Прямухино. Русское палладианство.
Пост посвящается юбилею дорогого Сергея Гаврилыча Корнилова!
Как происходит с любым большим и важным делом, к посту об усадьбе Прямухино Тверской области я шел долго, несколько лет. За это время, в частности, была опубликована книга И.Е. Путятина "Образ храма русского ампира". В сети ее нет, но по истории и усадьбы Бакуниных, и Троицкой церкви в Прямухине - это теперь важный источник.
Специально для тех, кому интересно, оставлю здесь конспект труда И.Е. Путятина, снабдив своими фотографиями. Пусть первый пост про Прямухино в этом жж будет таким.
Прямухино. Троицкая церковь. Лето 2014
Усадебная Троицкая церковь Бакуниных в Прямухине при всей своей внешней простоте оказывается одной из самых сложных для интерпретации львовских построек. Она была заложена в 1808 году, уже после смерти архитектора, но исследователи его творчества сходятся во мнении, что проект был выполнен раньше (в 1780 году стоявшая на этом месте деревянная церковь была признана ветхой [1]). В самые первые годы XIX века Александр Михайлович Бакунин окончательно поселился в усадьбе и начал работы по ее реконструкции. Естественно, что за проектом он обратился к своему другу и родственнику Н.А. Львову. При ремонте дома к нему с юга пристроили каменный флигель для церкви, а с севера - такой же для кухни и погребов.
Из документов о строительстве церкви может сложиться впечатление, что перенесение после 1808 года церковной службы во флигель было вынужденной необходимостью. Однако сам А.М. Бакунин оставил красноречивые стихотворные строки, в которых пишет о причинах и замысле перестройки дома:
В саду на скатистой вершине
Ее холмистых берегов
Господские палаты ныне
Кряхтят под тяжестью веков.
Но кирпичными плечами
Двух флигелей на новый лад
Скрепил их и с лица столбами
Принарядив кой-как фасад.
Святая церковь - флигель южный,
Где Бог меня благословил
Принять обет любви супружной
И счастьем дни мои скрепил.
На север кухня с погребами,
В которых часто нет вина,
И кладовая со шкафами,
Где всякой всячины казна.
Обратим внимание на антропоморфные ассоциации старых "кряхтящих усадебных палат", которые подпирают двумя плечами новых флигелей. Эта литературная ассоциация оборачивается смысловой программой, если вспомнить замысел собственной львовской усадьбы Никольское-Черенчицы, где дом располагался между пирамидой и церковью-усыпальницей (прошлым и будущим-вечностью) [2]. Подобным образом и здесь жизнь обитателей в обновленном доме должна проходить между флигелями, насыщающими пищей душу и тело. В монографии о Н.А. Львове сохранились фото и обмеры остатков архитектуры этих двух флигелей, теперь уже почти утраченных.
Усадьба Прямухино. Южный флигель (Церковный)
Каннелюры колонн на фотографии советского времени
"Кое-какие столбы", украсившие их фасады, на самом деле были колоннами дорического ордера с широкими архаизирующими эхинами капителей и с каннелированными стволами. Причем каннелюры, как и в усадьбе Арпачево, были сделаны только в верхних двух третях колонн, что в классицистической истории древнегреческой архитектуры связывалось с эпохой рождения классики. На преднамеренное строительство церковного флигеля указывает и мать А.М. Бакунина (которая в то время была владелицей усадьбы) в своем прошении о перенесении церковной службы в "нарочно к тому приготовленное строение близ моего дома" [3] из-за разборки ветхой деревянной усадебной церкви и на время строительства новой, каменной в два этажа.
Похоже, что хозяева вообще желали иметь два усадебных храма. При этом южный "церковный флигель" дома (находится почти в руинированном состоянии), в сущности, был решен как самостоятельный продолговатый объем с четырехколонными портиками почти во всю ширину торцевых фасадов, иными словами, снаружи представлял собой как бы простой тип древнегреческого храма - амфипростиль (его колонны были греко-дорическими и, нет никаких данных о наличии купола на его двускатной крыше, не известно ничего о первоначальном наличии сохранившегося сейчас второго этажа над церковным залом, которое представляется сомнительным). Симметричная ему кухня имела один портик во всю ширину и снаружи тоже походила на древнегреческий храмик.
Тот же храм, что стали строить на месте разобранной деревянной церкви, должен был стать семейной усыпальницей Бакуниных. Поэтому в его облике естественно видеть мемориальные темы. В этом случае становятся более ясными источники необычной композиции этой церкви.
