Иллюстрации к главе 18 УК РФ во время завтрака, обеда и ужина
Заметили ли вы или нет, но второй по популярности темой в СМИ после бесконечных приключений Президента неожиданно стали душераздирающие истории о пропавших детях. Они заполнили ленты в социальных сетях и ни один новостной выпуск не обходится без оперативников, прочесывающих ближайшие к населенному пункту лесополосы. Иногда они находят трупы, иногда мрачно сообщают, что следствие ведется. В "Прямом эфире" адвокат педофила тонким намеком говорит, что следствию еще предстоит провести экспертизу на сексуальное вмешательство в частную жизнь ребенка, но вслух не озвучивает. Наши страхи должны нам сами подсказать, что именно присутствие семенной жидкости будет рассматриваться как неопровержимое доказательство. Как мы помним, в Следственном комитете создан даже специальный отдел по борьбе с педофилией. Все эти прекрасные инициативы, однако, наводят на очевидный вопрос: наше общество вступило в какой-то безумный период эпидемии преступлений против детства, или же раньше нам просто столько не рассказывали об этом, и если нет, то почему?
Закон о надзоре за интернет-ресурсами также содержит формулировку, включающую в повестку дня борьбу с детской порнографией. То, что ее в Интернете практически нет, исключая глубинные ресурсы, о которых еще нужно знать, чтобы разыскать туда доступ, общественности не сообщили. Также на общедоступных сайтах не торгуют и наркотиками, а там где торгуют, туда Следственный комитет не стремится, то ли не зная об анонимизированных сетях, то ли не желая с ними связываться, хотя вся гадость кроется где-то там. Зрители, присутствующие на ток-шоу как всегда вопят, что наше общество больно, и если раньше к ним никто не прислушивался, то теперь, основываясь на их мнении, и youtube могут прикрыть, и, упаси боже, ЖЖ. Образцово-показательная охота на ведьм началась, остается только надеяться, что цели ее благородны.
Почему все же педофилия, а не, скажем, борьба с наркотрафиком? Мне кажется, что дело тут в нашем глубинном восприятии. Если человек отравился кетамином или ЛСД, мы не испытаем к нему сочувствия, потому что все отдаем себе отчет в том, что взрослый = грешный, без исключения, ибо "все мы грешны". К тому же, покупая дозу, человек берет на себя ответственность, и он сам оказывается виноват. Так же вину делят в нашем социуме и взрослые жертвы изнасилований, так как они сами "спровоцировали" преступника. В США есть такая чудесная кампания "Настоящие мужчины не покупают женщин", у нас же всегда найдется выродок из мира психологической науки, рассуждающий о виктимном поведении пострадавшей. В этом отношении, дети идеальны. Если у них и есть виктимность, то она естественная, дети безгрешны (в каком возрасте начинается отсчет правонарушений против непорочности вечной души?), неприкосновенность детей глубоко укоренена в нашем подсознании, и многие сами являются родителями, а значит легко могут спроецировать ситуацию на самое дорогое, что у них есть. Но что самое главное, мы никогда не скажем наверняка не опасен ли сосед или коллега для наших детей, потому что сексуальная жизнь остается делом сугубо частным. Во всех медийных историях жертвы пропадают внезапно, обычно с детской площадки. Подходит дядя и манит на конфетку. Дальше оперативный розыск, окровавленное платье, общественный резонанас. В "Других новостях" поясняют, что полиция специально сообщает о том, что ребенок убит, даже если это не подтверждено: так легче привлечь к оперативно-розыскным работам обыкновенных людей. Мы скатываемся на уровень неосознанных первобытных страхов, и нет-нет, да и пример маску монстра на своих знакомых.
Как-то я услышал хорошее понятие "инфляция страха", описывающее высокий уровень тревожности в обществе. Негативное в этом то, что страх можно направить в любое русло, ведь есть кто-то наверху, готовый указать правильный путь, например, к китайской или советской модели государственного контроля. Мы придем к ней, и тогда сразу экстренные выпуски с пропавшими детьми исчезнут с наших экранов. Мы спасены. Никто же не проверяет ежемесячно официальную статистику МВД. У нас есть СМИ, в данном случае они не врут. То, что информация может дозироваться и фильтроваться, в школах на уроке обществознания обычно не рассказывают, как и то, почему из трехсот шестидесяти статей Уголовного кодекса нам каждый день рассказывают про одну и ту же.
Закон о надзоре за интернет-ресурсами также содержит формулировку, включающую в повестку дня борьбу с детской порнографией. То, что ее в Интернете практически нет, исключая глубинные ресурсы, о которых еще нужно знать, чтобы разыскать туда доступ, общественности не сообщили. Также на общедоступных сайтах не торгуют и наркотиками, а там где торгуют, туда Следственный комитет не стремится, то ли не зная об анонимизированных сетях, то ли не желая с ними связываться, хотя вся гадость кроется где-то там. Зрители, присутствующие на ток-шоу как всегда вопят, что наше общество больно, и если раньше к ним никто не прислушивался, то теперь, основываясь на их мнении, и youtube могут прикрыть, и, упаси боже, ЖЖ. Образцово-показательная охота на ведьм началась, остается только надеяться, что цели ее благородны.
Почему все же педофилия, а не, скажем, борьба с наркотрафиком? Мне кажется, что дело тут в нашем глубинном восприятии. Если человек отравился кетамином или ЛСД, мы не испытаем к нему сочувствия, потому что все отдаем себе отчет в том, что взрослый = грешный, без исключения, ибо "все мы грешны". К тому же, покупая дозу, человек берет на себя ответственность, и он сам оказывается виноват. Так же вину делят в нашем социуме и взрослые жертвы изнасилований, так как они сами "спровоцировали" преступника. В США есть такая чудесная кампания "Настоящие мужчины не покупают женщин", у нас же всегда найдется выродок из мира психологической науки, рассуждающий о виктимном поведении пострадавшей. В этом отношении, дети идеальны. Если у них и есть виктимность, то она естественная, дети безгрешны (в каком возрасте начинается отсчет правонарушений против непорочности вечной души?), неприкосновенность детей глубоко укоренена в нашем подсознании, и многие сами являются родителями, а значит легко могут спроецировать ситуацию на самое дорогое, что у них есть. Но что самое главное, мы никогда не скажем наверняка не опасен ли сосед или коллега для наших детей, потому что сексуальная жизнь остается делом сугубо частным. Во всех медийных историях жертвы пропадают внезапно, обычно с детской площадки. Подходит дядя и манит на конфетку. Дальше оперативный розыск, окровавленное платье, общественный резонанас. В "Других новостях" поясняют, что полиция специально сообщает о том, что ребенок убит, даже если это не подтверждено: так легче привлечь к оперативно-розыскным работам обыкновенных людей. Мы скатываемся на уровень неосознанных первобытных страхов, и нет-нет, да и пример маску монстра на своих знакомых.
Как-то я услышал хорошее понятие "инфляция страха", описывающее высокий уровень тревожности в обществе. Негативное в этом то, что страх можно направить в любое русло, ведь есть кто-то наверху, готовый указать правильный путь, например, к китайской или советской модели государственного контроля. Мы придем к ней, и тогда сразу экстренные выпуски с пропавшими детьми исчезнут с наших экранов. Мы спасены. Никто же не проверяет ежемесячно официальную статистику МВД. У нас есть СМИ, в данном случае они не врут. То, что информация может дозироваться и фильтроваться, в школах на уроке обществознания обычно не рассказывают, как и то, почему из трехсот шестидесяти статей Уголовного кодекса нам каждый день рассказывают про одну и ту же.