Местное самоуправление в Русском государстве XVI в.
С большим удовольствием прочитал книгу В.В. Бовыкина «Местное самоуправление в Русском государстве XVI в.» (СПб., 2012), показывающую, что, вопреки распространённому заблуждению, шестнадцатый век был в области местного самоуправления временем расцвета русских обычаев народовластия, унаследованных от предшествующих столетий. Уже система наместнических кормлений, установленная при Иване III, была существенно ограничена правами выборных представителей местных общин. В конце 1530-х гг. в ходе губной реформы этим представителям были переданы права расследовать уголовные преступления и наказывать за них. По всей видимости, при этом на все русские земли были распространены губные учреждения, впервые появившиеся в Псковской и Новгородской землях (губские старосты упоминались уже в Псковской судной грамоте 1467 г.). По этому поводу Д.И. Иловайский говорил о стремлении «московского правительства оживить древний общинный дух Русского народа». Наконец, в ходе земской реформы 1550-х гг. выборные земские учреждения получили право по своему желанию упразднять наместников и брать на себя всю полноту власти на местах. Такие исследования, как книга Бовыкина, очень нужны нашему обществу, отравленному ядовитыми миазмами русофобской лжи, которая, к сожалению, проникает и в историческую науку.
Очень показательно, на наш взгляд, то внимание, которое центральная власть в лице великого князя уделяла местному населению в этом первом, известном нам законодательном акте единого Русского государства [Белозёрской уставной грамоте 1488 г.]. Очевидно стремление законодателя оградить «своих людей… всех белозерцев» от произвола, а фактически от любых попыток выйти за рамки установленного в грамоте регламента своих наместников и «наместничьих людей». Под страхом суда и казни наместникам, волостелям и их людям запрещалось обижать местное население, посещать без приглашения пиры и братчины. Кому бы то ни было возбранялось требовать у белозерцев «кормов и подвод и проводников и сторожов», исключая гонцов великого князя при наличии грамоты. Великий князь запретил наместникам и их тиунам судить без представителей местного населения: «…без сотцков и без добрых людей не судити суд», а населению предоставил право «сроки наметывать на наместников и на волостелей и на их людей».
С. 84
Из текста жалованной Белозерской грамоты следует, что великий князь знал о существовании определённой организационной структуры у «своих людей… белозерцев», о том, что их представители - «соцкие… кормы наместничьи и тиуновы и доводчиковы поборы берут в станех… да платят наместником и тиуном и доводчиком в городе…». Другие грамоты подтверждают существование аналогичных «организационных структур» тяглых людей. Их представители - старосты, сотские, десятские, «тянущие в проторы и розметы», непосредственно обеспечивали сбор податей и дани великому князю. <…> Центр знал, одобрял и защищал известный ему способ сбора дани и других платежей в казну великого князя силами самостоятельной, самодеятельной организации крестьян и не терпел конкуренции на этом поле. Запрещая своим агентам, да и вообще кому бы то ни было ездить без приглашения на пиры и братчины в крестьянские деревни и сёла, верховная власть не просто оберегала последних от насилия незваных любителей поживиться чужим добром, «учинить лихо» и показать свою «удаль» на сельских праздниках-пирах. В историографии с XIX в. сложилось устойчивое мнение, что такие «пиры» не были случайными собраниями народа с целью повеселиться, но представляли собой явление юридического и административного характера, удерживая в себе право суда, принадлежавшего целой общине. Положение Псковской судной грамоты «братьщина судить как судьи», по мнению Ю.Г. Алексеева, свидетельствует о судебных полномочиях братчины по «малозначительным тяжбам». По-видимому, тот же характер был и у «братщины», о которой говорилось в «Записи Новгородской о церковном суде».
