Рассказик
сперла отсюда http://gidepark.ru/user/2909934592/article/468371
Самое интересное, что со вчерашнего вечера в голове мысли крутятся о "матрешкинстве" нашей жизни. Крутятся, но в слова не складываются. А тут с утра и прелесть такая))
…«Хорош, статен, все при мне, - подумал Ашот Мовсисянович, удовлетворенно разглядывая свою отражение в зеркале. Я почти бог! Хотя…почему почти? Я - бог!»
Он действительно был почти богом - мог выгнать с работы неуступчивую Маринку, рассчитаться с грузчиками паленой водкой (а хоть бы и сдохнут, завтра другие придут), мог наложить штраф на посудомойку Валентину. И пусть бы она не знала, чем станет кормить своих троих детей - а не фиг без мужика рожать было. Он был богом для всех, кто работал в его маленькой, но приносящей постоянный доход забегаловке.
Окинув взором маленькую, но в центре города, квартирку, Ашот Мовсисянович закрыл дверь и стал спускаться в гараж, чтобы с ветерком домчаться на маленькой, но новой машине до места работы…
…Павла Дмитриевича давно беспокоила режущая боль в боку. И сейчас, сидя в служебном авто, он скривился от боли. Почти с ненавистью посмотрел на затылок своего шофера Леньку. Даже затылок шофера излучал богатырское здоровье. «А ведь я для него - бог! - мелькнуло в голове Павла Дмитриевича. Захочу - уволю к чертовой матери, поди, на дальних рейсах здоровье подрастеряет!» Привычно просматривая в дороге документы, которые должен был подписать, подумал еще: «А вот не подпишу! Никому сегодня заявления на предоставление ссуд не подпишу! А то чего удумали, строиться хотят, магазины открывать, расширяются без границ. Ни Иванову, ни Петрову, ни даже Сидорову. И еще этому, как его, Ашотке. Придумал еще тошниловку открыть, мало людей потом с животами мучаются. Пусть выкручиваются, как хотят, сегодня я для них - бог. Как захочу, так они жить и будут, хоть по миру пойдут, хоть куда.» Павел Дмитриевич и правда был для них, просителей, богом. Мог одним росчерком пера открыть дверь в благополучное завтра, а мог и хлопнуть этими дверьми перед носом у страждущих…
…«Я хороша, я безумно хороша! - напевала Сонечка под звонкие струи воды. Я Афродита, рождающаяся из пены, я богиня красоты и любви!» И пусть пена была из дорогого парфюмерного магазина, а над силиконовой красотой трудился не один пластический хирург, богиня была в полной уверенности в своей власти над мужской половиной человечества. «Могу к Василю Николаевичу сегодня на ужин поехать, могу к Эдуарду Романовичу, а могу и Павлуше честь оказать. Я - богиня, раздающая милостыню в виде своего внимания, времени и молодого тела.» И она действительно, была богиней - для них, стареющих, пузатеньких, скучных и лысых, но очень богатеньких «буратино».
Завершив утренний макияж, Сонечка отправилась по магазинам в огромной шикарной машине (подарок очередного своего вассала)…
…В этот час на перекрестке скопилось довольно много машин - в каждой сидели боги и богини, оценивающе поглядывая друг на друга, стоя в такой неприятной, но уже ставшей привычной московской пробке. Одни боги были чуть сильнее, другие красивее, третьи не были ни красивыми, ни сильными, но у них у всех была власть - у одних маленькая и жалкая, у других побольше и покруче. Они сидели и смотрели на того, из-за кого образовалась пробка - на самого главного бога. Конечно, увидеть его они не могли, только черные тонированые автомобили Самого и сопровождающих. Но разве это имело значение? Ревущий сиренами, подмигивающий мигалками, проносился кортеж, неся в своих глубинах того, кто мыслил себя самым главны богом - вершителем судеб всех тех букашек, что сотнями глаз провожали его. Одним росчерком пера этот бог мог управлять временем (сказал, что сутки должны быть такими и баста), обречь свой народ на вымирание, на нищету, на национальные конфликты. Мог кинуть подачку старикам в виде сотни-другой прибавки к пенсии, и тут же отнять любым способом, не входящим в конфликт с уголовным кодексом (а надо, так и его поправим, как захотим). Мог отдать все реки, озера, земли тем, кто больше заплатит. Мог запустить в небо новые самолеты, а мог и перекрыть кислород ученым. Пусть сидят на хлебе и воде - голодное брюхо к учению глухо, сами знаете. Он был богом «за все», самым крутым и могучим здесь, на этом куске суши.
И никто из богов - ни маленьких, ни побольше, ни даже самый большой бог - никто не догадывался, что в это самое время осколок какого-то небесного тела, отделившийся от своего родителя в незапямятные времена, направляемый то ли чье-то волей, то ли законами мироздания, подлетал к планете. И так сложилось, что упасть он должен был на тот самый перекресток, сметя одним махом всех ложных богов….
