Паспорт
Самые сильные художественные впечатления последних дней: от Сесилии Агнес, с Норой которой - странная история,
приготовления загранпаспорта Вари через госуслуги, и "Моста". Вчера было так: через окно кэнона мне казалось, что в нашей спальне полный шебби-шик. Хотя это просто классический бардак, когда с потолка летят пижамы в котах и динозаврах с фантиками из-под грушевых карамелек. Но окошечко отображало реальность песочно-желтым, а розовое - пунцовым. Нерезкое становилось размытым, а резкое - натуральным и сверхчетким. Идеальный взгляд на мир. Мы с Евой слушали музыку для девчонок - британскую на французском, она яростно подпрыгивала, и, замирая, закатывала глаза, как цыгане, когда хотят показать, что они не просто попрошайки, но - очень нежные, одухотворенные персоны. В эту минуту я попыталась впрыгнуть в нее, и подумать так, как, если б это я скакала козлом и раком на низкой двухметровой кровати. Я вспомнила неуклюжесть, которая выкормила мои самые болезненные переживания детства, и пристрастие к неутомительному заполнению папиных накладных на бензин и железяки. Я изводила бумагу вкривь и вкось, писала справа налево, и как правильно. Так мне хотелось. И, когда уже было десять лет, мама принесла куклу. Даже двух. До куклы был медведь с пушистыми кишками наружу и кармашками на комбензоне. Вот Ева, смирный конь, стала как вкопанная. Я загадала, что сейчас она подпрыгнет, затем выполнит первое упражнение из тибетской гимнастики, и канатиком бросит ножки в окно и другие части света. И я отгадала, едва не получив в переносицу крепким черепом. Я вижу, как она барахтается в необъятной кровати, и из нее выходит чистейшая, неподдельная, дивная дурь самой лучшей фракции. Как ужаленные, из нее выпрыгивают дневные обиды, и недовыполненные в силу разных обстоятельств задачи, как желание не идти спозаранку в сад, а остаться дома, сбывается через прилипание к одеялу, контакт с перьевой подушкой и тем, что на нее интимно смотрит одна пара глаз. Мне хочется любви, но вполне устраивает и то, что в этот момент я ее просто не раздражаю. Варю я вытряхивала долго и тщательно: помню, больше года ушло на то, чтобы после сада вылупились из нее все социальные глупости и неувязки дня - правильно, в основном, через рыдания и слезы. Я даже намеренно старалась ее задеть, чтобы этот момент не оттягивать, а быстренько ее прореветь, и уже в этот вечер к такому состоянию не возвращаться. Когда я читаю про фрустрацию какое-нибудь умничанье, то думаю о том, что самой мне это приносит больше пользы, чем расстройства. И, чем дольше я раздражена, тем эффективнее работаю, чище мою-пою пол, ровнее утюжу стрелки, кружевнее - блины, и даже вареная свекла имеет более правильный оттенок, пока я еще не выплеснулась и не онемела после разрядки. Это, я считаю, непорядок. Потому что дом - он есть дом. И никто не сделает дом за тебя. И лучше и чище, конечно, когда хрустальные рюмки моются с настроением, а свежие наволочки надеваются с ощущением улучшения качества жизни. Так богаче, так ярче, когда работа по созданию дома идет от покоя и радости, а не от удовлетворенности. Как у детей. Они нашли чудесный песок на пляже. Нашли, потому что - южный ветер, река и солнце. Потому что одичали от простора и нежной, неновгородской погоды. Могли и не найти. И все равно была бы радость. В этом они молодцы, а Варя еще и умеет оценить - скажет, что прогулка вышла - супер. У Евы голова забита образами, но для нее такая речевая конструкция - неподъемна. Она берет жадностью, неуклюжестью, и зависимостью от Вари. Комплексно это выглядит, как очень сильная незащищенность, и от того хочется ее поддержать. Страшно вмешаться, и страшно не вмешаться. От моей нервной системы, наверно, остались рожки да ножки - зачем так сильно сопереживать? Из детства у меня ясное понимание того, что я была свободной. Как в пьесе про Буратино, висела на заборе - мне кажется, это