Конь в болоте (начало)
…один говорил, мол, мы - машинисты,
другой говорил - пассажиры…
Андрей Макаревич
Она была прекрасна.
Нет, не так - она была сексуальна…
Хм… Нет…
Нет, не то, чтобы «нет» - конечно же, она была очень сексуальна, но…
Как бы это… Не главное это!..
Вот, блин, вербальное удушье!
Она была… какая-то такая уютная и милая - и внешностью, и ужимками. Со свойственной женщинам проницательностью моментально вычислила мое специальное к ней внимание - и со свойственной юным женщинам повадкой тут же принялась выпендриваться:
присняла курточку;
томно потянулась, показав стройные, несколько неожиданные для ее изящной конституции полненькие грудки в обтягивающем - еще бы! - джемпере;
активно заулыбалась ровными зубками сидящей напротив подружке;
театрально подперла розовую щечку тонкой длинной кистью;
стрельнула туда-сюда профессионально (потому что незаметно) подведенными глазками;
потормошила в пальчиках длинный густо-русый (похоже, натуральный) локон;
наконец, приняла задумчиво-одухотворенное выражение личика.
Ножка в модном шузе как бы устало вытянулась в вагонный проход, демонстрируя свою неординарную длину и стройность.
Я несколько суетливо вскрыл пиво - внезапная жажда высушила губы, будто феном, воспламенив заодно бикфордов шнур воображения… Вот идет она по пляжу, а купальник играет на ней в прятки, и пристыженные ивы склоняются, и газели в отчаяньи разбегаются… (Откуда на пляже газели?)
Э-эх, где мои 17 лет, с буйным пламенем в душе? Я бы сейчас подъехал танком, сел орлом, да как вывалил лапши на уши…
Впрочем, думаю, будь мне семнадцать, я бы для нее не представил интереса - самой-то уж небось третий десяток, а может и нет, но где-то в этом районе, она студентка, живет в общежитии, мальчуганов-ровесников с потными ладошками при ее-то данных пруд пруди, огород городи… Нет, вот я-теперешний, в возрасте Христа, Муромца и Бендера - это её тема…
Чуя что таю, аки мороженое под вертким язычком, незаметно оглядел себя. Оправил складку на свитере (и думал же другой, постильней, надеть!), демонстративно вытащил латунную «Zippo» и, по-матросски покачиваясь в такт вагону, проследовал мимо нее курить.
В туалете внимательно рассмотрел себя в зеркало, придал живописную небрежность чубчику, изучил ногти…
Что сказать - «барышни образованные глупели, когда он им подмигивал»…
Вот, фантазировал, жадно затягиваясь - иду назад, а она вдруг поворачивается всей грудью и спрашивает, говнючка, лукаво: «Мужчина, вы хотите мне что-то сказать?» Я, естественно, не теряюсь, замираю картинно с ногой на отлете, типа задумываюсь поэтически и ответствую бархатным голосом: «Нет! Зато хочу спросить: давно ли вам говорили, что вы очень красивая девушка?» (Интересно - какой у нее голос? Тонкий, должно быть, нежный, как [придумать!] У Сэлинджера, кажется, было что-то вроде - у нее приятный голосок, такой хорошо по телефону звучит, ей бы телефончик с собой возить…) Ну, тут она сладко закраснеется, хлопнет ресничками... Со вздохом вопросит пространство: «И почему у нас в Орше таких классных парней нету?!.» На что, изящным тигриным движением присаживаясь, отмахнув при этом фалды воображаемого фрака (я еще раз с сомнением оглядел свой свитер), говорю небрежно: «А я как раз в Оршу. У меня там мама…»
Я с раздражением тюкнул окурок в унитаз, туша внутренний бикфордов шнур, и торопливо направился в вагон.
Нельзя женщину надолго бросать - от рук отобьется.
