те самые реки-сёстры Ата и Оата, во многих местах соединяющиеся подземными протоками; когда одна из них обмелевает, другая питает сестрино русло своими водами. В те времена, когда Чаша работала антенной, леса в ней не было, рек и болот тоже, были сухие пустоши по склонам и ручьи; потом рельеф стал деформироваться, и постепенно на северном склоне возникла Ата. Много времени спустя из образовавшегося избытка болот северо-восточнее Чаши стала вытекать Оата. Сперва реки были основательно разделены складкой, однако со временем пробили под землёй анастомозы. В настоящее время Ата течёт с возвышенности Сланцы, но почти весь её путь до Северного Города скрыт под землёй, Оата же берёт начало из болота Ленивой (Левой) Руки. Болото Ленивой Руки находится непосредственно за пределами Чаши, однако поскольку горы "невидимы" и реальной возвышенности там нет, то Оата к Северному свободно протекает. Южнее Города реки-сёстры постепенно уходят в подземные русла.
В самом Городе имеются два русла: восточное русло принадлежит Оате, западное - Ате, однако эти русла имеют несколько анастомозов и выше по течению, севернее Города, и в городской черте. В зависимости от того, какая река сильнее, то есть где выше уровень вод в этот год, анастомозы заполняются по преимуществу то одной, то другой рекой, и более сильная река подпитывает сестру. Фактически они чередуются - основные воды текут по одному из русел, а второе вообще может пересыхать на время от пары лет до столетий - но разобраться в точности, которая из них в конкретном месте выходит из-под земли, не очень просто. Считается, что у них разного цвета ложе, поскольку Ата несёт прозрачные и молочные от сланцев воды, а воды Оаты имеют красноватый оттенок или несут чёрный болотный ил; однако реальная разница не так уж велика, да и год на год не приходится.
В эпоху перед Чертой Мира лидировала белая Ата, но ближе к собственно Черте проснулась Оата, а Ата фактически ушла под землю, что было одним из знамений конца времён: река стала "как кровь". В самом Городе, правда, вода представлялась скорее чёрной, однако по большому счёту это всё равно, ибо чёрный цвет считается цветом крови наряду с красным (более того, многие из древних этносов воспринимают кровь как субстанцию исключительно чёрного цвета). Из нескольких отрезков русел, обычно заполненных водой, только парочка обмелела совсем, в остальные потекли воды Оаты. При этом местами вода в русле Аты текла по самому дну - и бывало так, что где-то её и вовсе не заметно, мостик стоит почитай что над пустым руслом, а по соседству, где выходит анастомоз, а река поуже, вода снова на месте; это тоже выглядело как знамение.
Любопытное по поводу названий "Ата" и "Оата": в просторечии эти имена переводятся как "правая" и "левая", однако тут существует кое-какая занятная подоплёка. Прежде всего, подразумеваются не просто "правая" и "левая", а "правая рука" и "левая рука". Дальше и ещё интереснее: слово "ата", обозначающее у неарийцев руку (обычно главную, то есть в общем случае правую), является омонимом слову "другой/другая" ("áта элό" - "другое солнце", то есть луна). Вместе с тем, "о-ата" буквально воспринимается как "другая другая" - то есть в обиходе это левая рука, а у левшей - правая. Имеется предположение, что это забавный результат интерференции неарийских языков. Для детей существует сказочное объяснение: когда Великие Духи только что сделали людей, у тех сперва не было рук, а были всякие иные приспособления - люди делали работу ногами, хвостами и хоботами. Рассудив, Духи придумали руки, приделали людям, но пришлось их переучивать - и когда люди начинали по привычке делать замысловатые людские дела ногами, хвостами и так далее, Духи командовали: "другая! другая!" ("другой! другой!") - подобно тому как учат маршировать арийских солдат: "левой, левой!" И поэтому, дескать, люди заучили слова "ата" и "оата" как названия рук вообще. Лично мне представляется, что в этой сказке зашифрована глубокая правда, касающаяся разных фаз/ разных этапов воздействия мыслящего существа на мир: если первым этапом считать эисское, то есть дистантно-ментальное воздействие, то следующим ("другим") этапом будет воздействие человеческое, то есть орудийно-материальное; в таком случае понятия "другой/другая" и "рука" и в самом деле совпадают - оба они означают "прибор для воздействия на мир другим/новым, орудийным образом".