была самая ровная тадасана в моей жизни. Окружали ямы, лес, болота, щебень, палки, поля - и между нами не было границы. Мама могла дать по шее крепко и запросто, но только после того, как случатся в жизни лес, поля и палки. А теперь я страхую детей на каждом шагу, и понимаю, что нет в этом необходимости, что желание защитить - этой мой страх. Увы, страх, что все еще не хватает опыта, и времени, которое полноценно - детское. Однако, они стали твердым пунктом моего узконаправленного развития. Это может быть очень хорошо. И может не быть. Некоторая асоциальность появляется и растет в характере. Вот Любе хочется красивую машину и брючный малиновый костюм. А мне - зимнюю коллекцию орби. Я знаю, что это скучно и неподъемно, как целый мир. Но, если говорить о конкретных вещах, то для меня девочки - это самая сильная терапия, которая была и есть. Как бы ни качало и трясло, только они могут вылечить. У них - все для этого средства. На что похоже? Как, если льет холодный дождь, я заварила чай с чабрецом, тесто хорошо вымешано, ваниль уже плывет по дому. На экране - "Паспорт" Данелии, в трещинках и царапках, полнометражный. Хохочу в голос, сажусь на стульчик для пленеров, ноги складываю на табуретку, правой рукой переворачиваю расфуфыренный блин в крапинку. "Паспорт" будет идти долго. Остановлю в любой момент и снова включу. С тарелки японского сервиза Ева подбирает сгущенку ладошкой и пальцами. Она врубается в кино, и смеется над грузинскими усачами. Один мой товарищ говорит, что, если жить на Кавказе, то эти вещи, те, что у Данелии, можно впитать и оценить полнее. А я смотрю издалека, и вижу Грузию через известность Нино Катамадзе, Вахтанга Кикабидзе, И Нико Пиросмани. В меня проникает такое чистое, сочное, солнечное тепло...и не нужно для этого родиться на Кавказе. И даже наоборот: мне нужны двое любимых детей и частая смена настроений, чтобы по настоящему оценить и сберечь то, что далеко. Не смотря ни на что, это всегда с тобой. Я была Сесилией Агнес, и Норой, я знаю.
приготовления загранпаспорта Вари через госуслуги, и "Моста". Вчера было так: через окно кэнона мне казалось, что в нашей спальне полный шебби-шик. Хотя это просто классический бардак, когда с потолка летят пижамы в котах и динозаврах с фантиками из-под грушевых карамелек. Но окошечко отображало реальность песочно-желтым, а розовое - пунцовым. Нерезкое становилось размытым, а резкое - натуральным и сверхчетким. Идеальный взгляд на мир. Мы с Евой слушали музыку для девчонок - британскую на французском, она яростно подпрыгивала, и, замирая, закатывала глаза, как цыгане, когда хотят показать, что они не просто попрошайки, но - очень нежные, одухотворенные персоны. В эту минуту я попыталась впрыгнуть в нее, и подумать так, как, если б это я скакала козлом и раком на низкой двухметровой кровати. Я вспомнила неуклюжесть, которая выкормила мои самые болезненные переживания детства, и пристрастие к неутомительному заполнению папиных накладных на бензин и железяки. Я изводила бумагу вкривь и вкось, писала справа налево, и как правильно. Так мне хотелось. И, когда уже было десять лет, мама принесла куклу. Даже двух. До куклы был медведь с пушистыми кишками наружу и кармашками на комбензоне. Вот Ева, смирный конь, стала как вкопанная. Я загадала, что сейчас она подпрыгнет, затем выполнит первое упражнение из тибетской гимнастики, и канатиком бросит ножки в окно и другие части света. И я отгадала, едва не получив в переносицу крепким черепом. Я вижу, как она барахтается в необъятной кровати, и из нее выходит чистейшая, неподдельная, дивная дурь самой лучшей фракции. Как ужаленные, из нее выпрыгивают дневные обиды, и недовыполненные в силу разных обстоятельств задачи, как желание не идти спозаранку в сад, а остаться дома, сбывается через прилипание к одеялу, контакт с перьевой подушкой и тем, что на нее интимно смотрит одна пара глаз. Мне хочется любви, но