Динка
Однажды, в воскресенье, я очень удивилась, когда узнала, что в СССР таксисты торговали водкой. Окружающий мир воспринял мое удивление чрезмерно чистоплюйским, и недоверчиво уточнил - чему тут удивляться? Как будто я с детства должна была уяснить всю глубину бессмысленности грани между сдобной булкой и пшеничными отрубями. Вообще, как мне кажется, выбрасываться, выноситься, вырываться оттуда, из "простоквашности", там где устроился поудобней - самое бесценное, что нам досталось. Смотреть во все глаза, ополоумев. Нет, я не знаю более безупречного подарка, который нам достался от природы. Удивление и непредсказуемость - слаще тульского пряника с земляничным чаем. Пряника, посыпанного, кстати, отрубями - для пользы дела.
"Пробор шел наискось. И в ее негустых, мягких, отцовых волосах среди подволосков застряло ласковое молочное перышко, которое нечаянно прилипло к голове, оторвавшись среди ночи от подушки. Растрепанное перо прижималось всей душой к этой нежной, чистой девчачьей голове". Я бы так рассказала про то, как надо причесывать дочерей.
"И вот в рот мне потекли страшные хляби. Я решила, что так, вместе с потоками ледяной воды, которая поглощает молча и безжалостно, в рот затекает собака, которую пьяницы утопили этим летом, беззубые старухи с отрыжкой с винным перегаром, которые любили в полдень пошарить по блеклому речному дну в поисках сизых раков, и плотина бобров, пропахшая свежими огурцами, будто замотанная в мамину весенню кофту". Я так написала бы про то, как чуть было не погибла в детстве.
"И живот у нее - мягкий, добрый. Подойдешь к нему поближе, и двумя руками обопрешься безжалостно. Хотя и известно, что в нем уже живут какие-то злые уродцы, похожые на крыс-обжор. И уродцы тихонько так поживают. Только живот они губят. И, когда я поднимаю голову, то вижу желтую кожу высокого, могучего лба без морщинок, русые кудри, виновато повисшие за ушами. И еще какой-то свет вижу. Вижу свет. А глаз разглядеть - не могу". Я бы так рассказала, как ушла от нас моя бабушка Тоня.
Ну, хватит.
Я? Не я. Вообще не обо мне речь. Сегодня День детской книги. Великий, считаю я, праздник. Почему так. Потому что книг этих очень-очень мало, и давайте же их узнавать, и, рассмотрев хорошенько, беречь из всех сил. Кажется мне, что книг о детстве нет вообще. Хорошо, их три. Я не про денискины рассказы и Изумрудный город. А, когда мне, взрослой, красивой и умной - про то, чего я сама до сих пор не поняла. Ведь у всех это по-разному. И как это бывает? И бывает ли? Бывают ли, словом, дети? Это вполне себе может идиотство так спрашивать. Но мне кажется, что эта тема не раскопана, незаслуженно проигнорирована. Пишут психологи, пишут педагоги, и даже всякие людоеды тоже пишут, изучают, исследуют. Но так мало написанных историй, в которых вот тебе, умный, взрослый, хороший - тебе напомнят о том, как там оно было. И будет ли когда-нибудь еще? У меня была "Динка" Осеевой. Раз двадцать случалось со мной тупоумие, и я бросалась перечитывать произведение. Ох, Волженька-Волженька... И чего ж я там искала...и что нашла. Этот образ надежности и важности со мной повсюду. Он не соизмерим ни с одной жизненной важностью, радостью, поступком. Этот образ случился за долго до Лени, которого я так хотела. По весне моя корзина, полная промытого гранита и кварца, была в три раза тяжелее портфеля. Да что - книги? Сила была в камнях. Они и сейчас повсюду. На окнах, под подушкой, среди специй. Мои камушки. То есть обрыв и камень, под который ложился спать Стенька Разин, я намолила с самого раннего детства. И были красные сапожки, а у Любы - курточка из Будапешта. И была угрюм-река, которая однажды чуть не съела. И, когда я читала "Динку" впервые, у меня был такой продолжительный шок, что завершился он, пожалуй, только в родовой палате. Когда закрывалась картинка плотно и окончательно. Человеком, что стоял и ждал, когда я справлюсь сама с собой. Я не справилась. Я до сих пор не сама и не с собой. Неудобно от этого. Родным, чужим. Ну, что же. Может быть, однажды получится заштопать этот хаос, спалить его к черту, переписать новой историей. Моей Динкой, Динкой из меня. Переписать историю, обратясь в девочку - со спичками, с красными нитками, шоколадными плитками. И горбушкой, посыпанной каменной солью. Удивленной девочкой.
Да здравствует Андерсен! Да здравствует Всемирный день детской книги!