Для чего я об этом сейчас рассказываю? Казалось бы - перед нами военная история последних лет, в крайнем случае древняя история основания столиц, к чему тут Великие Духи, при чём тут руки?..
А дело здесь вот в чём.
Отношения между предками-ЭИС и потомками-людьми, давным-давно выветрившиеся из сознательной памяти, остались запечатлены в подсознании - не только в фольклоре, но и в языке, а стало быть - в самом строе мысли. Несмотря на то, что трагический разрыв между поколениями был повсеместным (на Западе, конечно, меньше, чем на Востоке, но в принципе происходило то же самое), всё драгоценное наследие Старших оставалось рядом - только руку протяни, хоть правую, хоть левую!.. Архетипические образы жили в стихах и в сказках, в словечках и поговорках - подспудно, помимо сознания, подпитывая одичавших сирот, подобно тому как незримо питают друг друга реки Северного: вот никакой реки уже нет, одно лишь иссохшее русло - а вот, глядишь, в двух шагах река снова живёт.
Я ещё и ещё раз хочу подчеркнуть, что всего этого - всего, о чём я здесь повествую, всего, что связано с древнейшей историей нашей планеты - в период вокруг Черты Мира мы не знали. Практически все мы, жившие в ту пору, были более-менее равно дикими, и даже "книжные" люди, имевшие доступ к свидетельствам древних авторов, в большинстве своём не способны были вычитать из этих записей ничего выходящего за рамки их собственных убогих представлений. Мы смеялись, что восточники и приморцы не верят в русалок и леших - но ведь и мы, обитатели Запада, в русалок и леших верили исключительно потому, что они были для нас такой же обыденностью, как неарийцы или волхвы. Мы легко принимали сам факт их бытия, ни в какой мере не пытаясь вникнуть в его суть - удовлетворяясь их внешним сходством с нами и отметая попытки проанализировать различия. Разум жёстко производил фильтрацию по принципу "то что я знаю - правда, остальное - сказки": к примеру, "русалки - это просто такие девчонки, живущие под водой, они бывают взаправду; а девушка-река или девушка-озеро - такого не бывает, это или поэтический образ, или в таком виде изобразили русалку, в любом случае это выдумка". Примерно как в современной частушке:
Тётя в озере живёт,
Кружевной у ней живот,
Водянисто салко -
Знать, она русалка!
Ни в каких демонов у нас на Севере, как правило, не верили; даже имея в виду тот аспект, что "демонами" (что означает "кажущими себя/ кажущимися, являющими себя/ являющимися") именуются любые существа, поддерживающие контакт на расстоянии - можно смело утверждать, что у нас на Севере не верили ни в каких, за исключением разве что телеграфистов и телефонистов. Рассказы южан про волхвитскую магию или про служителей Властелина, умеющих связываться друг с другом без телеграфа и телефона, воспринимались как байки. Представление о живых суперсистемах у нас было полностью на нуле - в том числе и у тех самых "нас", которые прибыли сюда перед Чертой Мира, в частности у меня лично. Парадокс, курьёз: присланные на Землю суперсистемой разведчиков-Старших, прошедшие через суперсистему Матери Алестры - по части живых суперсистем мы были едва ли не более безграмотными, чем те, кто нас окружал, хотя бы по одному тому, что они знали больше сказок. Всё проистекающее от нашей собственной суперсистемы разведчиков мы записывали в разряд "очень-очень высокой науки и техники", а поскольку здесь на Арийском Западе никакой такой высокой науки и техники не наблюдалось, то мы безмятежно полагали, что и никаких суперсистем тут тоже быть не может. Образно говоря, мы верили в компьютеры из пластиков и металлов, верили в незримые космические сети - и не понимали, что такие же точно компьютеры и сети легко складываются из микроорганизмов и горных пород. Лишь совсем недавно, познакомившись с Артигемонами и Обитателями Глубин, мы наконец осознали, что те "звёздные пришельцы", кто прислал нас сюда - в этом мире отнюдь не пришельцы, а урождённые и вместе с тем родители: Старшие.