вполне устраивает и то, что в этот момент я ее просто не раздражаю. Варю я вытряхивала долго и тщательно: помню, больше года ушло на то, чтобы после сада вылупились из нее все социальные глупости и неувязки дня - правильно, в основном, через рыдания и слезы. Я даже намеренно старалась ее задеть, чтобы этот момент не оттягивать, а быстренько ее прореветь, и уже в этот вечер к такому состоянию не возвращаться. Когда я читаю про фрустрацию какое-нибудь умничанье, то думаю о том, что самой мне это приносит больше пользы, чем расстройства. И, чем дольше я раздражена, тем эффективнее работаю, чище мою-пою пол, ровнее утюжу стрелки, кружевнее - блины, и даже вареная свекла имеет более правильный оттенок, пока я еще не выплеснулась и не онемела после разрядки. Это, я считаю, непорядок. Потому что дом - он есть дом. И никто не сделает дом за тебя. И лучше и чище, конечно, когда хрустальные рюмки моются с настроением, а свежие наволочки надеваются с ощущением улучшения качества жизни. Так богаче, так ярче, когда работа по созданию дома идет от покоя и радости, а не от удовлетворенности. Как у детей. Они нашли чудесный песок на пляже. Нашли, потому что - южный ветер, река и солнце. Потому что одичали от простора и нежной, неновгородской погоды. Могли и не найти. И все равно была бы радость. В этом они молодцы, а Варя еще и умеет оценить - скажет, что прогулка вышла - супер. У Евы голова забита образами, но для нее такая речевая конструкция - неподъемна. Она берет жадностью, неуклюжестью, и зависимостью от Вари. Комплексно это выглядит, как очень сильная незащищенность, и от того хочется ее поддержать. Страшно вмешаться, и страшно не вмешаться. От моей нервной системы, наверно, остались рожки да ножки - зачем так сильно сопереживать? Из детства у меня ясное понимание того, что я была свободной. Как в пьесе про Буратино, висела на заборе - мне кажется, это была самая ровная тадасана в моей жизни. Окружали ямы, лес, болота, щебень, палки, поля - и между нами не было границы. Мама могла дать по шее крепко и запросто, но только после того, как случатся в жизни лес, поля и палки. А теперь я страхую детей на каждом шагу, и понимаю, что нет в этом необходимости, что желание защитить - этой мой страх. Увы, страх, что все еще не хватает опыта, и времени, которое полноценно - детское. Однако, они стали твердым пунктом моего узконаправленного развития. Это может быть очень хорошо. И может не быть. Некоторая асоциальность появляется и растет в характере. Вот Любе хочется красивую машину и брючный малиновый костюм. А мне - зимнюю коллекцию орби. Я знаю, что это скучно и неподъемно, как целый мир. Но, если говорить о конкретных вещах, то для меня девочки - это самая сильная терапия, которая была и есть. Как бы ни качало и трясло, только они могут вылечить. У них - все для этого средства. На что похоже? Как, если льет холодный дождь, я заварила чай с чабрецом, тесто хорошо вымешано, ваниль уже плывет по дому. На экране - "Паспорт" Данелии, в трещинках и царапках, полнометражный. Хохочу в голос, сажусь на стульчик для пленеров, ноги складываю на табуретку, правой рукой переворачиваю расфуфыренный блин в крапинку. "Паспорт" будет идти долго. Остановлю в любой момент и снова включу. С тарелки японского сервиза Ева подбирает сгущенку ладошкой и пальцами. Она врубается в кино, и смеется над грузинскими усачами. Один мой товарищ говорит, что, если жить на Кавказе, то эти вещи, те, что у Данелии, можно впитать и оценить полнее. А я смотрю издалека, и вижу Грузию через известность Нино Катамадзе, Вахтанга Кикабидзе, И Нико Пиросмани. В меня проникает такое чистое, сочное, солнечное тепло...и не нужно для этого родиться на Кавказе. И даже наоборот: мне нужны двое любимых детей и частая смена настроений, чтобы по настоящему оценить и сберечь то, что далеко. Не смотря ни на что, это всегда с тобой. Я была Сесилией Агнес, и Норой, я знаю.