Моя писанина в Самое Темное Время
Перебирала сегодня ящик со старыми письмами. Среди нескольких открыток и телеграмм нашла засохшую розу, свою первую сигарету, выкуренную довольно неумело лет в 13 и видимо оставленную на долгую память о своем противоречивом детстве, черно-белые фотографии и папины письма ко мне. В одном из них он как-то написал о "сопротивлении тьмы через явление промежутков света". Фраза запала мне в душу почему-то, да так, что в 11-м классе я упомянула ее в одном из своих сочинений. Сочинение забраковали, фразу выбросили и заставили все переписать. Но я с тех пор ее навсегда запомнила.
И сейчас промежутков света сейчас все меньше и меньше, а тьмы все больше. Самое Темное время. Самое смутное время. Самая Крыша мира. И еще совсем немножко и все как будто сомкнется в одной единственной точке, когда наступит Самый Темный час. Я будто ощущаю, как мир сворачивается, закручивается клубочком, прячется в самом себе, оставляя все меньше и меньше места Свету - прячется в себе самом, как улитка в своем домике. У меня ощущение, что еще немного и он выключится, предоставив нас, людей, самим себе. И мира - того привычного, старого, знакомого мира становится меньше. И я прямо жопой чую, как отступает во тьму прошлое, которое я знала, как умирает знакомое и привычное. Мне кажется, что когда наступит Самая Темная Ночь, старый мир попросту исчезнет. Чтобы открыть двери между мирами. И немного пожить в том состоянии, когда нет того, о чем знаешь, а есть голое, новое, непривычное, непонятное, но от того, не плохое. Оно просто есть. И мне немного любопытно, что там дальше. И совсем не страшно-не грустно. Мне спокойно. Я удивляюсь этому спокойствию и смирению.
Я тоже сворачиваюсь, кутаюсь поглубже и наконец-то разрешаю себе быть такой, какой быть хочется. Опустошаюсь, скатываюсь в собственные подвалы, вывожу на свет своих демонов, приветствую их, и отпускаю с богом. И становлюсь все более незаметной и тихой. Я перестала бороться там, где боролась раньше, перестала прикладывать усилия, перестала гнаться, спешить, ускорять. Я, скорее, ползу как улитка, высовывая усики только для того, чтобы прощупать туда ли я иду и есть ли там земля. Ощущение, что все мои большие дела и задачи сделаны, и остались дела насущные, простые, незаметные.
И все, что я могу сейчас делать - это не думать о том, что будет дальше. Вот уж воистину оказалась хорошая практика: не думать о собственной жизни, расслабиться, сильно так успокоиться внутри себя. Последние лет пять я ведь усиленно думала о том, как мне жить, где мне жить, с кем мне жить, чем заниматься, где брать деньги и прочее-прочее-прочее. А тут оказалось весьма полезным и неожиданно приятным - не думать. И позволить себе принять то, что я пока еще не знаю ответы на многие вопросы, разрешить побыть в неведении. Разрешить себе только высунув усик пощупать землю, по которой шагаю и снова ползти дальше.
И еще - позволить себе все, что не позволяла раньше: признаться в том, что я очень часто не жила, а выдумывала некую иллюзию жизни, что я довольно часто не жила, а казалась, что не жила, а пряталась за словами-поступками-одеждой от мира и тех, кто в мире живет. И что очень во многом была не я, а некая сущность, которую я с любовью выпестовала за годы детства/юношества/молодости, чтобы было не так больно жить.
И иногда мне кажется, что у меня ничего не осталось кроме моего тела-домика. В которое я возвращаюсь снова и снова - десятки раз за день, когда вдруг привычно задумываюсь о том, чего не понимаю. Или в которое ухожу, когда приходит какое-то чувство, с которым я не знаю, что делать. Я иду в тело и живу его - это чувство: страх так страх, отчаяние так отчаяние, грусть так грусть. По полной, не отступая и смотря прямо в глаза чувствам. И они уходят. И я будто еще на сантиметр продвигаюсь внутрь своего домика.
Общаться мне практически не хочется. Если чего и хочется - то это все для тела: массажа, ласковых рук хочется, ощущений вкусного северного воздуха, молчаливых объятий, горячей ванны. А еще писать много хочется, рисовать, вырезать, работу работать, что-то мастерить и в чем-то долго и кропотливо разбираться-копаться. Что и делаю. Цвета хочется - глубокого сине-фиолетового, которым сейчас упиваюсь и не могу отвести гла: будто проникаю в него и прячусь там, в глубинах цветовых. Мне там уютно и спокойно. И ощущение, что всякие большие дела, которые раньше требовали много сил и внимания, сделаны, а на новые хватает той меня, которая сейчас есть. А остальное пока непонятно, неизвестно, но оттого не беспокойно, а тихо и мирно.
О, дивный темный мир, закрывающий старые двери и оставляющий пока голое Ничто, не наполненное светом. Иногда мне кажется, что я чувствую его дыхание - медленное, тяжелое, грузное, практически неощущаемое, слышу его тишину и звенящее предчувствие чего-то неожиданного, чужого и нового проникает в меня... И мне кажется, что когда междумирье закончится, когда отгремят праздники и из гадальных зеркал, огня свеч и личин ряженых перестанет показываться подол потустороннего мира, когда солнышко начнет потихоньку набирать новую силу, тогда света станет больше и вдруг начнет показываться Новый Мир. Новые двери откроются - и сначала можно будет взглянуть в щелочку, из которой проступит свет, а затем уже, накопив силы и терпение, можно будет открыть Двери. Двери в новый мир, наполняющийся светом.