Однако это мы с вами сильно отвлеклись, а надо бы ещё поговорить о дорогах и о природе.
Роща Солнца и Чаша Луны, Северный Город и Центр соединяются не одной прямой дорогой, а целым рядом более сложных. Когда образовались Ата и Оата, тропы поначалу оказались натоптаны вдоль них; затем стали востребованы верховые пути - такой путь пролегал по линии водораздела, то есть как бы сперва вдоль Аты, почти точно с севера на юг, за пределами же Чаши направление менялось и дорога вела на юго-восток до самого Центра. Этот путь нынче именуется Старой Дорогой; именно по ней в своё время отправились из Центра к Чаше Павлин и его соратники. Однако нынешний общепринятый путь между Северным и Центром выглядит иначе, он проходит по магистралям север-юг и запад-восток. В своё время таких магистралей было сделано несколько; часть из них так и осталась просеками и просёлками, другая часть была превращена в шоссе. Современное благоустроенное шоссе, соединяющее Северный Город с Центром, пролегает из Центра на север до широты Северного, после чего на запад вплоть до Северного - и далее продолжается на запад до самого Приморья.
Что касается природы, то северная часть Чаши знакома нам существенно лучше, чем южная. Поскольку образующие границу Чаши горы являются "невидимыми", пейзажи внутри Чаши и вне её различаются не сильно, и вместе с тем внутри самой Чаши они довольно-таки разнообразны. Золотые сосны и валуны на склонах устланных белыми мхами холмов, заросли ракит над тёмными стремнинами ручьёв, плотные стены раскидистых елей, светлый шелест березняков и рябые соцветья озёр, вересковые пустоши и непролазные дебри áспера - всё это окружает Северный Город, располагаясь вольным узором.
Заросли áспера - терновника, шиповника, колючего кустарника, именуемого "цветком скорби" - в нынешнюю эпоху не столь обширны, как бывало в прошлые времена, однако и юго-западнее, и северо-западнее Города можно встретить поляны, сплошь покрытые то аспером, то лесным вереском. Как уже было сказано, аспер мощно разрастается на крови и пепелищах, то есть на выжженной и при этом обогащённой земле - где благоденствует другая растительность, асперу не обосноваться, но уж зато где образовались массивы аспера, деревья не растут вовсе. В древнейших описаниях Лунной Чаши можно встретить стихи о Поле Скорби, где вечно горит огонь, как в самые благодатные священные дни, и цветок траура не перестаёт цвести даже во времена забвения; люди приносят туда свою скорбь, и она сгорает во славу небес и в жертву приятия. Слова о самых благодатных днях заставляют вспомнить о праздновании Летнего Солнцеворота, равно священного практически для всех религий, и о дарах Долины Вереска, которыми она в эти благодатные дни ойкумену оделяет; Долину Вереска я упоминал, рассказывая о странствии Ария на Восток, в Лунную Рощу - ведь Арию пришлось совершить этот путь именно потому, что верные Системы не пустили к Долине Вереска своих собратьев-христиан, и они не смогли получить свою долю от её даров. Долина Вереска располагается в юго-восточной части земель Арийского Запада, уже не так далеко от Хребта; в ней и только в ней произрастает агáспер - священный вереск, мёд от которого, собираемый особыми пчёлами, обладает уникальными свойствами и почитается верными как средоточие телесного присутствия Божества в мире.