С. 88-89
«Без старосты и без лучших людей суда наместником и волостелем не судити», - «уложил Князь Великий Иван Васильевич всея Руси с детми своими и с бояры» в сентябре 1497 г. Так местная Белозерская 1488 г. правовая норма получила своё развитие и закрепление теперь уже в масштабах «всея Руси» по боярскому и великого князя «всея Руси» приговору. По словам Л.В. Черепнина, сравнение Судебника 1497 г. с современными ему западноевропейскими правовыми кодексами приводит к выводу о единстве русского национального права. <…> Бояре и дети боярские, становясь наместниками и волостелями, получая от великого князя в кормление город или волость «с судом боярским», отныне могли законным образом реализовать своё право судить-«управлять» местным населением только в присутствии представителей этого самого местного населения.
С. 94
В 1506 г. великий князь Василий Иванович в грамоте, адресованной рыболовам и старосте на посаде в Переславле, прямо предписывает «без старосты и без лучших людей волостелю и его тиуну суда не судити никакого». В этом же году была выдана уставная грамота старосте и крестьянам Марининской трети Артемовского стана Переяславского уезда. <…> Великий князь «пожаловал… старосту и всех крестьян тое волости черных людей». Посредник в отношениях не предусмотрен. «Кто у них наш волостель не будет, и он у них ходит по сей нашей грамоте». «Он у них» (у старосты и всех крестьян) «ходит», а не они у него. Местная община безоговорочно доминирует в отношениях с тем, «кто… ни будет». Это даже и не обсуждается.
С. 95-96
Рассмотренные источники не дают серьёзных оснований приписывать центральной власти единого Русского государства начала XVI в. активное участие во внутреннем управлении провинций. Все попытки центра повлиять на повседневную провинциальную жизнь и на местные сообщества выглядят как декларации о защите местного населения от любого внешнего негативного воздействия и предписания участия в суде наместника представителей местного населения. Причём, что важно, «предписание» сделано именно судье (кормленщику), а не тем, кого «ведают» и «судят». <…> Строгий регламент фискальных вопросов в грамотах, имеющих отношение к местному управлению, свидетельствует скорее о силе местных общин, о признании центральной властью их высокого статуса. Это свидетельство подтверждается и рассмотренными выше документами, в которых, как было показано, нет и намёка на какую-либо дискриминацию организации волостных крестьян в лице их представителей, например, на суде у великого князя. <…> Таким образом, представляется возможным заключить: уровень самоорганизации и самодеятельности населения был насколько высок, а сила их «горизонтальных» структур настолько очевидна, что центральная власть не могла с этим не считаться.
С. 175-176
…Центральная власть вынуждена была обратиться к национальной традиции. Потенциал общества с его древними традициями самоуправления был востребован.
С. 206
Выше уже говорилось о несостоятельности института наместников и волостелей как органа местного управления и о том, что свои дела местные сообщества решали самостоятельно. Центральная власть всячески оберегала эти сообщества от «сильных людей», вплоть до запрета приезжать кому бы то ни было на местные праздники, пиры и братчины. Сбор податей был делом выборных лиц - старост. Контакты с представителями наместника или волостеля были максимально ограничены, им запрещено было даже ночевать в той деревне, где они уже обедали. Наконец, земская реформа 50-х гг. XVI в. законодательно переоформила отношения центральной власти и местных сообществ. Наряду с губным самоуправлением были, по сути, конституированы (институционализованы) некоторые другие функции местного самоуправления. Формировались как бы несколько организационных структур местного сообщества (институтов местного самоуправления), обречённых на конкуренцию и столкновение в борьбе за влияние на местах.
С. 341
…Мы выяснили, что основные сферы деятельности органов местного самоуправления - губное дело, сбор тягла, отправление правосудия не менялись в течение всей второй половины XVI в. К этому добавлялись другие правительственные поручения, связанные, например, с отводами земли и поддержанием правопорядка. Что свидетельствует как о доверии центральной власти к местному самоуправлению, так и о незаменимости этого института в решении широкого круга вопросов внутренней политики. Соучастие населения, как и прежде, играло ключевую роль в местном управлении.
