Всякое в театре бывает
Вова Майсурадзе много рассказывает о всяких приколах и подставах, которые происходят на спектаклях, очень хочется с Вами поделиться, но пересказывать мне лень... да и не получится у меня рассказать также смешно, как у Заслуженного...
Но вот на просторах интернета, я случайно нашла несколько таких рассказов)))
Спектакль "Вишневый сад". Я играю Пищика. В сцене бала выбегаю, вроде как натанцевался и очень хочу пить. Одновременно у меня возникает диалог с Петей Трофимовым. В этот же момент проходит Фирс и несет четыре бокала воды, которые, согласно режиссерской задаче, я должен выпить. Все четыре!
Хорошо зная коварные наклонности своих партнеров, я чувствую, что там, в четырех приготовленных для меня бокалах, - водка, и я спектакль просто никак не дотяну до конца, если выпью все четыре. Я абсолютно точно предвидел и предчувствовал, что этот момент они не упустят. Но эти бокалы для меня не главное, а главное - общение с Петей Трофимовым. Я говорю с Петей Трофимовым, а мысли все равно вертятся вокруг бокалов! Выпиваю первый бокал - вода. Выпиваю второй - вода. Выпиваю третий - вода. Как вы думаете, что было в четвертом? Оказывается, эти злодеи приклеили бокал к подносу.
Играли "Солдата Чонкина" Войновича. Там есть сцена, в которой профессор Гладышев объясняет проблему круговорота дерьма в природе. В это время Валерий Иваков, играющий Чонкина, должен выпить самогон и заесть картошкой в мундире. То, что Валерке подсунули стакан настоящей водки, это бог с ним, не самое главное. Главное, что ему подсунули для закуски большую картофелину в мундире. Он, конечно, берет эту большую картошку, чтобы получше закусить, а она оказалась сырая! Представляете, во рту у него от горькой дерет, а от сырой картошки вяжет. И надо играть дальше!
Когда мы участвуем в одном спектакле с "дядей Валей", Валентином Георгиевичем Смирнитским, то я иногда позволяю себе кое-какие шуточки. Недавно мы были на гастролях в Германии. В "Путешествии дилетантов" он играет императора, а я полковника фон Мюфлинга. По замыслу нашего режиссера Сергея Проханова, я должен подсказывать императору текст. Не потому что Смирнитский его не знает - он его, естественно, знает, - просто я как адъютант по ритуалу подсказываю текст Его Императорскому величеству. И я решил этого не делать! Там должны прозвучать такие слова императора, обращающегося к Мятлеву - Сергею Виноградову: "Мы, государь, рассчитываем на ваш разум…" и так далее. И вот Смирнитский начинает: "Мы, государь…" - и тут он запинается и, привыкнув, что в этом месте всегда следует моя подсказка, смотрит на меня в ожидании. Я стою улыбаюсь и думаю: не дождешься, ничего не скажу. Возникла неприятно затянувшаяся пауза. Наконец, Смирнитский приходит в себя, поворачивается к Мятлеву и говорит: "Ну, короче…" - и вывернулся кое-как из затруднительного положения, хотя императору слово "короче", сами понимаете, употреблять не пристало.
Когда я был совсем, совсем молоденьким актером, мы играли с Валентином Георгиевичем в том же "Путешествии дилетантов". Идет сцена, где мы с императором вдвоем у камина. Одетый в длинный балахон, он сидит в кресле. Последние его слова в эпизоде такие: "Все беды в России начинаются с Кавказа" - и он подписывает документ. Затем гаснет свет, и мы должны потихонечку уйти. Когда свет погас, Смирнитский, естественно, хочет встать, но я наступил ему на полу длинного плаща, и он откинулся обратно в кресло. Еще одна попытка, но я стою и держу ногой плащ. Тут он тихо, тихо, чтобы зрители не слышали, шепчет: "Вова, я за стул зацепился, отцепи меня! Вова, сделай что-нибудь!" Я в ответ: "Ладно, стакан поставишь, отцеплю". "Два поставлю!" И я его отпустил. Но когда рассказал, как было дело, он меня чуть не убил.
Во "Власти тьмы" Толстого я играю работника Митрича, который много ест и ничего не делает. И вот как-то раз меня "накормили" так, что я думал, что умру. Подходим к столу, перекрестились, садимся. Наташенька, которая играла хозяйку, меня заранее предупредила: "Ты сегодня не обедай, я принесла из дома борщ, и ты на сцене "органично" поешь". В этом эпизоде у моих партнеров большой диалог, и мне на сцене в сущности нечего делать, кроме как есть. А разговор у них как раз о том, как я много ем и ничего не делаю. Причем не есть я не имею права и должен еще просить добавки, такова установка режиссера. И вот Наташа наливает мне борщ, я потираю руки, предвкушая удовольствие, беру в рот первую ложку и чувствую, что в тарелке соли больше, чем капусты. У меня аж искры в глазах засверкали! Но и не есть я не могу, потому что так положено по роли, иначе играть нечего! Я смотрю на нее, она улыбается. А мне надо есть, и я ем! Думаю: ах ты, такая-сякая… И слышу в зале кто-то хихикает. Я голову повернул и вижу: сидят мои бывшие любимые однокурснички. Они все и подстроили, конечно. Протягиваю Наташе тарелку, надеясь на ее милосердие: больше я просто не выдержу! И что вы думаете, она, глядя мне прямо в глаза, наливает еще четыре половника! Я и эти четыре съел, думал, что живой не останусь. А на самом деле произошло вот что: они хотели немножко посолить, но крышка солонки отскочила, и вся соль просыпалась. Изменить ничего было уже нельзя, и я досыта наелся соли.