Самое интересное, что со вчерашнего вечера в голове мысли крутятся о "матрешкинстве" нашей жизни. Крутятся, но в слова не складываются. А тут с утра и прелесть такая))
…«Хорош, статен, все при мне, - подумал Ашот Мовсисянович, удовлетворенно разглядывая свою отражение в зеркале. Я почти бог! Хотя…почему почти? Я - бог!»
Он действительно был почти богом - мог выгнать с работы неуступчивую Маринку, рассчитаться с грузчиками паленой водкой (а хоть бы и сдохнут, завтра другие придут), мог наложить штраф на посудомойку Валентину. И пусть бы она не знала, чем станет кормить своих троих детей - а не фиг без мужика рожать было. Он был богом для всех, кто работал в его маленькой, но приносящей постоянный доход забегаловке.
Окинув взором маленькую, но в центре города, квартирку, Ашот Мовсисянович закрыл дверь и стал спускаться в гараж, чтобы с ветерком домчаться на маленькой, но новой машине до места работы…
…Павла Дмитриевича давно беспокоила режущая боль в боку. И сейчас, сидя в служебном авто, он скривился от боли. Почти с ненавистью посмотрел на затылок своего шофера Леньку. Даже затылок шофера излучал богатырское здоровье. «А ведь я для него - бог! - мелькнуло в голове Павла Дмитриевича. Захочу - уволю к чертовой матери, поди, на дальних рейсах здоровье подрастеряет!» Привычно просматривая в дороге документы, которые должен был подписать, подумал еще: «А вот не подпишу! Никому сегодня заявления на предоставление ссуд не подпишу! А то чего удумали, строиться хотят, магазины открывать, расширяются без границ. Ни Иванову, ни Петрову, ни даже Сидорову. И еще этому, как его, Ашотке. Придумал еще тошниловку открыть, мало людей потом с животами мучаются. Пусть выкручиваются, как хотят, сегодня я для них - бог. Как захочу, так они жить и будут, хоть по миру пойдут, хоть куда.» Павел Дмитриевич и правда был для них, просителей, богом. Мог одним росчерком пера открыть дверь в благополучное завтра, а мог и хлопнуть этими дверьми перед носом у страждущих…
…«Я хороша, я безумно хороша! - напевала Сонечка под звонкие струи воды. Я Афродита, рождающаяся из пены, я богиня красоты и любви!» И пусть пена была из дорогого парфюмерного магазина, а над силиконовой красотой трудился не один пластический хирург, богиня была в полной уверенности в своей власти над мужской половиной человечества. «Могу к Василю Николаевичу сегодня на ужин поехать, могу к Эдуарду Романовичу, а могу и Павлуше честь оказать. Я - богиня, раздающая милостыню в виде своего внимания, времени и молодого тела.» И она действительно, была богиней - для них, стареющих, пузатеньких, скучных и лысых, но очень богатеньких «буратино».
Завершив утренний макияж, Сонечка отправилась по магазинам в огромной шикарной машине (подарок очередного своего вассала)…
…В этот час на перекрестке скопилось довольно много машин - в каждой сидели боги и богини, оценивающе поглядывая друг на друга, стоя в такой неприятной, но уже ставшей привычной московской пробке. Одни боги были чуть сильнее, другие красивее, третьи не были ни красивыми, ни сильными, но у них у всех была власть - у одних маленькая и жалкая, у других побольше и покруче. Они сидели и смотрели на того, из-за кого образовалась пробка - на самого главного бога. Конечно, увидеть его они не могли, только черные тонированые автомобили Самого и сопровождающих. Но разве это имело значение? Ревущий сиренами, подмигивающий мигалками, проносился кортеж, неся в своих глубинах того, кто мыслил себя самым главны богом - вершителем судеб всех тех букашек, что сотнями глаз провожали его. Одним росчерком пера этот бог мог управлять временем (сказал, что сутки должны быть такими и баста), обречь свой народ на вымирание, на нищету, на национальные конфликты. Мог кинуть подачку старикам в виде сотни-другой прибавки к пенсии, и тут же отнять любым способом, не входящим в конфликт с уголовным кодексом (а надо, так и его поправим, как захотим). Мог отдать все реки, озера, земли тем, кто больше заплатит. Мог запустить в небо новые самолеты, а мог и перекрыть кислород ученым. Пусть сидят на хлебе и воде - голодное брюхо к учению глухо, сами знаете. Он был богом «за все», самым крутым и могучим здесь, на этом куске суши.
И никто из богов - ни маленьких, ни побольше, ни даже самый большой бог - никто не догадывался, что в это самое время осколок какого-то небесного тела, отделившийся от своего родителя в незапямятные времена, направляемый то ли чье-то волей, то ли законами мироздания, подлетал к планете. И так сложилось, что упасть он должен был на тот самый перекресток, сметя одним махом всех ложных богов….