С. 376
В то же самое время - мы подтвердили это на изученном материале - уровень самоорганизации и самодеятельности местных сообществ был насколько высок, что центральная власть не может с этим не считаться. Сбор податей в казну и внутренняя безопасность (фактически это непременное условие успешной фискальной политики) практически лежат на плечах этих сообществ.
С. 379
Из проведённого в нашем исследовании анализа источников можно сделать вывод, что уже к началу 1550-х гг. в Русском государстве начала складываться система местного самоуправления как государственный институт. Мы показали - идеология строительства этой системы формировалась под воздействием традиций и опыта самоорганизации и самодеятельности местных обществ. Доказано, что развитие «законодательства» о местном управлении происходило под сильным давлением «общественности».
Центральная власть, откликаясь на требования и ожидания местных жителей разных регионов страны, постепенно «поворачивалась лицом» к вопросу внутреннего обустройства - «земского устроения». Делегируя властные полномочия в регионы, местным сообществам, одновременно конституируя традиционные, устойчивые институты самоорганизации и самодеятельности этих сообществ, центральная власть формировала из этих архаичных институтов адекватного «партнёра-соправителя». Целью этого «партнёрства» было внутреннее устроение государства. Методы - поддержка «законодательной инициативы» местных сообществ по вопросам самоуправления, при необходимости готовность оказать судебную и силовую защиту.
В нашем исследовании произведён тщательный анализ процесса реформирования местного управления в 1550-е гг. этот процесс представляется нам осознанными, как необходимость, системными действиями правительства. В результате реформ местное самоуправление фактически получило признание центральной власти как своего alter ego.
С. 381-382
Наше исследование как минимум заставляет усомниться в обоснованности выводов современного учёного и влиятельного политического деятеля постсоветской эпохи о полном бесправии подданных в Русском государстве XVI в. (Гайдар Е.Т. Государство и эволюция. М., 1995. С. 49). Настолько же сомнительно выглядят и утверждения американского специалиста по истории России Р. Пайпса о том, что «система управления не давала ни единой области царства возможности создать органы самоуправления или хотя бы приобрести начатки политического самосознания». Мы опровергаем и другой тезис американского историка: «Российские правители ни под каким видом добровольно не уступали своим подданным ни йоты политической власти» (Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993. С. 95, 110). Конечно, насилия в средневековом обществе было предостаточно, но не на нём это общество строилось.
С. 384
Самодержавие, как оно понималось современниками XVI в., означало скорее единство государственной власти, её верховенство, «но не неограниченность власти царя». Местное самоуправление как институт русской государственности, родившись в XVI в. из традиции, разделило ответственность и судьбу страны и государственности.
С. 385
Очень показательно, на наш взгляд, то внимание, которое центральная власть в лице великого князя уделяла местному населению в этом первом, известном нам законодательном акте единого Русского государства [Белозёрской уставной грамоте 1488 г.]. Очевидно стремление законодателя оградить «своих людей… всех белозерцев» от произвола, а фактически от любых попыток выйти за рамки установленного в грамоте регламента своих наместников и «наместничьих людей». Под страхом суда и казни наместникам, волостелям и их людям запрещалось обижать местное население, посещать без приглашения пиры и братчины. Кому бы то ни было возбранялось требовать у белозерцев «кормов и подвод и проводников и сторожов», исключая гонцов великого князя при наличии грамоты. Великий князь запретил наместникам и их тиунам судить без представителей местного населения: «…без сотцков и без добрых людей не судити суд», а населению предоставил право «сроки наметывать на наместников и на волостелей и на их людей».