Ездили мы на девятидневные гастроли в Израиль. Когда наши московские театры едут за границу, то приходится экономить на всем. Поэтому взяли только одного монтировщика, всем известного в нашем театре Сережу Лунина. Смонтировать одному все семь спектаклей, которые мы везли, нелегко. Понятно, что ему помогали, но все равно тяжко. Мало того, он у нас еще играет маленькую роль. В спектакле царь его спрашивает: "Как служба, матрос?" На что Сергей должен ответить: "Отлично, ваше величество" - вот и вся роль. Царя играет Смирнитский. Сейчас не помню, в каком городе мы там играли, но это был пятый или шестой спектакль. Сережа-матрос стоит у штурвала, царь к нему поворачивается и задает этот самый вопрос о матросской службе. И Лунин, не актер по профессии, очень искренне говорит: "Плохо". Смирнитский, привыкший к подкалываниям, в частности моим, не растерялся: "Да? А что так?" Лунин тоже нашелся: "Устал, мать ее…" Так честно и сказал, пожаловавшись таким способом на судьбу монтировщика во время гастролей.
В том же "Путешествии дилетантов" Смирнитский берет письмо с камина, подает его Игорю Ливанову - Ладимировскому, который должен прочитать монолог - бесконечно длинное письмо Мюфлинга. Но в тот раз на камин Смирнитскому положили много, много писем. В одном из них был текст, а остальные - пустые листочки. Смирнитский пытается найти в этой пачке настоящее письмо, но это ему не удается. Наконец, он поворачивается к Ливанову, протягивает ему пустой лист бумаги и приказывает: "На, читай". Ливанов берет письмо (текста он, разумеется, наизусть не помнил) и произносит: "Вообще-то я без очков ничего не вижу, но, как я понимаю, перспектив у нас нет".
источник: "Театральная Афиша"
Но вот на просторах интернета, я случайно нашла несколько таких рассказов)))
Спектакль "Вишневый сад". Я играю Пищика. В сцене бала выбегаю, вроде как натанцевался и очень хочу пить. Одновременно у меня возникает диалог с Петей Трофимовым. В этот же момент проходит Фирс и несет четыре бокала воды, которые, согласно режиссерской задаче, я должен выпить. Все четыре!
Хорошо зная коварные наклонности своих партнеров, я чувствую, что там, в четырех приготовленных для меня бокалах, - водка, и я спектакль просто никак не дотяну до конца, если выпью все четыре. Я абсолютно точно предвидел и предчувствовал, что этот момент они не упустят. Но эти бокалы для меня не главное, а главное - общение с Петей Трофимовым. Я говорю с Петей Трофимовым, а мысли все равно вертятся вокруг бокалов! Выпиваю первый бокал - вода. Выпиваю второй - вода. Выпиваю третий - вода. Как вы думаете, что было в четвертом? Оказывается, эти злодеи приклеили бокал к подносу.
Играли "Солдата Чонкина" Войновича. Там есть сцена, в которой профессор Гладышев объясняет проблему круговорота дерьма в природе. В это время Валерий Иваков, играющий Чонкина, должен выпить самогон и заесть картошкой в мундире. То, что Валерке подсунули стакан настоящей водки, это бог с ним, не самое главное. Главное, что ему подсунули для закуски большую картофелину в мундире. Он, конечно, берет эту большую картошку, чтобы получше закусить, а она оказалась сырая! Представляете, во рту у него от горькой дерет, а от сырой картошки вяжет. И надо играть дальше!
Когда мы участвуем в одном спектакле с "дядей Валей", Валентином Георгиевичем Смирнитским, то я иногда позволяю себе кое-какие шуточки. Недавно мы были на гастролях в Германии. В "Путешествии дилетантов" он играет императора, а я полковника фон Мюфлинга. По замыслу нашего режиссера Сергея Проханова, я должен подсказывать императору текст. Не потому что Смирнитский его не знает - он его, естественно, знает, - просто я как адъютант по ритуалу подсказываю текст Его Императорскому величеству. И я решил этого не делать! Там должны прозвучать такие слова императора, обращающегося к Мятлеву - Сергею Виноградову: "Мы, государь, рассчитываем на ваш разум…" и так далее. И вот Смирнитский начинает: "Мы, государь…" - и тут он запинается и, привыкнув, что в этом месте всегда следует моя подсказка, смотрит на меня в ожидании. Я стою улыбаюсь и думаю: не дождешься, ничего не скажу. Возникла неприятно затянувшаяся пауза. Наконец, Смирнитский приходит в себя, поворачивается к Мятлеву и говорит: "Ну, короче…" - и вывернулся кое-как из затруднительного положения, хотя императору слово "короче", сами понимаете, употреблять не пристало.