При простом центрическом крестообразном плане с одинаковыми на все четыре стороны портиками второго яруса средокрестие венчается не ротондой (барабаном) и не традиционным для XVIII века восьмериком, а простым кубическим четвериком, из которого над двумя ступенями аттика внезапно вырастает полусферический купол.
Внутреннее пространство сверху освещается четырьмя термальными окнами в гранях четверика, которые соотносятся с мемориальной темой рассмотренных выше церковных зданий Дж. Кваренги и Н.А. Львова. При этом нижний ярус, в котором должна была поместиться усыпальница, трактован как остатки какого-то монументального античного сооружения, сложенного из очень крупных камней и крестообразного в плане. Его широкие, также термальные, окна как будто намеренно не соответствуют и так расширенным средним интерколумниям, отчего несколько облегченные и утонченные по пропорциям колонны визуально как бы парят над "пустотой" нижних арок.
В теории архитектуры строгих классиков, например, Эм.-А. Ложье, такая "суперпозиция" была совершенно неприемлема, так как колонны визуальны оказывались не чем не поддержанными. Однако на основании этой и других здесь примененных архитектурных "вольностей" не следует торопиться делать выводы об изменении авторского замысла неумелыми строителями [4]. Дело в том, что именно эти "вольности" - например, полное отсутствие антаблемента над средними интерколумниями или необычно высокие фронтоны оконных сандриков - наводят на мысль о намеренном "готизировании" форм этой церкви. При этом совсем не обязательно присутствие собственно готических мотивов (похоже, что Н.А. Львов вообще не испытывал к ним пристрастия). Как показано в моем предыдущем исследовании [5], представление о "готике" в эпоху классицизма часто были связаны как раз с "неправильным" использованием классических форм. В особенности это относилось к "древней" готике, включавшей всё раннее средневековье, романику и даже византийскую архитектуру. Если принять во внимание эти особенности мышления той эпохи, то церковь в Прямухине предстает неким подобием раннесредневековым памятникам, воздвигнутым на мощном основании античных руин. И действительно, объемно-пространственная композиция верхней церкви поразительно напоминает так называемый мавзолей Галлы-Плацидии в Равенне. Даже если Н.А. Львов не был в Равенне, он воспроизводит здесь вполне определенный тип итало-византийской раннесредневековой погребальной капеллы, хотя у нас нет причин утверждать, что мавзолей Галлы-Плацидии (кстати, относящийся к "древней готики") был совсем неизвестен классицистам.
Исторические аллюзии в архитектуре церкви в Прямухине усиливались и получали дополнительное морализующее значение, благодаря совершенно необычному решению входа в верхнюю церковь. Архитектор остроумно воспользовался расположением усадебной территории на высоком отлогом восточном склоне речной долины (на что указывает владелец в первых строках своего стихотворения). При этом вход в храм располагался с нагорной стороны, и Н.А. Львов придумал пологий мост-пандус, поднимающийся к верхней церкви, причём вход в нижнюю церковь - усыпальницу был устроен из-под арки-моста. Поскольку этот мост был сложен из необработанных циклопических валунов, получилось что-то вроде пещеры (грота), которая одновременно стала папертью нижней церкви.
Таким образом, проявлялся символичный смысл храма как пещеры Рождества и Воскресения Христа, особенно важный для храма-усыпальницы. Для сравнения можно провести церковь с пещерой в Спасо-Вифанской пустыни, построенную для своего погребения митрополитом Московским Платоном (Левшиным). Мост же пандус в верхню церковь благодаря своей форме не только воспринимался как символ единения [6], но и получал дополнительное значение восхождения - и в буквальном смысле (заменяя лестницу) и в символическом, поскольку был сделан во всю ширину западного ризалита и сразу воспринимался как гора [7] из крупных камней, на вершине которой воздвигнут храм (у митрополита Платона пещера была устроена в основании горы, которую он даже назвал Фавором [8]). Ограждение этого моста, выполненное из цепей, дополнительно оттеняло исторический смысл всего сооружения, указывая на цепь времен и поколений.
Как будто для уединенных размышлений о всех этих смыслах на восходе солнца (или для установки памятника) в восточном ризалите нижнего яруса устроен широкий грот, обрамленный диким камнем, как будто он также сохранился с древних времен. Для размышлений такого рода в начале нового XIX века уже не нужны были все "надоевшие несносные аллегории" [9] с антропоморфными фигурами добродетелей, времени, скорбящих гениев и т.п.