С. 84
Из текста жалованной Белозерской грамоты следует, что великий князь знал о существовании определённой организационной структуры у «своих людей… белозерцев», о том, что их представители - «соцкие… кормы наместничьи и тиуновы и доводчиковы поборы берут в станех… да платят наместником и тиуном и доводчиком в городе…». Другие грамоты подтверждают существование аналогичных «организационных структур» тяглых людей. Их представители - старосты, сотские, десятские, «тянущие в проторы и розметы», непосредственно обеспечивали сбор податей и дани великому князю. <…> Центр знал, одобрял и защищал известный ему способ сбора дани и других платежей в казну великого князя силами самостоятельной, самодеятельной организации крестьян и не терпел конкуренции на этом поле. Запрещая своим агентам, да и вообще кому бы то ни было ездить без приглашения на пиры и братчины в крестьянские деревни и сёла, верховная власть не просто оберегала последних от насилия незваных любителей поживиться чужим добром, «учинить лихо» и показать свою «удаль» на сельских праздниках-пирах. В историографии с XIX в. сложилось устойчивое мнение, что такие «пиры» не были случайными собраниями народа с целью повеселиться, но представляли собой явление юридического и административного характера, удерживая в себе право суда, принадлежавшего целой общине. Положение Псковской судной грамоты «братьщина судить как судьи», по мнению Ю.Г. Алексеева, свидетельствует о судебных полномочиях братчины по «малозначительным тяжбам». По-видимому, тот же характер был и у «братщины», о которой говорилось в «Записи Новгородской о церковном суде».
С. 88-89
«Без старосты и без лучших людей суда наместником и волостелем не судити», - «уложил Князь Великий Иван Васильевич всея Руси с детми своими и с бояры» в сентябре 1497 г. Так местная Белозерская 1488 г. правовая норма получила своё развитие и закрепление теперь уже в масштабах «всея Руси» по боярскому и великого князя «всея Руси» приговору. По словам Л.В. Черепнина, сравнение Судебника 1497 г. с современными ему западноевропейскими правовыми кодексами приводит к выводу о единстве русского национального права. <…> Бояре и дети боярские, становясь наместниками и волостелями, получая от великого князя в кормление город или волость «с судом боярским», отныне могли законным образом реализовать своё право судить-«управлять» местным населением только в присутствии представителей этого самого местного населения.
С. 94
В 1506 г. великий князь Василий Иванович в грамоте, адресованной рыболовам и старосте на посаде в Переславле, прямо предписывает «без старосты и без лучших людей волостелю и его тиуну суда не судити никакого». В этом же году была выдана уставная грамота старосте и крестьянам Марининской трети Артемовского стана Переяславского уезда. <…> Великий князь «пожаловал… старосту и всех крестьян тое волости черных людей». Посредник в отношениях не предусмотрен. «Кто у них наш волостель не будет, и он у них ходит по сей нашей грамоте». «Он у них» (у старосты и всех крестьян) «ходит», а не они у него. Местная община безоговорочно доминирует в отношениях с тем, «кто… ни будет». Это даже и не обсуждается.
С. 95-96
Рассмотренные источники не дают серьёзных оснований приписывать центральной власти единого Русского государства начала XVI в. активное участие во внутреннем управлении провинций. Все попытки центра повлиять на повседневную провинциальную жизнь и на местные сообщества выглядят как декларации о защите местного населения от любого внешнего негативного воздействия и предписания участия в суде наместника представителей местного населения. Причём, что важно, «предписание» сделано именно судье (кормленщику), а не тем, кого «ведают» и «судят». <…> Строгий регламент фискальных вопросов в грамотах, имеющих отношение к местному управлению, свидетельствует скорее о силе местных общин, о признании центральной властью их высокого статуса. Это свидетельство подтверждается и рассмотренными выше документами, в которых, как было показано, нет и намёка на какую-либо дискриминацию организации волостных крестьян в лице их представителей, например, на суде у великого князя. <…> Таким образом, представляется возможным заключить: уровень самоорганизации и самодеятельности населения был насколько высок, а сила их «горизонтальных» структур настолько очевидна, что центральная власть не могла с этим не считаться.
С. 175-176
…Центральная власть вынуждена была обратиться к национальной традиции. Потенциал общества с его древними традициями самоуправления был востребован.