Когда я был совсем, совсем молоденьким актером, мы играли с Валентином Георгиевичем в том же "Путешествии дилетантов". Идет сцена, где мы с императором вдвоем у камина. Одетый в длинный балахон, он сидит в кресле. Последние его слова в эпизоде такие: "Все беды в России начинаются с Кавказа" - и он подписывает документ. Затем гаснет свет, и мы должны потихонечку уйти. Когда свет погас, Смирнитский, естественно, хочет встать, но я наступил ему на полу длинного плаща, и он откинулся обратно в кресло. Еще одна попытка, но я стою и держу ногой плащ. Тут он тихо, тихо, чтобы зрители не слышали, шепчет: "Вова, я за стул зацепился, отцепи меня! Вова, сделай что-нибудь!" Я в ответ: "Ладно, стакан поставишь, отцеплю". "Два поставлю!" И я его отпустил. Но когда рассказал, как было дело, он меня чуть не убил.
Во "Власти тьмы" Толстого я играю работника Митрича, который много ест и ничего не делает. И вот как-то раз меня "накормили" так, что я думал, что умру. Подходим к столу, перекрестились, садимся. Наташенька, которая играла хозяйку, меня заранее предупредила: "Ты сегодня не обедай, я принесла из дома борщ, и ты на сцене "органично" поешь". В этом эпизоде у моих партнеров большой диалог, и мне на сцене в сущности нечего делать, кроме как есть. А разговор у них как раз о том, как я много ем и ничего не делаю. Причем не есть я не имею права и должен еще просить добавки, такова установка режиссера. И вот Наташа наливает мне борщ, я потираю руки, предвкушая удовольствие, беру в рот первую ложку и чувствую, что в тарелке соли больше, чем капусты. У меня аж искры в глазах засверкали! Но и не есть я не могу, потому что так положено по роли, иначе играть нечего! Я смотрю на нее, она улыбается. А мне надо есть, и я ем! Думаю: ах ты, такая-сякая… И слышу в зале кто-то хихикает. Я голову повернул и вижу: сидят мои бывшие любимые однокурснички. Они все и подстроили, конечно. Протягиваю Наташе тарелку, надеясь на ее милосердие: больше я просто не выдержу! И что вы думаете, она, глядя мне прямо в глаза, наливает еще четыре половника! Я и эти четыре съел, думал, что живой не останусь. А на самом деле произошло вот что: они хотели немножко посолить, но крышка солонки отскочила, и вся соль просыпалась. Изменить ничего было уже нельзя, и я досыта наелся соли.
Ездили мы на девятидневные гастроли в Израиль. Когда наши московские театры едут за границу, то приходится экономить на всем. Поэтому взяли только одного монтировщика, всем известного в нашем театре Сережу Лунина. Смонтировать одному все семь спектаклей, которые мы везли, нелегко. Понятно, что ему помогали, но все равно тяжко. Мало того, он у нас еще играет маленькую роль. В спектакле царь его спрашивает: "Как служба, матрос?" На что Сергей должен ответить: "Отлично, ваше величество" - вот и вся роль. Царя играет Смирнитский. Сейчас не помню, в каком городе мы там играли, но это был пятый или шестой спектакль. Сережа-матрос стоит у штурвала, царь к нему поворачивается и задает этот самый вопрос о матросской службе. И Лунин, не актер по профессии, очень искренне говорит: "Плохо". Смирнитский, привыкший к подкалываниям, в частности моим, не растерялся: "Да? А что так?" Лунин тоже нашелся: "Устал, мать ее…" Так честно и сказал, пожаловавшись таким способом на судьбу монтировщика во время гастролей.
В том же "Путешествии дилетантов" Смирнитский берет письмо с камина, подает его Игорю Ливанову - Ладимировскому, который должен прочитать монолог - бесконечно длинное письмо Мюфлинга. Но в тот раз на камин Смирнитскому положили много, много писем. В одном из них был текст, а остальные - пустые листочки. Смирнитский пытается найти в этой пачке настоящее письмо, но это ему не удается. Наконец, он поворачивается к Ливанову, протягивает ему пустой лист бумаги и приказывает: "На, читай". Ливанов берет письмо (текста он, разумеется, наизусть не помнил) и произносит: "Вообще-то я без очков ничего не вижу, но, как я понимаю, перспектив у нас нет".
источник: "Театральная Афиша"