Теперь достаточно было осведомленности хозяев усадьбы в сфере архитектурных образов древности, с помощью которых и создавались смыслы новой архитектуры русского ампира. Хозяин усадьбы действительно познакомился с Н.А. Львовым в Италии, где десять лет служил в Турине при русском посольстве.
Понятно, почему на стенах церкви в Прямухине уже не нужны были филенки с гирляндами, барельефными изображениями или многофигурными сценами в барельефах. Правда, на старых фотографиях видна роспись во фронтоне над входом в верхнюю церковь. Стены же здания, как провозглашали И.-И. Винкельман, и все последователи эстетики строгого классицизма, должны были оставаться гладкими, отчего лучшевыявлялись детали ордера и крупные формы зданий, наделенные смыслами.
ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Будылина, М.В., Брайцева, О.И., Харламова, А.М. Архитектор Н.А. Львов. М., 1961. С. 30
[2] Путятин И.Е. Погреб-пирамида в Никольском-Черенчицах: от гробниц древности к Просвещению // Реликвия. 2006. Сентябрь. С. 60 (СПб., 2007)
[3] Будылина, М.В., Брайцева, О.И., Харламова, А.М. Архитектор Н.А. Львов. М., 1961. С. 30
[4] Там же. С. 91
[5] Путятин И.Е. Образ русского храма эпохи Просвещения. Гл. IV.
[6] Отметим, что в богослужебных текстах еще с византийских времен существовало известное символическое сравнение Богоматери с мостом, возводящим в небесный мир и соединяющим Бога и человечество: "Жизни рождается днесь Мост, / Имже человецы воззвания падения еже от ада обретши, / Христа Жизнодавца песньми прославляют" (Канон Рождеству Богородицы. Творение Кир Иоанна. Глас 2. Песнь 1, ст. 3).
[7] Гора также была известным по пророчествам символом Богоматери.
[8] См. также: Путятин И.Е. Представления об идеальном образе храма митрополита Московского Платона (Левшина) и пустынь в Вифании в конце XVIII века // Архитектура в истории русской культуры. Желаемое и действительное. М., 2001
[9] Слова Екатерины II в письме к Вольтеру, где она раскрывает новую сущность своих строительных идей для мемориальных сооружений на Ходынском поле.
ИСТОЧНИК:
Путятин И.Е. Образ храма русского ампира. М.: Памятники исторической мысли, 2013. С. 58-62
Как происходит с любым большим и важным делом, к посту об усадьбе Прямухино Тверской области я шел долго, несколько лет. За это время, в частности, была опубликована книга И.Е. Путятина "Образ храма русского ампира". В сети ее нет, но по истории и усадьбы Бакуниных, и Троицкой церкви в Прямухине - это теперь важный источник.
Специально для тех, кому интересно, оставлю здесь конспект труда И.Е. Путятина, снабдив своими фотографиями. Пусть первый пост про Прямухино в этом жж будет таким.
Прямухино. Троицкая церковь. Лето 2014
Усадебная Троицкая церковь Бакуниных в Прямухине при всей своей внешней простоте оказывается одной из самых сложных для интерпретации львовских построек. Она была заложена в 1808 году, уже после смерти архитектора, но исследователи его творчества сходятся во мнении, что проект был выполнен раньше (в 1780 году стоявшая на этом месте деревянная церковь была признана ветхой [1]). В самые первые годы XIX века Александр Михайлович Бакунин окончательно поселился в усадьбе и начал работы по ее реконструкции. Естественно, что за проектом он обратился к своему другу и родственнику Н.А. Львову. При ремонте дома к нему с юга пристроили каменный флигель для церкви, а с севера - такой же для кухни и погребов.
Из документов о строительстве церкви может сложиться впечатление, что перенесение после 1808 года церковной службы во флигель было вынужденной необходимостью. Однако сам А.М. Бакунин оставил красноречивые стихотворные строки, в которых пишет о причинах и замысле перестройки дома:
В саду на скатистой вершине
Ее холмистых берегов
Господские палаты ныне
Кряхтят под тяжестью веков.
Но кирпичными плечами
Двух флигелей на новый лад
Скрепил их и с лица столбами
Принарядив кой-как фасад.
Святая церковь - флигель южный,
Где Бог меня благословил
Принять обет любви супружной
И счастьем дни мои скрепил.
На север кухня с погребами,
В которых часто нет вина,
И кладовая со шкафами,
Где всякой всячины казна.