С. 206
Выше уже говорилось о несостоятельности института наместников и волостелей как органа местного управления и о том, что свои дела местные сообщества решали самостоятельно. Центральная власть всячески оберегала эти сообщества от «сильных людей», вплоть до запрета приезжать кому бы то ни было на местные праздники, пиры и братчины. Сбор податей был делом выборных лиц - старост. Контакты с представителями наместника или волостеля были максимально ограничены, им запрещено было даже ночевать в той деревне, где они уже обедали. Наконец, земская реформа 50-х гг. XVI в. законодательно переоформила отношения центральной власти и местных сообществ. Наряду с губным самоуправлением были, по сути, конституированы (институционализованы) некоторые другие функции местного самоуправления. Формировались как бы несколько организационных структур местного сообщества (институтов местного самоуправления), обречённых на конкуренцию и столкновение в борьбе за влияние на местах.
С. 341
…Мы выяснили, что основные сферы деятельности органов местного самоуправления - губное дело, сбор тягла, отправление правосудия не менялись в течение всей второй половины XVI в. К этому добавлялись другие правительственные поручения, связанные, например, с отводами земли и поддержанием правопорядка. Что свидетельствует как о доверии центральной власти к местному самоуправлению, так и о незаменимости этого института в решении широкого круга вопросов внутренней политики. Соучастие населения, как и прежде, играло ключевую роль в местном управлении.
С. 376
В то же самое время - мы подтвердили это на изученном материале - уровень самоорганизации и самодеятельности местных сообществ был насколько высок, что центральная власть не может с этим не считаться. Сбор податей в казну и внутренняя безопасность (фактически это непременное условие успешной фискальной политики) практически лежат на плечах этих сообществ.
С. 379
Из проведённого в нашем исследовании анализа источников можно сделать вывод, что уже к началу 1550-х гг. в Русском государстве начала складываться система местного самоуправления как государственный институт. Мы показали - идеология строительства этой системы формировалась под воздействием традиций и опыта самоорганизации и самодеятельности местных обществ. Доказано, что развитие «законодательства» о местном управлении происходило под сильным давлением «общественности».
Центральная власть, откликаясь на требования и ожидания местных жителей разных регионов страны, постепенно «поворачивалась лицом» к вопросу внутреннего обустройства - «земского устроения». Делегируя властные полномочия в регионы, местным сообществам, одновременно конституируя традиционные, устойчивые институты самоорганизации и самодеятельности этих сообществ, центральная власть формировала из этих архаичных институтов адекватного «партнёра-соправителя». Целью этого «партнёрства» было внутреннее устроение государства. Методы - поддержка «законодательной инициативы» местных сообществ по вопросам самоуправления, при необходимости готовность оказать судебную и силовую защиту.
В нашем исследовании произведён тщательный анализ процесса реформирования местного управления в 1550-е гг. этот процесс представляется нам осознанными, как необходимость, системными действиями правительства. В результате реформ местное самоуправление фактически получило признание центральной власти как своего alter ego.
С. 381-382
Наше исследование как минимум заставляет усомниться в обоснованности выводов современного учёного и влиятельного политического деятеля постсоветской эпохи о полном бесправии подданных в Русском государстве XVI в. (Гайдар Е.Т. Государство и эволюция. М., 1995. С. 49). Настолько же сомнительно выглядят и утверждения американского специалиста по истории России Р. Пайпса о том, что «система управления не давала ни единой области царства возможности создать органы самоуправления или хотя бы приобрести начатки политического самосознания». Мы опровергаем и другой тезис американского историка: «Российские правители ни под каким видом добровольно не уступали своим подданным ни йоты политической власти» (Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993. С. 95, 110). Конечно, насилия в средневековом обществе было предостаточно, но не на нём это общество строилось.
С. 384
Самодержавие, как оно понималось современниками XVI в., означало скорее единство государственной власти, её верховенство, «но не неограниченность власти царя». Местное самоуправление как институт русской государственности, родившись в XVI в. из традиции, разделило ответственность и судьбу страны и государственности.
С. 385