Приложился к полупустой «Балтике», встряхнул на коленях газетку, мужественно выпятил подбородок. Зрение включило широкоформатный режим. Рука жила своей жизнью - она опустила бутылку на сиденье, рядом с моим стройным бедром (джинсы стирать надо чаще, придурок!), а палец шаловливо побежал наматывать круги вокруг горлышка. Отзовись, девчонка, призывал озорник, выкажи интерес - покрути колечко на своем пальчике…
Тут я сфокусировал взгляд - в тумане пространства ее хрупкая кисть легла на столик…
О, Ужас!
Этого не может быть...
На безымянном белом пальчике - таком, сука, невинном! - горело жгучим золотом обручальное кольцо.
Наши глаза встретились.
В моих наверняка было нечто вопиющее, ибо напротив плеснулось недоумение, зрачки расширились, шарахнулись по столику и - остановились на руке…
Бесконечная пауза, длиной целую секунду…
И вдруг дрогнул уголок рта, и тряхнулись весело кудряшки над антилопьими бровями, и спряталась ручка под столик…
А потом появилась, и легла на прежнее место, и стрекотнула ноготками короткую барабанную дробь, будто сигнал к атаке, и колечко было на пальчике…
Но - обыкновенное! С рубиновым граненым камушком, обрамленным золотым лепестком - обычная дамская безделица, банальное украшение того, что в украшении не нуждается.
Кольцо было просто перевернуто!!
Мои глаза опять что-то выразили, потому что она убрала вдруг улыбку, и откинулась на сиденье, расправив плечи, и поглядела серьезно сквозь меня, и нарочито ушла взглядом в окно…
По позвоночнику моему, как пузырьки в газировке, взбежала стайка мурашек, между пальцами повысилась влажность, нога онемела на ноге…
Ну, вот - всё для тебя!
Все прозрачно, как открытое окно!
Действуй, дружище, не дрейфь - ты ей нравишься, ты интересен, в тебе тоже, несмотря на железный зуб в углу рта, есть что-то сексуальное…
Вагон влачил свою морскую жизнь, приглушенной суетой разбавляя тяготу путешествия. За окном быстро и безнадежно темнело, растворяя все, кроме бесчисленных километров, стенала в динамике поп-звезда, не попадая в 3 аккорда, бродила подержанная проводница, неприкаянно позвякивая подстаканниками - а мне было хорошо! Я начал самую увлекательную игру из существующих на свете (ну, после футбола и преферанса, конечно) - извечную борьбу полов за право сдаться на милость и ласку противника. Я чуял сладкое сосание под ложечкой и мурашки по икрам, я отключился от течения времени и даже от свежего «Прессбола»…
Игра сия хороша бесконечным разнообразием тактик и стратегий, неисчислимым количеством ходов и приемов, а главное - правила устанавливаешь сам. И самое удивительное - результат не так уж важен, потому что вся суть - в процессе…
Над процессом-то я и задумался.
Нет, слово неточное - сформулированных каких-то дум не было, а просто существо мое сфокусировалось на объекте, бессознательно отметя постороннее и осознанно получая от ситуации кайф.
Я упруго тикал заведенной пружиной, генерируя эротические импульсы, и, по заветам Константина Сергеевича Станиславского, держал паузу.
Моя визави была согласна поиграть.
Персиковые щечки, углубившиеся глазки и беспокойные ручки, то снимающие невидимую пылинку, то порхающие на грудь, то плавно укладывающиеся на стол, демонстрируя безупречный маникюр. Она напрочь перестала воспринимать расщебетавшуюся напротив подружку, нерегулярно отвечая, невовремя кивая и громко невпопад смеясь. Та, в конце концов, с беспокойством оглянулась (я мгновенно выключил мощность) и, не определив источник радиации, в замешательстве закашлялась.
«А смех приятный, - отметил я, всегда пристрастно реагирующий на аудиосоставляющую женского естества, - пушистый такой, щекотный, несмотря на простительную в присутствии достойного кабальеро нервность»…
Перед глазами нарисовалась почему-то моя Алиса, абрикосовый перс, сладко выгибающая спинку возле электрокамина…
М-да…
Ну, пора!