Обратим внимание на антропоморфные ассоциации старых "кряхтящих усадебных палат", которые подпирают двумя плечами новых флигелей. Эта литературная ассоциация оборачивается смысловой программой, если вспомнить замысел собственной львовской усадьбы Никольское-Черенчицы, где дом располагался между пирамидой и церковью-усыпальницей (прошлым и будущим-вечностью) [2]. Подобным образом и здесь жизнь обитателей в обновленном доме должна проходить между флигелями, насыщающими пищей душу и тело. В монографии о Н.А. Львове сохранились фото и обмеры остатков архитектуры этих двух флигелей, теперь уже почти утраченных.
Усадьба Прямухино. Южный флигель (Церковный)
Каннелюры колонн на фотографии советского времени
"Кое-какие столбы", украсившие их фасады, на самом деле были колоннами дорического ордера с широкими архаизирующими эхинами капителей и с каннелированными стволами. Причем каннелюры, как и в усадьбе Арпачево, были сделаны только в верхних двух третях колонн, что в классицистической истории древнегреческой архитектуры связывалось с эпохой рождения классики. На преднамеренное строительство церковного флигеля указывает и мать А.М. Бакунина (которая в то время была владелицей усадьбы) в своем прошении о перенесении церковной службы в "нарочно к тому приготовленное строение близ моего дома" [3] из-за разборки ветхой деревянной усадебной церкви и на время строительства новой, каменной в два этажа.
Похоже, что хозяева вообще желали иметь два усадебных храма. При этом южный "церковный флигель" дома (находится почти в руинированном состоянии), в сущности, был решен как самостоятельный продолговатый объем с четырехколонными портиками почти во всю ширину торцевых фасадов, иными словами, снаружи представлял собой как бы простой тип древнегреческого храма - амфипростиль (его колонны были греко-дорическими и, нет никаких данных о наличии купола на его двускатной крыше, не известно ничего о первоначальном наличии сохранившегося сейчас второго этажа над церковным залом, которое представляется сомнительным). Симметричная ему кухня имела один портик во всю ширину и снаружи тоже походила на древнегреческий храмик.
Тот же храм, что стали строить на месте разобранной деревянной церкви, должен был стать семейной усыпальницей Бакуниных. Поэтому в его облике естественно видеть мемориальные темы. В этом случае становятся более ясными источники необычной композиции этой церкви.
При простом центрическом крестообразном плане с одинаковыми на все четыре стороны портиками второго яруса средокрестие венчается не ротондой (барабаном) и не традиционным для XVIII века восьмериком, а простым кубическим четвериком, из которого над двумя ступенями аттика внезапно вырастает полусферический купол.
Внутреннее пространство сверху освещается четырьмя термальными окнами в гранях четверика, которые соотносятся с мемориальной темой рассмотренных выше церковных зданий Дж. Кваренги и Н.А. Львова. При этом нижний ярус, в котором должна была поместиться усыпальница, трактован как остатки какого-то монументального античного сооружения, сложенного из очень крупных камней и крестообразного в плане. Его широкие, также термальные, окна как будто намеренно не соответствуют и так расширенным средним интерколумниям, отчего несколько облегченные и утонченные по пропорциям колонны визуально как бы парят над "пустотой" нижних арок.
В теории архитектуры строгих классиков, например, Эм.-А. Ложье, такая "суперпозиция" была совершенно неприемлема, так как колонны визуальны оказывались не чем не поддержанными. Однако на основании этой и других здесь примененных архитектурных "вольностей" не следует торопиться делать выводы об изменении авторского замысла неумелыми строителями [4]. Дело в том, что именно эти "вольности" - например, полное отсутствие антаблемента над средними интерколумниями или необычно высокие фронтоны оконных сандриков - наводят на мысль о намеренном "готизировании" форм этой церкви. При этом совсем не обязательно присутствие собственно готических мотивов (похоже, что Н.А. Львов вообще не испытывал к ним пристрастия). Как показано в моем предыдущем исследовании [5], представление о "готике" в эпоху классицизма часто были связаны как раз с "неправильным" использованием классических форм. В особенности это относилось к "древней" готике, включавшей всё раннее средневековье, романику и даже византийскую архитектуру. Если принять во внимание эти особенности мышления той эпохи, то церковь в Прямухине предстает неким подобием раннесредневековым памятникам, воздвигнутым на мощном основании античных руин. И действительно, объемно-пространственная композиция верхней церкви поразительно напоминает так называемый мавзолей Галлы-Плацидии в Равенне. Даже если Н.А. Львов не был в Равенне, он воспроизводит здесь вполне определенный тип итало-византийской раннесредневековой погребальной капеллы, хотя у нас нет причин утверждать, что мавзолей Галлы-Плацидии (кстати, относящийся к "древней готики") был совсем неизвестен классицистам.