И сейчас промежутков света сейчас все меньше и меньше, а тьмы все больше. Самое Темное время. Самое смутное время. Самая Крыша мира. И еще совсем немножко и все как будто сомкнется в одной единственной точке, когда наступит Самый Темный час. Я будто ощущаю, как мир сворачивается, закручивается клубочком, прячется в самом себе, оставляя все меньше и меньше места Свету - прячется в себе самом, как улитка в своем домике. У меня ощущение, что еще немного и он выключится, предоставив нас, людей, самим себе. И мира - того привычного, старого, знакомого мира становится меньше. И я прямо жопой чую, как отступает во тьму прошлое, которое я знала, как умирает знакомое и привычное. Мне кажется, что когда наступит Самая Темная Ночь, старый мир попросту исчезнет. Чтобы открыть двери между мирами. И немного пожить в том состоянии, когда нет того, о чем знаешь, а есть голое, новое, непривычное, непонятное, но от того, не плохое. Оно просто есть. И мне немного любопытно, что там дальше. И совсем не страшно-не грустно. Мне спокойно. Я удивляюсь этому спокойствию и смирению.
Я тоже сворачиваюсь, кутаюсь поглубже и наконец-то разрешаю себе быть такой, какой быть хочется. Опустошаюсь, скатываюсь в собственные подвалы, вывожу на свет своих демонов, приветствую их, и отпускаю с богом. И становлюсь все более незаметной и тихой. Я перестала бороться там, где боролась раньше, перестала прикладывать усилия, перестала гнаться, спешить, ускорять. Я, скорее, ползу как улитка, высовывая усики только для того, чтобы прощупать туда ли я иду и есть ли там земля. Ощущение, что все мои большие дела и задачи сделаны, и остались дела насущные, простые, незаметные.
И все, что я могу сейчас делать - это не думать о том, что будет дальше. Вот уж воистину оказалась хорошая практика: не думать о собственной жизни, расслабиться, сильно так успокоиться внутри себя. Последние лет пять я ведь усиленно думала о том, как мне жить, где мне жить, с кем мне жить, чем заниматься, где брать деньги и прочее-прочее-прочее. А тут оказалось весьма полезным и неожиданно приятным - не думать. И позволить себе принять то, что я пока еще не знаю ответы на многие вопросы, разрешить побыть в неведении. Разрешить себе только высунув усик пощупать землю, по которой шагаю и снова ползти дальше.
И еще - позволить себе все, что не позволяла раньше: признаться в том, что я очень часто не жила, а выдумывала некую иллюзию жизни, что я довольно часто не жила, а казалась, что не жила, а пряталась за словами-поступками-одеждой от мира и тех, кто в мире живет. И что очень во многом была не я, а некая сущность, которую я с любовью выпестовала за годы детства/юношества/молодости, чтобы было не так больно жить.
И иногда мне кажется, что у меня ничего не осталось кроме моего тела-домика. В которое я возвращаюсь снова и снова - десятки раз за день, когда вдруг привычно задумываюсь о том, чего не понимаю. Или в которое ухожу, когда приходит какое-то чувство, с которым я не знаю, что делать. Я иду в тело и живу его - это чувство: страх так страх, отчаяние так отчаяние, грусть так грусть. По полной, не отступая и смотря прямо в глаза чувствам. И они уходят. И я будто еще на сантиметр продвигаюсь внутрь своего домика.
Общаться мне практически не хочется. Если чего и хочется - то это все для тела: массажа, ласковых рук хочется, ощущений вкусного северного воздуха, молчаливых объятий, горячей ванны. А еще писать много хочется, рисовать, вырезать, работу работать, что-то мастерить и в чем-то долго и кропотливо разбираться-копаться. Что и делаю. Цвета хочется - глубокого сине-фиолетового, которым сейчас упиваюсь и не могу отвести гла: будто проникаю в него и прячусь там, в глубинах цветовых. Мне там уютно и спокойно. И ощущение, что всякие большие дела, которые раньше требовали много сил и внимания, сделаны, а на новые хватает той меня, которая сейчас есть. А остальное пока непонятно, неизвестно, но оттого не беспокойно, а тихо и мирно.
О, дивный темный мир, закрывающий старые двери и оставляющий пока голое Ничто, не наполненное светом. Иногда мне кажется, что я чувствую его дыхание - медленное, тяжелое, грузное, практически неощущаемое, слышу его тишину и звенящее предчувствие чего-то неожиданного, чужого и нового проникает в меня... И мне кажется, что когда междумирье закончится, когда отгремят праздники и из гадальных зеркал, огня свеч и личин ряженых перестанет показываться подол потустороннего мира, когда солнышко начнет потихоньку набирать новую силу, тогда света станет больше и вдруг начнет показываться Новый Мир. Новые двери откроются - и сначала можно будет взглянуть в щелочку, из которой проступит свет, а затем уже, накопив силы и терпение, можно будет открыть Двери. Двери в новый мир, наполняющийся светом.