"Сказки Гофмана" в постановке Оливье Пи, Женева, 2008
Один из самых интересных и умных оперных спектаклей, какие мне доводилось видеть за последние годы. Смотрела, растопырив глаза и изо всех напрягая мозг, даже на пение большого внимания не обращала. Вроде ухо ничто не резало - и ладно.
Когда режиссёру удаётся предложить свой взгляд на историю, не изменив при этом её изначального смысла - это высший пилотаж постановки оперы. Очень редко такое встречается. К тому же постановка местами ещё и красивая. Я не хочу сказать, что в целом она отталкивающая, вовсе нет, просто обычно смысл сцен оказывается важнее, чем их визуальное воплощение, но есть несколько моментов, приковывающих к себе внимание именно эстетической составляющей. Это в первую очередь "искушение" Антонии Мираклем (огромная зеркальная стена и отражающиеся в ней движущиеся полосы пламени - очень эффектно) и акт "Джульетта" (Дапертутто с крыльями за спиной и живой вороной на руке; изумительно поставленная "оргия", где первозданная нагота артистов миманса смотрится как необычный костюм). Основная декорация спектакля являет собой полную зеркал и лампочек сложную многоуровневую конструкцию, которая постоянно видоизменяется.
В спектакле много постоянно возникающих символов: зеркало, ключ, горящая лампочка. Зеркала, отражения и ключи вообще играют огромную роль в "Сказках Гофмана", и очень приятно, что режиссёр это заметил, понял и сумел показать.
В данном случае зеркала и отражения - это ещё и показатель того, что мы на всём протяжении спектакля находимся внутри фантазии Гофмана: все женщины на одно лицо и в одинаковых париках, хор клонов в чёрных цилиндрах и масках. Лампочка - символ искусства, творчества. Все вымышленные истории и персонажи Гофмана заключены в рамки из горящих лампочек; в финале лампочки, окружающие всех придуманных Гофманом персонажей, гаснут, и остаётся только лампочка Музы, единственной, кто не является плодом фантазии Гофмана.
Спектакль достаточно многогранен, но я понимаю его так: это визуализированная проекция подсознательных желаний и страхов Гофмана на протяжении всей его жизни, от юности ("Олимпия"), до самой смерти ("Пролог"). Очень может быть, что в Прологе Гофман умирает: не зря сатиры надевают ему на лицо маску черепа, пока он спит. (Допился до смерти, в общем. %)) Символом постановки в целом и постоянно возникающей в ней идеи противопоставления Эроса и Танатоса могла бы стать медленно шествующая по сцене в "Антонии" обнажённая женщина с маской Смерти на лице.
То есть это, в принципе, вполне классическая трактовка "Сказок", разве что фрейдистский подтекст ярче подчёркнут, чем обычно.
Все персонажи, кроме Музы, здесь являются плодом воображения Гофмана, даже Линдорф. Он - воплощение страхов Гофмана, его самых страшных подсознательных кошмаров. (Исполнитель партий злодеев даже не меняет ни грим, ни костюм на протяжении всей оперы.) И только Муза, одна-единственная, находится вне картинки. Только она и Гофман настоящие, а все прочие действующие лица - фантомы или, в лучшем случае, сильно трансформированные воображением воспоминания.
В "Олимпии" нам показывают первую любовь Гофмана, его пробуждение как мужчины (тут было много про дедушку Фрейда ;)). Эта, самая важная часть жизни человека, оказывается отравлена смертью (тут тоже было много про психоанализ, либидо и мортидо), что навсегда накладывает на Гофмана свой отпечаток. В "Антонии" мы видим, как он борется, пытаясь любовью одержать победу над смертью. Но и здесь смерть оказывается победительницей. И, наконец, в "Джульетте" Гофман сам, сознательно, стремится к смерти, больше не веря в то, что любовь может с ней равняться. Он хладнокровно убивает жалкого, безоружного Шлемиля, фактически режет его, как свинью на бойне. И в Прологе мы видим, к чему Гофман в итоге себя привёл.
Несколько сцен остались мне непонятны, например, переодевание Шлемиля в костюм "женских образов" Гофмана и Франц-цирюльник, бреющий Креспеля во время своих куплетов. Сцена забавная, но смысл её от меня ускользнул.
Постановка обладает своеобразной эстетикой и вполне неплохо смотрится. Многочисленные случаи полуобнажённой и обнажённой натуры не только не портят спектакль, но порой выглядят эстетичнее, чем, например, псевдонагота Олимпии, одетой в телесного цвета трико "под обнажёнку". Также считаю нужным заметить, что на малейшей пошлости ни одна из сцен с обнажённой натурой не несёт. Это красиво, художественно и всегда режиссёрски оправдано. Повторюсь, совершенно раздетые артисты миманса в акте "Джульетта" смотрятся так, словно это на них такой костюм. Высший класс, респект режиссёру. Но, конечно, детям это показывать всё-таки не стоит, да. :)
Во всей постановке моё эстетическое чувство слегка покоробила только одна сцена, в "Олимпии". Но поскольку мысль, которую выражает эта сцена, сама по себе, э-э, не слишком эстетична, я не знаю, как тут можно было бы сделать красивее.
Ну и ещё мне грим на Линдорфе не понравился. Он, на мой взгляд, совершенно не соответствует мимике исполнителя и создаваемому им образу. Нарисовано одно, а мы видим абсолютно другое. Постоянно хотелось взять влажную салфеточку и половину грима стереть. К тому же - красивый ведь мужик (с необычно светлыми, почти прозрачными голубыми глазами), а нарисовали ему на физиономии такое чёрт-те что, что увидишь во сне, проснёшься заикой.
Зато безумно понравилось, как поставлена сцена "Vois sous l'archet frémissant", романс Музы. Муза здесь откровенно женщина, спутать её с мужчиной нельзя никак. Она одета в мужскую шляпу, брюки и пиджак, но под пиджаком - короткая женская сорочка. И два раза за оперу, в те моменты, когда Муза не играет при Гофмане роль Никлауса, а открывает нам свою собственную душу, говорит от себя, от собственного сердца - она из Никлауса становится снова Музой. И в "Vois sous l'archet frémissant" Гофман замечает это и откликается. Очень здорово.
Click to viewКогда спектакль после просмотра заставляет хотеть пересмотреть его ещё раз, причём как можно скорее - это однозначно хороший спектакль, я так думаю.
Как водится, немножко картинок:
Пролог
Муза, как истинная русская женщина, пытается поднять пьяного Гофмана на ноги.
Скриншот - мой персональный фаворит. Рояль! Шампанское! Красивые чулки и красивый баритон... ну ладно, бас, тоже хорошо! %))
Олимпия (Патрисия Петибон)
Антония
Миракль искушает Антонию (и вокруг зеркала, зеркала, а в окошке наверху - призрак матери Антонии).
Дапертутто с вороной.