Три вышеозначенных растения в высшей степени причудливо связаны между собой - аспер, цветок скорби, агáспер, священный вереск, и вереск обыкновенный, он же вереск лесной. Внешне они совсем непохожи друг на друга, хотя внимательный взгляд может уловить кое-какие "рифмующиеся" детали, и до недавних пор учёные не имели представления о их родстве, хотя они спокон веков "рифмуются" в качестве образов философской и мистериальной поэзии. Пламенный шипастый аспер, неумолимо разящий искренностью; нежный и безоружный агаспер, щедро и самозабвенно приносящий себя в дар любви; смиренный лесной вереск, устилающий бубенцами тропы сердечной памяти - все они связаны и в стихах, и в реальной жизни. В Долине Вереска недопустимо проливать кровь, поскольку при кровопролитии от корневища агаспера может начать расти аспер, однако имеются свидетельства и об обратном: в особых обстоятельствах аспер, выйдя из-под снега весной, может произрастить из себя побеги священного вереска. Агаспер может появиться и среди зарослей вереска обыкновенного - разумеется, также при особых условиях; в нынешнюю эпоху агаспер обитает исключительно в Долине Вереска, однако лешие хранят в памяти времена, когда агаспер мог воссиять в гуще лесного вереска Лунной Чаши и Солнечной Рощи.
Наиболее родная, наиболее хорошо знакомая мне часть Чаши - северо-восточный лесной массив между Городом и болотом Ленивой Руки, край холмов и озёр, кружевного плетенья ручьёв и притоков Оаты. Северо-западная сторона этого массива повыше, посуше и покаменистее, там больше песков и сосен, к юго-востоку постепенно становится пониже и помокрее, там больше елей и смешанного леса, но резких перепадов нет почти нигде - ёлки и сосны, болота и озёра, папоротники и скалы мирно соседствуют, образуя уютное пристанище для любых желающих в нём укрыться: для арийцев и неарийцев, мирных путников и зубастых экстремистов, исконных-здешних и залётных-пришлых. Таким отрадным, утешительным кровом сделалось это тихое место и для нас - для всех тех, кто пришёл в этот мир через кладку, ныне носящую обозначение "кладка Организации Троек". Выше я уже рассказывал о яйцах и о кладках, в частности о кладках в Роще Солнца, исторически принадлежавших лешим; кладка Организации Троек в Лунной Чаше к этой категории не относится. Эта кладка имеет совершенно особое происхождение, о котором я поведаю ниже - сейчас же скажу лишь, что еловые лапы колыхались над нашей колыбелью пологом, что иглистая выстилка хранила тепло солнца и тепло земли, что вечнозелёный брусничник парил над ажурными пятнами снега, приветствуя нас; Мать Алестра дышала нам в лица, щекотала нам ноздри и взирала на нас, вылупляющихся, сотнями разновеликих очей, от сверкающих бусин капели до полуприкрытых шершавыми льдами озёр. Мы были любимы - и знали, что мы любимы; мы радовались, и радость наша была безудержной и незамутнённой - никакое знание о войне не могло причинить ущерба ликованию новой жизни, коим были охвачены выходящие из материнских болотных недр. Мы понимали, что призваны сюда сражаться, потому что положение здесь трагично и ужасно - однако всем естеством ощущали обратное: что мы призваны сюда родиться, ибо это самое прекрасное место на свете. Разумеется, я не могу ручаться, что все рождённые вместе со мной думали так же как я, ведь не зря бόльшая часть нашего отряда отбыла прочь, едва лишь кончилась война - но что восторг обретения новых тел, выхода в мир полноценным плотским образом воспламенял поначалу всех нас, я ручаюсь вполне. Лёгкие палатки на медовых от солнца ягелевых склонах, гудящие струны сосен, блики на ветреной воде… - во всём этом было столько счастья, что его не могло затмить даже ни с чем не сравнимое наслаждение приключений. Впрочем, о приключениях я буду рассказывать чуть погодя, а сейчас рассмотрим историю возникновения нашей кладки - поскольку история сия даёт ключ к пониманию многих разнокалиберных и разномасштабных узлов.
К оглавлению написанной части "Черты Мира"