Исторические аллюзии в архитектуре церкви в Прямухине усиливались и получали дополнительное морализующее значение, благодаря совершенно необычному решению входа в верхнюю церковь. Архитектор остроумно воспользовался расположением усадебной территории на высоком отлогом восточном склоне речной долины (на что указывает владелец в первых строках своего стихотворения). При этом вход в храм располагался с нагорной стороны, и Н.А. Львов придумал пологий мост-пандус, поднимающийся к верхней церкви, причём вход в нижнюю церковь - усыпальницу был устроен из-под арки-моста. Поскольку этот мост был сложен из необработанных циклопических валунов, получилось что-то вроде пещеры (грота), которая одновременно стала папертью нижней церкви.
Таким образом, проявлялся символичный смысл храма как пещеры Рождества и Воскресения Христа, особенно важный для храма-усыпальницы. Для сравнения можно провести церковь с пещерой в Спасо-Вифанской пустыни, построенную для своего погребения митрополитом Московским Платоном (Левшиным). Мост же пандус в верхню церковь благодаря своей форме не только воспринимался как символ единения [6], но и получал дополнительное значение восхождения - и в буквальном смысле (заменяя лестницу) и в символическом, поскольку был сделан во всю ширину западного ризалита и сразу воспринимался как гора [7] из крупных камней, на вершине которой воздвигнут храм (у митрополита Платона пещера была устроена в основании горы, которую он даже назвал Фавором [8]). Ограждение этого моста, выполненное из цепей, дополнительно оттеняло исторический смысл всего сооружения, указывая на цепь времен и поколений.
Как будто для уединенных размышлений о всех этих смыслах на восходе солнца (или для установки памятника) в восточном ризалите нижнего яруса устроен широкий грот, обрамленный диким камнем, как будто он также сохранился с древних времен. Для размышлений такого рода в начале нового XIX века уже не нужны были все "надоевшие несносные аллегории" [9] с антропоморфными фигурами добродетелей, времени, скорбящих гениев и т.п.
Теперь достаточно было осведомленности хозяев усадьбы в сфере архитектурных образов древности, с помощью которых и создавались смыслы новой архитектуры русского ампира. Хозяин усадьбы действительно познакомился с Н.А. Львовым в Италии, где десять лет служил в Турине при русском посольстве.
Понятно, почему на стенах церкви в Прямухине уже не нужны были филенки с гирляндами, барельефными изображениями или многофигурными сценами в барельефах. Правда, на старых фотографиях видна роспись во фронтоне над входом в верхнюю церковь. Стены же здания, как провозглашали И.-И. Винкельман, и все последователи эстетики строгого классицизма, должны были оставаться гладкими, отчего лучшевыявлялись детали ордера и крупные формы зданий, наделенные смыслами.
ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Будылина, М.В., Брайцева, О.И., Харламова, А.М. Архитектор Н.А. Львов. М., 1961. С. 30
[2] Путятин И.Е. Погреб-пирамида в Никольском-Черенчицах: от гробниц древности к Просвещению // Реликвия. 2006. Сентябрь. С. 60 (СПб., 2007)
[3] Будылина, М.В., Брайцева, О.И., Харламова, А.М. Архитектор Н.А. Львов. М., 1961. С. 30
[4] Там же. С. 91
[5] Путятин И.Е. Образ русского храма эпохи Просвещения. Гл. IV.
[6] Отметим, что в богослужебных текстах еще с византийских времен существовало известное символическое сравнение Богоматери с мостом, возводящим в небесный мир и соединяющим Бога и человечество: "Жизни рождается днесь Мост, / Имже человецы воззвания падения еже от ада обретши, / Христа Жизнодавца песньми прославляют" (Канон Рождеству Богородицы. Творение Кир Иоанна. Глас 2. Песнь 1, ст. 3).
[7] Гора также была известным по пророчествам символом Богоматери.
[8] См. также: Путятин И.Е. Представления об идеальном образе храма митрополита Московского Платона (Левшина) и пустынь в Вифании в конце XVIII века // Архитектура в истории русской культуры. Желаемое и действительное. М., 2001
[9] Слова Екатерины II в письме к Вольтеру, где она раскрывает новую сущность своих строительных идей для мемориальных сооружений на Ходынском поле.
ИСТОЧНИК:
Путятин И.Е. Образ храма русского ампира. М.: Памятники исторической мысли, 2013. С. 58-62